Дверь машины хлопнула, полковник Цыбулин направился, на ходу выщелкивая из пачки сигарету. И на лице у него то самое выражение, какое пытаются изобразить актеры в рекламе пакетированного сока. Только у них это куда хуже выходит. Он сиял так, как будто в мире больше не существовало зла, и это было его личной заслугой.
— Знаю. — Я кивнул. — И если я окажусь достаточно страшным чудовищем, есть шанс, что мы все сегодня останемся живы.
Не знаю, зачем я это ему объяснял.
Чтобы я ни сказал, он бы все равно продолжал считать меня кем-то вроде пособника дьявола.
— Я вижу, вы уже нашли общий язык, — жизнерадостно сказал Цыбулин.
Карим посмотрел на меня — и промолчал. Я неопределенно пожал плечами. Полковник был настроен на маленькую победоносную войну, а это самый правильный настрой для того, чтобы с кем-нибудь сцепиться.
Во всяком случае, у меня всегда так.
Спустя пару минут у ворот остановился крытый грузовик.
Из кабины выпрыгнул рослый светловолосый военный лет сорока, со шрамом поперек правой щеки. Он был одет так, как одеваются чиновники средней руки, берущие скромные взятки и ничего особенно не решающие, — серые брюки со стрелками, приличное шерстяное пальто и черные ботинки, начищенные до блеска. Но за чиновника его даже слепой не смог бы принять.
Бывают люди, на которых даже банный халат будет выглядеть разновидностью военной формы. Вот этот как раз из них был.
— Это и есть ваш эксперт? — презрительно спросил он, смерив меня взглядом. — Вуду-шмуду, да?
И рукой такое движение сделал, как будто у него в ней была невидимая погремушка.
Отличная команда подобралась, я считаю. Лучше не бывает. Один думает, что я чудовище, а второй — что мошенник.
Конечно, я мог бы гавкнуть на него, потому что это было не очень-то вежливо. Запросто. Или, например, развернуться и двинуться к ближайшей остановке. Но кладбищенские автобусы все равно уже не ходили. И еще — у них не было больше никого, способного вовремя понять, если что-нибудь пойдет не так.
Это очень здорово, когда у тебя в запасе есть полный грузовик бравых парней с автоматами, готовых стрелять в любого негодяя, не требуя доказательств того, что это негодяй.
Очень здорово.
Но далеко не всегда достаточно.
— Я не специалист по вуду, — сказал я. — И вообще не религиовед.
— Наверное, я должен был предупредить, но у меня не было такой возможности. Кое-что поменялось в последнюю минуту. — Извиняющихся ноток в голосе полковника Цыбулина не было от слова «совсем». Любопытно. — У нас сегодня совместная операция с группой майора…
— Караев, — буркнул блондин, не дав ему договорить. — Силовая поддержка.
Интонация была такая, словно он выругаться хотел, но в последний момент сдержался.
А вот это было еще интереснее. Впервые вижу майора, который позволял бы себе так вот запросто перебить целого полковника. Селиверстов в присутствии Цыбулина почему-то совершенно иначе себя вел.
— Штейн, — помедлив, отозвался я. — Консультант по сверхъестественным вопросам.
Расплывчато, зато верно.
Не представляю, кем я записан в расчетной ведомости у Цыбулина, но с точными формулировками пусть он сам разбирается. У меня своих проблем полно.
— Вы привлекли к операции гражданское лицо? — Правая бровь майора Караева неудержимо поползла вверх, как пенка на кипящем молоке.
— По нашим сведениям, это лучший в России специалист практической некромантии, — негромко отозвался полковник Цыбулин.
Прозвучало это очень впечатляюще. Жаль, что я вряд ли смогу включить эту фразу в резюме, когда у меня опять кончатся деньги. Честно сказать, у меня и резюме-то никакого нет.
— Хотите сказать, он оживляет трупы и отдает им приказы? — деловито уточнил майор Караев.
И что-то мне не понравилось, как он это сказал. Слишком ровно, слишком безразлично. Я знал эту интонацию. Я сам так говорю, когда предмет разговора меня интересует так сильно, что показывать этого никак нельзя.
Например, когда на рынке торгуюсь.
Цыбулин открыл рот, чтобы ответить — упрямый, как черт, насупленный. Но я не дал ему этого сделать. Терпеть не могу, когда кто-нибудь вместо меня про мою работу рассказывает. Не потому, что я такой гордый, просто обычно ерунда выходит.
