выигравшим в лотерею. Но в этом случае родители часто уже не были в состоянии давать еврейское воспитание сыну-гимназисту. В те годы в Полтаве, как и в других городах черты еврейской оседлости, было среди евреев немало людей, одушевленных идеей возрождения Сиона, немало противников ассимиляции. Но обычно, как только дети поступали в русскую гимназию, — еврейское воспитание неминуемо отодвигалось на второй план. Так случилось и с Борей Бороховым.
В Полтаве, губернском городе на Украине, фабрик и заводов не было. Имелся ряд крупных мельниц, было много ремесленников и мелких торговцев. Летние ярмарки, особенно ярмарка на Илью Пророка, в мое время были уже на ущербе. Население жило главным образом сбытом продуктов, поступавших из окрестных деревень. Евреи торговали, занимались мелкими ремеслами, порой встречались среди них чернорабочие. Из-за отсутствия фабрик и заводов в Полтаве не было рабочего движения, ни еврейского, ни общего. Но в этом отношении помогло царское правительство, избравшее тихую идиллическую Полтаву местом ссылки революционеров. Таким образом случилось, что в Полтаве очутился ряд видных представителей передовой русской интеллигенции, как, например, доктор Волькенштейн (из «Народной Воли»), или Владимир Галактионович Короленко, дом которого стал естественным центром местной интеллигенции; ссылали сюда и политических деятелей новой формации — «искровцев», эс-эров, толстовцев. Помню среди ссыльных Юлия Мартова (внука А. Цедербаума, редактора «Гамелица»), Боруха Столпнера и других.
Полтаве посчастливилось: город неожиданно стал центром крупных интеллектуальных сил, представителей разных русских революционных течений, имевших большое влияние среди молодежи, особенно среди еврейской молодежи и учащихся в гимназии и в реальном училище. Помню ряд докладов и лекций на философские, экономические, политические темы, происходивших частью легально, частью в частных домах, в школах и синагогах, и привлекавших пытливую молодежь. Все это влияло, конечно, и на Борю Борохова, в детстве выделявшегося своей даровитостью, и давало серьезный толчок его духовному развитию.
Полтава, охваченная атмосферой борьбы за социалистические и общечеловеческие идеалы, стала также в центре национального движения среди еврейской молодежи. «Хибат Цион»[45] пустила свои корни в Полтаве уже в 80-х годах прошлого столетия. М. Борохов, отец Бори, был одним из самых активных членов того небольшого кружка еврейской интеллигенции, который заложил основы сионизма в Полтаве. Наряду с практической работой (среди «билуйцев»[46] Палестины был ряд выходцев из Полтавы) процветала культурная деятельность, наблюдалось стремление к изучению истории еврейского народа, к ознакомлению с еврейским национальным движением нашей эпохи, к познанию еврейских духовных ценностей, рос интерес к воспитанию детей в еврейском духе, к школе на иврит, к реформированным хедерам и т. п.
В этой атмосфере вырос Бер Борохов, который, как я уже указывал, был с юных лет исключительно одарен. С помощью политических ссыльных он с поразительной легкостью овладел теориями социализма, а от семейного окружения унаследовал глубокий интерес к еврейскому национальному движению. Свой собственный путь общественного служения он проложил на перекрестке между «Искрой» и «Бнэй Мошэ» и «Ховэвей Цион».[47] Борохов не был в этом отношении исключением. Таков был путь общественного служения многих его сверстников, как и молодежи предыдущего поколения: одни повернули направо, другие подались налево. И те, и другие были чужды широкого охвата проблем еврейской действительности. Сторонники ассимиляции вообще игнорировали наличие национальной проблемы. Подобно страусу перед лицом опасности, они предпочитали прятать свои головы в песок, не желая видеть реальности. Национально-настроенная еврейская интеллигенция в свою очередь игнорировала наличие классовых противоречий, отодвигая этот вопрос на более позднее время, в туманное будущее. Узость духовных горизонтов приводила к тому, что одни игнорировали национальный, а другие — классовый момент, сознательно или по святому неведению. В результате и те, и другие не в состоянии были удовлетворить запросы молодежи, искавшей ответа на животрепещущие проблемы дня. Не удивительно, что в этой обстановке возникло новое, третье, течение, которое более соответствовало условиям тогдашней еврейской действительности, — течение, которое объединило в одном и национальный и социальный моменты и получило название Поалей-Цион или Сионизм-Социализм. Полтава — один из пунктов, откуда вышел Поалей-Цион. Борохов явился одним из творцов и лидеров его.
Гимназические годы Борохова были одновременно годами духовной подготовки к будущей деятельности. С юных лет он с жадностью поглощал разнообразные знания: математику, природоведение, языкознание, всеобщую историю, социологию, экономические науки, этику, логику, философию. До 19-ти лет он не принадлежал к какой-либо партии, но к общественной деятельности тяготел с раннего возраста. Сверстники Борохова по гимназии уже тогда чувствовали, что со временем он станет духовным лидером, вождем. Бывало, в 17-летнем возрасте Бер собирал сверстников и читал им лекции по философии или истории. Он обладал даром ясного изложения своих мыслей, в которых всегда проявлялась самостоятельность, и отсутствием всякой боязни отстаивать то, что он считал единственно верным, хотя бы большинство и придерживалось противоположной точки зрения. Помню, в Полтаве тогда говорили: если в библиотеке трудно достать книги Канта и Шопенгауэра, значит Бер Борохов со свЬим кружком изучает немецкую философию. Когда из библиотеки надолго исчезали книги по этике, это свидетельствовало о том, что Бер читает в своем кружке лекции по этике. В те годы он приобрел особую популярность своими лекциями об Ибсене, Ницше, Штирнере. Как-то приехал в Полтаву старый профессор, лектор по философии, Лесевич. Восемнадцатилетний Борохов вступил с ним в философский спор, и тот признал серьезность доводов своего молодого оппонента, и публично отозвался о нем с похвалой.
Все это имело место в «доисторическую» эпоху, до начала общественной работы Борохова, до того, как он разработал свою философию сионизма и выступил на поприще общественно-политической деятельности. В восьмом классе гимназии Борохов примкнул к социал-демократам: вскоре их стали называть «искровцами», по имени возникшего с конца 1900 года социал-демократического органа «Искра», проникавшего из-за границы в Россию. Вошел он в социал-демократическую партию в Полтаве и продолжал числиться в ней в Екатеринославе. Подробности о деятельности Борохова в партии с.д. мне неизвестны. Знаю только, что он с огромным успехом читал доклады и среди интеллигенции, и среди рабочих. Это было в 1900—1901 гг. Думаю, что с. д. деятельность его не удовлетворяла. Его тянуло углубиться в научную литературу о социализме, пить из первоисточника; может быть, он был неудовлетворен и тем, что во всей социалистической литературе — научной и агитационной — отсутствовала разработка волновавшей его еврейской национальной проблемы. Борохов мужественно не скрывал своих сомнений и своей неудовлетворенности. На партийных верхах на это смотрели косо.
Кишиневский погром весной 1903 года прозвучал для еврейской молодежи начала века, как гром с ясного неба. Кишинев стимулировал Бера заняться поглубже национальной проблемой и решительно отвернуться от
