Но, когда я вошел на кухню, там все еще ничего не было разбито. Люс аккуратными мелкими глоточками пила чай. Из моей единственной пивной кружки.
И улыбалась.
— Может, объяснишь мне, что ты сделала с Марго? — спросил я. — У нее царапины исчезли.
— Разглядел уже? Молодец, быстрый. — Анна-Люсия прищурилась. Улыбка соскользнула с ее губ.
— Она теперь двигается иначе. Как будто ей больше не больно.
Какого черта я, интересно, оправдываюсь?
Впрочем, оправдание помогло. Люс расслабилась, сделав еще один глоток. Отодвинула чашку. И уставилась на меня с таким видом, словно собиралась поделиться со мной отличным свежим анекдотом, а пока прикидывала, каковы шансы, что я уже его слышал.
Что-то мне от этого ее взгляда не по себе стало. У Люс чувство юмора довольно специфическое. Нельзя сказать, что мне всегда нравились ее шутки.
— Ну был только один способ спасти ее. Я поделилась своей кровью, — сказала она. — У тебя коньяк есть? Я не нашла.
— Ты заключила с ней договор? — Люс покачала головой.
— Я обещала тебе, что не причиню девушке никакого вреда. Никакого — в твоем понимании. А ты знаешь, чем оборачивается для человека договор с кем-то вроде меня. Она могла не выдержать, потому что прежний напарник был слишком силен для нее. Он выжрал ее изнутри, как пламя выжирает свечу. И мертвая кровь не могла спасти ее от этого. Она только позволяла ей убежать в смерть. Поэтому я лишь дала ей силу, ничего не взяв взамен. Так не делают, но я обещала. — Мгновение, наверное, я пытался понять, что это такое она говорит. А потом меня как будто граблями по башке ударили.
Лучше бы она злилась. Я встал, пошарил в полках, потом под раковиной. Коньяка не было. И виски тоже. Зато в холодильнике, в ящике для фруктов, нашлись два лежалых лайма и почти полная бутылка текилы. Не помню, зачем я ее туда засунул, но находка меня обрадовала. О некоторых вещах сложно говорить на трезвую голову.
— Будешь? — спросил я.
— А что делать? — вздохнула Люс. — У тебя же все равно больше нет ничего.
За окном сыпал снег — белые искры по шелковой тьме. Рыба-солнце плыла в небе, ее плавников касались пыльные облака. Из открытой форточки тянуло холодом. Та еще погодка. Промозгло, ветер между домами свистит — не то чтобы метель, но на улицу все равно выходить не хочется.
— Дрянь какая. — Люс откусила кусок лайма вместе с кожурой, проглотила, не жуя. Поморщилась. — Кислятина.
— Вообще-то этим по-другому закусывают, — сказал я.
— Мог бы и предупредить, — хмыкнула она, делая мне знак налить еще.
Есть причина, по которой тот, кто дает свою кровь в знак заключения договора с духом, должен получить взамен чужую, как в ритуале братания.
Наверное, вы слышали о сделках с дьяволом. Об этом много одно время писали. Классический сюжет: неудачливый парень связывается со злобным и жадным духом, просит у него денег, славы и женщин, а потом подмахивает бумагу о продаже души собственной кровью — и еще триста страниц посвящены тому, как он пытается расторгнуть его. Почти все уверены, что герой попадет в ад, если у него не получится это провернуть.
Бред, конечно, но многие на это ведутся.
Для попадания в ад человеку не нужен никакой дьявол. Свой ад всякий строит для себя сам — от фундамента до флюгера на крыше. Подстава не в том, что парень продает душу. Я вообще не уверен, что ее можно продать, если говорить откровенно. Но он делает одну вещь, которая дает духу власть над ним. Кровь — это дверь, ведущая внутрь него, и он снимет ее с петель.
Заходи, кто хочет.
Я уверен, вы задумывались над тем, почему с тем парнем, который заключает сделку с дьяволом, начинает происходить всякая дрянь, из-за которой он больше не может чувствовать себя счастливым, хотя получает кучу классных вещей. Он хотел их раньше, но ни одна из них не приносит ему ничего хорошего — ни деньги, ни власть, ни популярность.
Ответ прост, как все правильные ответы. Этот парень больше не чувствует себя в безопасности. А это базовая вещь, без которой ничто не будет казаться вам таким уж привлекательным.
Вы можете мне не верить.
Серьезно, я обрадуюсь, если вы решите, что я чушь несу. Это будет значить, что у вас все хорошо. Ну относительно хорошо — вас никто не насилует дома или на работе, не принуждает делать ужасные вещи и не угрожает убить.
Так вот, это работает в обе стороны.
Если кто-то с той стороны границы отдает человеку свою кровь, не получая его крови взамен, он остается без защиты. Как если бы снял свою дверь, а другую не поставил — за неимением.