— Или я сильно ошибаюсь, — сказал я очень, очень медленно, — или вы меня спутали с теми, за кем мы все сюда пришли. Я не оживляю. Я укладываю назад тех, кого заставили подняться. Разница невелика, но она есть. Я не делаю из людей рабов, мотивируя это тем, что они все равно уже умерли. Принципиально. Знакомое слово?
После того как я поднял Катарину, мне бы не стоило заговаривать о принципах. Но у меня больше ничего не было такого, на что я мог бы опереться.
Между нами словно прошла волна холодного воздуха. Цыбулин вздрогнул. Поежился. Сделал шаг назад — не так, как будто ему страшно стало, но слишком резко для того, чтобы счесть это случайным совпадением.
Наверное, я параноик, но у меня есть для этого причины. Слишком многие в последнее время убеждали меня заняться тем, чего я не хочу делать. А я на такие вещи нервно реагирую.
— Знакомое, — помолчав, отозвался майор Караев. Помялся с полминуты, но все-таки протянул мне ладонь, здоровенную, как лопата. Это ему дорогого стоило, по лицу было видно, так что пришлось ответить на рукопожатие.
Многие военные жмут руку так, как будто проверяют, смогут ли они сломать вам пальцы, если это окажется необходимым. На самом деле они не имеют этого в виду, но с инстинктами не поспоришь.
Он стиснул мою ладонь — я чуть не взвыл. Он заметил мою реакцию. Усмехнулся, довольный. Некоторым нужно не много, чтобы почувствовать себя самой большой собакой в стае и успокоиться.
Вот и отлично.
Теперь есть шансы, что он делом займется вместо того, чтобы пытаться на меня давить.
Когда Караев отвернулся, чтобы отдать своим людям приказ выгружаться из машины, я случайно поймал взгляд Карима Ниязова. Он смотрел на меня так, как будто не мог поверить в то, что у меня есть принципы.
Тьма ползла со стороны могил.
Тьма и холод.
Даже понимая, что это просто ветер, я не мог отделаться от этого ощущения. Что-то злое текло между могильными камнями, просачивалось сквозь прутья решеток, тревожило снег. Оно — ледяная вода с клочьями пены, драными пакетами и огрызками яблок — скользило по дорожкам, неостановимое и исполненное силы.
И в нос мне бил пронзительный запах мертвого болота, какого тут просто быть не могло.
— Это ведь не впервые тут происходит? — спросил я, прибавляя шагу, чтобы не отстать от Карима.
— Нет, — односложно ответил парень.
Справа от него топал майор Караев с рацией в руке. Рация трещала, и это был чертовски противный звук.
Не знаю, как он себе всю эту операцию представлял, но примерно половина нашей силовой поддержки довольно аккуратно и почти бесшумно перебазировалась внутрь одноэтажного здания администрации. Человек шесть отправились в крематорий, остальные обосновались в морге. Действовали они молча и очень слаженно, но на местный персонал все равно похоже не было.
Какова вероятность, что за нами никто не следил?
— Одна и та же группа? — не отставал я.
— Не знаю. — Карим зыркал по сторонам так, словно не на работе был, а каким-то сверхъестественным образом вдруг попал в горячую точку. И теперь под каждым кустом ему мерещился смертник, обвязанный взрывчаткой.
Тьма и холод.
Похоже, он тоже это чувствовал, только никак не мог найти годного логического объяснения своим ощущениям. А просто так бояться стыдно, особенно если ты серьезный взрослый парень и учишься на хирурга. Скрип веток, шорох ветра и тени облаков, бегущие по снегу, не должны тебя пугать. В них нет ничего опасного, ничего неправильного.
Это просто гребаная московская зима.
И я никак не мог придумать, как сказать Кариму, что у его страха есть причина. Некоторые уверены, что всякий, кто способен залезть в чужую голову, должен быть хорошим психологом, но на самом деле это не так. То, что ты видишь проблему, еще не значит, что ты можешь с ней справиться.
— Вы видели, как это происходит? Вы лично видели ритуал?
Мне надо было это знать.
— Да. Это было с месяц назад, я говорил об этом полковнику, — процедил Ниязов, прибавил шагу, словно хотел убежать от меня, и вдруг взорвался: — Что вы меня допрашиваете? Я уже рассказал все, что знал!
Даже не глядя на него, я мог поклясться, что его трясет. Нервы. Нервы и странные ощущения, причину возникновения которых он не смог бы объяснить даже себе самому. А вот я, пожалуй, смог бы — не потому, что слышал его мысли, и вообще не благодаря какой-нибудь особой способности. Просто мне через это тоже когда-то пришлось пройти.
Я знаю кое-кого, кому на кладбище даже днем неуютно.
