— Я уже многммъ обязана вашей добротѣ, сказала она, — а теперь чувствую себя въ большемъ долгу нежели прежде. Если по возвращеніи въ Лондонъ до васъ дойдетъ молва о моемъ замужствѣ, опровергайте ее тотчасъ же отъ моего имени.
— Вы рѣшались нарушать свое слово? спросилъ я.
— Можно ли въ этомъ сомнѣваться, гордо возразила она, — послѣ того, что вы мнѣ передали?
— Милая миссъ Рахиль, вы очень молоды, и вамъ будетъ гораздо труднѣе выйдти изъ настоящаго положенія нежели вы думаете. Нѣтъ ли у васъ кого-нибудь, само собой разумѣется, какой-нибудь леди, съ которою вы могли бы посовѣтоваться?
— Никого, отвѣтила она.
Меня огорчили, искренно огорчили ея слова. Такъ молода, такъ одинока, и такъ твердо выносить свое положеніе! Желаніе помочь ей пересилило всякія соображенія о пристойности, которыя могли возникнуть во мнѣ при подобныхъ обстоятельствахъ; пустивъ въ ходъ все свое умѣнье, я изложилъ ей по этому предмету все, что могло придти мнѣ въ голову подъ вліяніемъ минуты. Я на своемъ вѣку передавалъ многое множество совѣтовъ моимъ довѣрителямъ и не разъ имѣлъ дѣло съ величайшими затрудненіями; но въ настоящемъ случаѣ мнѣ еще впервые доводилось поучать молодую особу какъ ей добиться освобожденія отъ помолвки! Предложенный мною планъ, въ короткихъ словахъ, былъ слѣдующій. Я совѣтовалъ ей сказать мистеру Годфрею Абльвайту, — съ глазу на глазъ, разумѣется, — что ей достовѣрно извѣстно, какъ онъ обличилъ корыстное свойство своихъ цѣлей. Потомъ ей слѣдовало прибавить, что свадьба ихъ, послѣ такого открытія, стала просто невозможною, спросить его, что онъ считаетъ болѣе благоразумнымъ: обезпечить ли себѣ ея молчаніе, согласясь съ ея намѣреніями, или, противясь имъ, заставить ее разоблачить его цѣли во всеобщее свѣдѣніе? Если же онъ станетъ защищаться или отвергать факты, въ такомъ случаѣ пусть она обратится ко мнѣ. Миссъ Вериндеръ со вниманіемъ выслушала меня до конца. Потомъ очень мило поблагодарила меня за совѣтъ, но въто же время объявила мнѣ, что не можетъ ему послѣдовать.
— Смѣю ли спросить, сказалъ я, — что вы имѣете противъ него?
Она не рѣшалась сказать, потомъ вдругъ отвѣтила мнѣ встрѣчнымъ вопросомъ.
— Что еслибъ у васъ потребовали мнѣнія о поступкѣ мистера Годфрея Абльвайта? начала она.
— Я назвалъ бы его поступкомъ низкаго обманщика.
— Мистеръ Броффъ! я вѣрила въ этого человѣка. Могу ли я послѣ этого назвать его низкимъ, оказать, что онъ обманулъ меня, опозорить его въ глазахъ свѣта? Я унижалась, прочивъ его себѣ въ мужья; если я скажу ему то, что вы совѣтуете, значитъ, я признаюсь предъ нимъ въ своемъ униженіи. Я не могу сдѣлать это послѣ всего происшедшаго между нами, не могу! Стыдъ этотъ для него ничто. Для меня этотъ стыдъ невыносимъ.
Вотъ еще одна изъ замѣчательнѣйшихъ особенностей ея характера открывалась предо мной: ея чуткій страхъ самого прикосновенія съ чѣмъ-нибудь низкимъ, затемнявшій въ ней всякую мысль о самой себѣ, толкавшій ее въ ложное положеніе, которое могло компрометтировать ее во мнѣніи всѣхъ ея друзей! До сихъ поръ я еще крошечку сомнѣвался въ пригодности даннаго мною совѣта. Но послѣ сказаннаго ею я несомнѣнно убѣдился, что это лучшій изъ всѣхъ возможныхъ совѣтовъ и не колебался еще разъ настоять на немъ.
Она только покачала головой и повторила свой отказъ въ другихъ выраженіяхъ.
— Онъ былъ со мной въ такихъ короткихъ отношеніяхъ, что просилъ моей руки. Онъ такъ высоко стоялъ въ моемъ мнѣніи, что получилъ согласіе. Не могу же я, послѣ этого, сказать ему, что онъ презрѣннѣйшее существо въ мірѣ.
— Но, милая миссъ Рахиль, увѣщевалъ я, — вамъ равно невозможно сказать ему, что вы отказываетесь отъ своего слова, не поставивъ ему на видъ никакой причины.
— Я скажу, что передумала и убѣдилась, что намъ обоимъ гораздо лучше будетъ, если мы разстанемся.
— И только?
— Только.
— Подумали ль вы о томъ, что онъ можетъ сказать съ своей стороны?
— Пусть говоритъ что угодно.
Невозможно было не удивляться ея деликатности и рѣшимости, и также нельзя было не почувствовать, что она впадала въ просакъ. Я умолялъ ее поразмыслить о собственномъ положеніи. Я напоминалъ ей, что она отдаетъ себя въ жертву отвратательнѣйшимъ истолкованіямъ ея цѣли.
— Вы не можете бравировать общественнымъ мнѣніемъ изъ-за личнаго чувства, сказалъ я.
— Могу, отвѣтила она, — не въ первый разъ это будетъ.
— Что вы хотите сказать?
