белая печать с отчётливо различимым символом «Смерть».
Прошёл вдох, второй, десятый. Седой выдохнул и сделал шаг назад.
Через миг печать над ним рассеялась, исчезла, а сам он сообщил вслух:
— Терпимо. Думаю, лучшего места для экзамена не найти, молодой глава.
Я кивнул, ухватил вбитый в камень Пронзатель, вырвал его и двинул вперёд. Поравнявшись с Седым, я остановился и развернулся. Оглядел своих людей и, наконец, более-менее сумел привести мысли в порядок и облечь их в слова.
— Собратья. Собратья семьи Сломанного Клинка. По пути сюда мы с вами потеряли товарищей и друзей. Но только здесь и сейчас я понял, что именно смерть объединила нас. Меня и вас. Не только смерть наших товарищей, но и та смерть, что сейчас находится за моей спиной. Вы лишены таланта Указов, но у меня он есть. Я видел, как вы преодолели смерть, которая была сильнее вас. Я понял, что ваша жажда Возвышения, ваша жажда возрождения превыше смерти. Я увидел, что вам, моим собратьям, по плечу даже это. Теперь я не сомневаюсь, мы с вами сумеем перековать Сломанный Клинок и возродить Орден Небесного Меча.
Седой кивнул и негромко произнёс:
— Сломанный Клинок…
— Будет выкован вновь, — рявкнули все остальные, даже Зеленорукий.
— Орден…
— Будет возрождён!
— Эрзум…
— Падёт!
— Враги Ордена…
— Будут уничтожены!
Я качнул головой. Если начало было привычным, то, когда они успели натренировать остальное, было загадкой. А так дружно, в едином порыве кричать без тренировки было невозможно. Похоже, о многом, что случилось во время моего беспамятства или медитации в стихии, как называл это Седой, мои собратья умолчали.
Я медленно поднял вверх Пронзатель. Задержал его в верхней точке, вскинутым над головой, а затем резко опустил, одновременно разворачиваясь. Пора было идти сдавать экзамен.
Точно так же, как и все остальные, я сделал вперёд крошечный шаг, позволяя зоне запрета жизни напасть на себя. Это было… Совсем не тяжело. Но это мало что значило. Не было у Ордена артефактов, чтобы оценить Возвышение такого как я идущего. Пиковый Предводитель Воинов со странными, невозможными, наполовину раскрытыми стихией двумя сердечными узлами, с пониманием стихии на уровне Повелителя Стихии не первой звезды, с кучей техник, которые я могу использовать как Властелин Духа средней силы, без третьего средоточия, но с эссенцией, которую я до сих пор не могу отыскать в своём теле.
Кто я? Какое Возвышение мне определить или назначить?
Я отмер и зашагал вперёд, туда, где по моим прикидкам, опираясь в них на видимый мне изгиб зоны запреты, находился её центр, а значит, и основа.
Совершенно не понять, сумел бы обычный, неистинный мастер Указов пройти здесь. Какое бы ему нужно было Возвышение, чтобы шагнуть в зону запрета жизни, которая оказалась слишком сильна для Предводителей Воинов и слабых Властелинов. Властелином Духа пятой, шестой звезды? Неприятно высоко, но поднять Возвышение столь ценной фигуры, как отмычка для Полей Битв, даже для фракции первой звезды задача вполне посильная при толике удачи, терпения и доходах.
А может быть, ему бы хватило и десятой звезды Предводителя? Девятой? Лично мне не проверить. Даже если я наложу на себя ограничения Возвышения, это ведь работает совсем не так. В это время ничего не делается ни с моим телом, ни тем более с душой, на которую и идёт наложение подобных запретов жизни.
За меня этот путь проверили другие фракции. У них было на это больше трёх сотен лет после Падения Мщения.
Ничего не выйдет. Можно алхимией, медитациями и тренировками возвысить мастера Указов. Его силы хватит для того, чтобы войти в зону запрета жизни и выдержать давление смерти, его знаний хватит, чтобы отыскать основу и слабое место в формации, а затем уничтожить его. Но…
Я повернул голову на грохот осыпающихся камней и сияние белого Указа.
Силы такого мастера Указов не хватит, чтобы выжить здесь.
Да, в зонах запрета жизни не бывает ловушек. Там нет формаций, которые взорвутся под ногами, калеча меридианы выплеском силы и разрывая идущего пополам. Но в них, и чем глубже, тем чаще, встречаются для незваных гостей другие послания от Древних.
Слева, шагах в двадцати от меня из-под груды острых камней поднималась фигура голема. Голема, один в один похожего на здоровенного медведя с серой шкурой.
Правда, я отлично знал, что шкура у него чёрная, изрезанная узорами.
Голем, который отлично себя чувствовал не только в зоне запрета движения силы, но и в зоне запрета жизни.
Часть моего экзамена.
Я подозревал, что будь у меня перстень с головой медведя, то этот голем бы уснул, едва его увидев. Вернулся бы в свою нору ждать нового нарушителя. Именно потому, что в зонах запрета жизни нет ловушек, а есть только големы, которых хозяева здешних мест могли бы усыпить, я и считаю проходы через зоны запрета жизни тропками для хозяев города.
Но у меня перстня нет. А на перстень с пантерой этому голему плевать. Перстень с драконом я не рисковал доставать в зоне запрета силы. Не хватало мне ещё из-за глупости испортить артефакт Древних, способный управлять порталами. То, что перстень пантеры не взорвался, ничего не значит.
Голем замер, оглядывая меня. Или давая Древнему время назвать себя и показать перстень. А в наше время немного оттягивая момент смерти обычного мастера Указов.
Я попытался нарисовать над ним свой Указ и ничего не вышло. Каково бы ни было моё Возвышение, его не хватало, чтобы сравняться с этим големом и превзойти его. Хорошо, что в битве у подножия статуи я даже не пытался тратить на это время.
Вот с этим столкнётся обычный мастер Указа, если придёт сюда. С тем, что выжить под давлением Указа Смерти он может, а наложить свой на защитника — уже нет.
Он должен сражаться. Должен мечом, ну или Молотом Монстра, как у меня, расковырять эту каменную громаду. Не самое простое дело. Я уверен, что справлюсь с этим. Даже с одной рукой. Я ведь не просто мастер Указов, а боевой мастер Указов, у которого дух бойца — вне категорий. Но проверять этого не буду. Как бы я ни любил сражаться на грани, я ещё не настолько хорошо себя чувствую после голодной медитации.
Да и ни к чему. Если я не боевой мастер Указов, то истинный.
Голем зарокотал, мелко сотрясаясь всем телом и окутываясь клубами пыли. Ещё вдох — и кинется на меня, в пять прыжков
