— Да. Подполковник Гюнтер по тревоге поднял третий моторизованный батальон.
— А где находятся два других батальона?
— За Горелым лесом. Они тоже скоро будут здесь. Так что вряд ли русским удастся…
— Не будем гадать на кофейной гуще. Черт побери, они удачно выбрали момент для нападения!
— Но я не понимаю, зачем им это? Ведь не думают же они, что смогут разгромить целый полк и перехватить наши коммуникации?
И словно бы в ответ на это где-то на востоке, за Березовском, как невиданный горный обвал, загрохотала русская артиллерия. Берендту показалось, что от этих мощных залпов под его ногами заколебалась земля.
— Вот и ответ на ваш вопрос, майор.
В землянку вбежал Шлейхер.
— Господин полковник, русские прорвались к штабу полка. Они уже совсем рядом… Здесь опасно оставаться! — в страхе выпалил он.
— Где переводчица? — хладнокровно спросил Берендт. Даже в такой критический момент он не забыл о деле. Он решил допросить эту фройляйн еще раз сам лично, любым путем вырвать у нее признание. Узнать, с кем была связана, что успела сделать.
— В машине. Под присмотром Краузе.
Берендт быстро оделся, попрощался с майором и поспешно вышел из землянки вслед за своим помощником.
8
Подполковник Гюнтер, невысокий, полный человек с багровым лицом, был в ярости. Ему пришлось-таки оставить перекресток дорог и отойти в лес вместе с остатками полуразгромленных подразделений полка. «Бог мой, откуда же мне было знать, что русское командование забросило к нам в тыл такие большие силы!» Он, Гюнтер, теперь готов был поклясться, что утром его штаб атаковала целая русская дивизия. Он так и доложил генералу Мизенбаху. Доложил и сам пожалел об этом. Командир армейской группы обрушил на его голову весь свой гнев.
Гюнтер понимал, что Мизенбах имел все основания сердиться на него. На фронте русские перешли в решительное контрнаступление. Генералу крайне нужны были дополнительные силы на передовых позициях, а они оказались скованными здесь, в тылу. Кроме всего, эти прорвавшиеся русские части перекрыли основную шоссейную магистраль на этом направлении и тем препятствовали подвозу к фронту снарядов, горючего, продовольствия.
В конце этого бурного разговора по телефону командир резервного полка заверил генерала Мизенбаха, что сегодня же советские части будут окружены в районе перекрестка дорог и уничтожены.
Мизенбах на том конце телефонного провода молча положил трубку. Он знал, что Гюнтер слов не бросает на ветер. Командир полка в кратчайший срок сумел собрать в один кулак все свои подразделения и начать операцию.
Гюнтер был уверен, что не пройдет и часа, как советские части в районе высоты будут стерты с лица земли. Но вот уже полдень, а высота и перекресток дорог еще не взяты, хотя поле боя сплошь покрыто воронками, снег пожелтел от пороховой гари и выброшенной земли. Подполковнику казалось, что в районе перекрестка не осталось ни одной живой души, что уцелевшие русские уже давно должны были сложить оружие, сдаться…
А они не сдавались.
Майор Кожин разместился на том же наблюдательном пункте, который занимал около двух месяцев назад и который пришлось оставить в октябре врагу и отступить, уйти на восток.
Кажется, тут ничего не изменилось с тех пор. Так же настойчиво и тревожно зуммерили полевые телефоны. Так же в углу над походной рацией склонился очкастый Гришин и, держа перед собой микрофон, повторяет одни и те же слова: «Буря»! «Буря»!.. Я — «Ястреб»!.. Я — «Ястреб»!.. Перехожу на прием. Прием…»
«Ничего не изменилось…» Разве только то, что в октябре рядом с его частью стояли и другие полки. Стояла дивизия, армия. А сейчас ничего этого не было. Были только немцы — кругом немцы. С каждым часом их становилось все больше. Они подходили с запада и с ходу вступали в бой, усиливали Гюнтера. А сводной группе Кожина надо было сдерживать их, хоть на один-два дня не выпускать из своих рук дороги.
Наблюдая за ходом боя и отдавая распоряжения, Кожин нет-нет да и оборачивался назад, к другой смотровой щели, с затаенной надеждой поглядывал в сторону Березовска. Судя по всему, там шел еще более жестокий бой. От разрывов тяжелых снарядов и авиационных бомб земля вздрагивала даже здесь, за полтора десятка километров.
Когда перестрелка вокруг перекрестка усилилась еще больше, Кожин вышел из блиндажа в ход сообщения, чтобы лучше оглядеть поле боя.