— Вы забыли о Лунномъ камнѣ, мистеръ Броффъ. Развѣ я тогда не бравировала общественнымъ мнѣніемъ ради своихъ собственныхъ причинъ?
Отвѣтъ ея заставалъ меня умолкнуть на минуту. Онъ подстрекнулъ меня къ попыткѣ объяснить себѣ ея поведеніе, во время пропажи Луннаго камня, изъ загадочнаго признанія, которое только что сорвалось у ней съ языка. Будь я помоложе, пожалуй, мнѣ и удалось бы это. Теперь оно было не подъ стаду.
Я въ послѣдній разъ попробовалъ уговорить ее, прежде нежели мы вернулись домой. Она осталась непреклонною. Въ этотъ день, когда я простился съ ней, въ умѣ моемъ странно боролись возбужденныя ею чувства. Она упрямилась; она ошибалась. Она влекла къ себѣ, она возбуждала восторгъ, она была достойна глубокаго сожалѣнія. Я взялъ съ нея обѣщаніе писать ко мнѣ тотчасъ же, какъ только ей нужно будетъ сообщить что-нибудь новое, и вернулся въ Лондонъ въ самомъ тревожномъ расположеніи духа.
Вечеромъ, въ день моего пріѣзда, прежде чѣмъ я могъ разчитывать на полученіе обѣщаннаго письма, я былъ удивленъ посѣщеніемъ мистера Абльвайта старшаго и узналъ, что мистеръ Годфрей въ тотъ же день получилъ отставку и принялъ ее.
При усвоенномъ мною взглядѣ на это дѣло, уже одинъ фактъ, изложенный въ подчеркнутыхъ словахъ, обличалъ причину покорности мистера Годфрея Абльвайта такъ же ясно, какъ бы онъ самъ въ ней сознался. Онъ нуждался въ значительной суммѣ; она ему нужна была къ сроку. Рахилины доходы, которые могли быть ему подмогой въ чемъ-нибудь иномъ, тутъ ему были не въ помощь, и такимъ образомъ Рахиль возвратила себѣ свободу, не встрѣтивъ съ его стороны ни минутнаго сопротивленія. Если мнѣ скажутъ что это однѣ догадки, я спрошу въ свою очередь: какою иною теоріей можно объяснить, что онъ отступился отъ брака, который доставилъ бы ему роскошную жизнь до конца дней?
Восхищенію, которое могло быть возбуждено во мнѣ счастливымъ оборотомъ дѣла, помѣшало то, что произошло во время этого свиданія по старикомъ Абльвайтомъ. Онъ, разумѣется, зашелъ узнать, не могу ли я разъяснить ему необычайное поведеніе миссъ Вериндеръ. Нѣтъ нужды упоминать о томъ, что я вовсе не могъ сообщить ему требуемое свѣдѣніе. Досада, которую онъ при этомъ почувствовалъ, въ связи съ раздраженіемъ, произведеннымъ въ немъ недавнимъ свиданіемъ съ сыномъ, заставила мистера Абльвайта потерять самообладаніе. И взгляды, и выраженія его убѣдили меня, что миссъ Вериндеръ будетъ имѣть дѣло съ безпощаднымъ врагомъ, когда онъ на другой день пріѣдетъ къ брайтонскимъ дамамъ. Я провелъ тревожную ночь, размышляя о томъ что мнѣ слѣдовало сдѣлать. Чѣмъ кончилась мои размышленія, и насколько мое недовѣріе къ старику Абльвайту оказалось основательнымъ, — всѣ это (говорятъ) было уже весьма точно и въ надлежащемъ мѣстѣ изложено примѣрною личностью, миссъ Клакъ. Мнѣ остается прибавить, для полноты разказа, что миссъ Вериндеръ нашла наконецъ въ моемъ Гампстедскомъ домѣ покой и отдыхъ, въ которыхъ она, бѣдняжка, такъ сильно нуждалась. Она почтила васъ долгою побывкой. Жена и дочери мои была ею очарованы, а я съ искреннею гордостью и удовольствіемъ долженъ сказать, что когда душеприкащики назначали новаго опекуна, наша гостья, и семья моя разставалась какъ старые друзья.
II
Вслѣдъ за симъ слѣдуетъ изложить дополнительныя сведенія, которыми я располагаю относительно Луннаго камня или, говоря правильнѣе, относительно заговора Индѣйцевъ похитить алмазъ. Хотя мнѣ остается разказать весьма не многое, но это немногое тѣмъ не менѣе имѣетъ (какъ я упоминалъ уже) нѣкоторую важность по своей замѣчательной связи съ послѣдующими событіями.
Спустя недѣлю и дней десять по отъѣздѣ миссъ Вериндеръ изъ нашего дома, одинъ изъ моихъ писцовъ, войдя въ пріемную моей конторы, подалъ мнѣ карточку и объявилъ, что какой-то джентльменъ дожидается внизу, желая поговорить со мной. Я посмотрѣлъ на карточку. На ней стояло иностранное имя, въ послѣдствіи изгладившееся изъ моей памяти. Затѣмъ на нижнемъ краю карточки слѣдовала строчка, написанная по-англійски, которую я хорошо помню: по рекомендаціи мистера Септима Локера. Дерзость человѣка съ такимъ положеніемъ, какъ мистеръ Локеръ, осмѣливающагося рекомендовать мнѣ кого бы то ни было, такъ внезапно озадачила меня, что я съ минуту молчалъ, не вѣря собственнымъ глазамъ. Писецъ, замѣтивъ какъ я ошеломленъ, соблаговолилъ передать мнѣ результатъ своихъ наблюденій надъ иностранцемъ, дожидавшимся внизу.