— Как ты это пьешь, не понимаю. — Анна-Люсия смотрела на бутылку взглядом трезвенницы. — Неужели так трудно было коньяку купить, зная, что я приду?
— Я схожу сейчас, — покаянно сказал я. — Внизу в магазине, кажется, был приличный «Хеннесси».
Ее теперь кто угодно мог убить. Для этого даже напрягаться не требовалось, пусть даже она и выглядела все так же опасно, как и всегда.
Больше всего это было похоже на ВИЧ-инфекцию. СПИД. Сам по себе этот ретровирус не смертелен. Он просто делает так, что система клеточного иммунитета перестает работать. И тогда любая дрянь, которую ты подцепишь — грибок или сезонный грипп, — приведет тебя прямиком в гроб.
Только у нас это не лечится, а у них со временем проходит. Правда, для этого до хрена времени надо. И бункер, куда никто из «родственничков» не сможет пробраться. В Гемаланг Танах свои представления о теплых семейных отношениях. Подставился — сдохни.
— Если ты попробуешь вернуться домой, тебя сожрут, — сказал я. — Прямо на границе.
У меня комплекс Ланселота? Черт, похоже, что Люс была права.
— Ой, а то я не знаю! — Она блеснула клыками, пробежалась пальцами по горлышку бутылки. — Придется тебе потерпеть меня тут некоторое время.
— Я переживу.
Иногда я говорю прежде, чем хорошо подумаю, но это не такой случай был.
Есть много причин, по которым я стараюсь никого не пускать к себе домой. Мне приятно знать, что тут меня никто не достанет. Ладно, это я приврал. Всегда остается шанс, что какой-нибудь монстр проберется внутрь. Но это единственное место, где я могу вести себя как хочу. Разбрасывать носки, жрать вредную еду. Смотреть телевизор, если приспичит. И не чувствовать при этом, что я кому-то мешаю.
Ни одна из этих причин не была достаточно весомой, чтобы позволить Люс умереть. Хотя бы потому, что на мне это тоже скажется.
— Конечно, переживешь. Ты в долгу у меня. — Ее это, похоже, здорово веселило. Может быть, это нервное, но выражение лица у нее было как у подростка, которому наконец-то разрешили завести собаку. — Я исполнила то, что обещала. Твоя очередь.
Душ все еще шумел. Отлично. Мне не хотелось бы, чтобы Марго все это услышала. Никому бы не понравилось узнать, что ради твоего спасения кто-то влез в такие долги, из которых не так просто выбраться. Люс нашла отличное лекарство. Единственное, которое могло помочь.
А я не знал, что у меня есть такого, чем можно было бы за него заплатить.
— Что я могу для тебя сделать? — спросил я. — Кровь, может быть? Или поработать приманкой? Могу еще станцевать голым на столе, но вряд ли у меня хорошо получится. Давно не практиковался.
— Нет, малыш. — Анна-Люсия усмехнулась. Острые белые зубы блеснули в провале рта. — Не так дешево. Есть вещи поценнее всего этого. Хочешь знать, как Ворон стал Вороном?
— Вообще-то не очень, но мне, наверное, следует это знать.
— Есть человек, который любит его, — сказала она, глядя на меня с тем напряженным вниманием, которого раньше удостаивалась разве что особенно опасная добыча. — Так любит, что готов рискнуть своей жизнью, чтобы его выручить. Пообещать кому угодно и что угодно, чтобы помочь ему. Многие хотели бы убить этого человека, но Ворон так тщательно бережет свое сокровище, что никто из нас не знает даже, какого оно пола. Это правда, душа моя, что любовь защищает и делает тебя сильным. Во всяком случае, для таких, как я, это работает.
— И?
— И я хочу, чтобы ты дал мне такую любовь.
Может, я и дурак. Но впечатление было такое, как будто она пытается оправдаться. Знаете, так ищут приличную, годную причину для того, чтобы получить то, чего неудобно хотеть. Дай мне выпить, чтобы я набрался храбрости. Обними меня, я замерзла. Дай мне любовь, чтобы я стала сильнее всех своих врагов.
Давай сделаем вид, что я хочу не водки, а храбрости.
— И как я это сделаю?
— Твои проблемы. — Она усмехнулась, глядя на меня. — Ты обещал мне любую вещь, малыш, если я спасу девушку. Я хочу эту.
Я открыл рот… и закрыл его обратно. Какие-нибудь другие люди, оказавшись на моем месте, наверняка нашли бы, что сказать. Они сумели бы объяснить Люс, что любовь — это не такая штука, которую можно вынуть из кармана и отдать кому-то, чтобы она у него была. Они бы, может, просто трахнули и потом попытались выдать это за единственную форму, на которую они способны. С вполне предсказуемыми последствиями, но это мелочи.