Всюду, куда он ни бросал взгляд, — вокруг перекрестка дорог и высоты Березовой — громоздились подбитые и дымящиеся танки, лежали на снегу убитые немецкие солдаты. Было немало убитых и у Кожина. Их пока не убирали. Некому было заниматься этим. Все, кто еще держался на ногах, крутились, как в кромешном аду: пулеметчики броском меняли позиции; артиллеристы подносили снаряды, заряжали, наводили орудия в цель, стреляли; гранатометчики ползком выдвигались вперед и выжидали удобного момента, чтобы метнуть гранаты под гусеницы танков.
Невдалеке от наблюдательного пункта залегли пулеметчики Озеров и Чайка. Они прикрывали свой батальон с левого фланга. Кожин их хорошо видел и слышал обрывки их речи.
— А ты говорил, Ваня!.. — крикнул в сторону Озерова Чайка, быстро меняя на своем пулемете магазин. За второго номера был теперь у него другой — молодой, светловолосый парень с веснушчатым лицом.
Озеров, видимо, не слышал слов Николая, хотя находился в соседнем окопе. Припав к пулемету, он длинными очередями стрелял по гитлеровцам, выбежавшим из-за подбитых танков.
— Ива-а-ан! — снова крикнул Чайка.
Озеров, все так же не отрываясь от пулемета, повернул голову к другу. При виде его лица Кожин даже вздрогнул. Закопченное пороховым дымом, обезображенное злобой, лицо Ивана было залито кровью. «Как же он стрелял?» — подумал Александр.
— Ты… Чего тебе? — сердито спросил Иван, будто не гитлеровцы, а именно Чайка был повинен во всей этой кутерьме.
— Ничего. Что ты на меня рычишь, как тигр? Давай лучше перевяжу тебя!.. — крикнул Николай и по ходу сообщения перебежал к другу.
— Какие тут, к черту, перевязки! Видишь, что делается?!
— Вижу. Фрицы решили перекур устроить, отошли за танки.
Иван рукавом шинели смахнул с лица кровь и только теперь увидел, что фашисты и в самом деле отошли.
— Да, действительно, — сказал Озеров и посмотрел на свой рукав, которым только что вытирал лицо. На рукаве была кровь.
— Когда это меня?..
— Это уж ты у них спроси, — кивнул Чайка в сторону гитлеровцев, потом, сняв с головы друга мокрую от пота и крови шапку, посмотрел на рану чуть повыше левого уха. Рана, по-видимому, была небольшая, но сильно кровоточила.
— Ну, что у меня там?
— Ничего. Голова на месте, но, честно говоря, она тебе, Ваня, ни к чему. Так, лишняя деталь.
— Это почему же «лишняя»?
— А потому, что ни черта не соображает. Тебе для чего каску выдали? Думаешь, для того, чтобы щи в ней варить или, может, картошку чистить? — заканчивая перевязку, ворчал на друга Николай.
Озеров вытащил из кармана черный бархатный кисет, вышитый белым бисером, и стал сворачивать огромную козью ножку. Привалившись к стене окопа, молча закурил и только потом ответил:
— И чего ты в пулеметчиках ходишь, понять не могу? Тебе бы в самый раз в старшины податься. Самая подходящая для тебя должность.
— Да уж тебя-то я бы вымуштровал. Ты бы у меня по струнке ходил.
— Вот, вот. От тебя только этого и жди, — сказал Озеров и, заметив, что немцы снова бросились в атаку, припал к пулемету. — Ну, давайте, гады, давайте! — кричал Иван, нажимая на спусковой крючок.
— Бой не утихает… — возвратившись в блиндаж, сказал Кожин.
Петров не успел ответить ему.
— Доктора!.. Где доктор?! — услышал Сергей Афанасьевич из-за двери чей-то встревоженный голос. В блиндаж вбежал молодой красноармеец.
— Доктора!
— В чем дело? — спросил Кожин.
— Убили, товарищ майор… Комиссара убили!
— Воронова?
— Да. Я сам видел, как он упал.
— А ну, Гришин, найти Нину и скорей туда.
Гришин бросился к выходу.
— Скорей, а то в живых не застанешь, — торопил радиста молодой красноармеец.
В это время распахнулась дверь, и на пороге появился Воронов, поддерживаемый Ниной. Схватившись за косяк двери, шатаясь, он вошел в блиндаж. Через расстегнутый ворот на его груди виднелись окровавленные бинты.
— Кто это тут хоронить меня вздумал? — спросил Воронов.
— А я-то думал!.. — с радостным удивлением глядя на Ивана Антоновича, сказал красноармеец. — Я же сам видел, как вы упали.
— «Ви-и-и-дел!» А ты не всякому падению придавай значение. Это меня взрывной волной сбило с ног.
— Что ты нас успокаиваешь, как маленьких. У тебя же вся грудь в крови, — с тревогой проговорил Александр.
