Одна беда — они не были на моем месте.
И очень жаль, потому что я с удовольствием поменялся бы с кем-нибудь.
Полковник Цыбулин задерживался уже почти на полчаса.
Не сказать чтобы мне это так уж принципиально было, но обидно. Я не самый пунктуальный человек в мире, но мне почему-то всегда казалось, что военные не должны опаздывать. Как будто пунктуальность им вкладывают вместе с умением форму носить.
Под ногами чавкало.
Как правило, в Москве под Новый год морозно, но за последние два дня все успело растаять. На кладбище было больше грязищи, чем снега.
Карим Ниязов, студент медицинского института на Пироговке, подрабатывавший здесь могильщиком, курил дешевую сигарету с фильтром, изредка поглядывая на меня. Про такой взгляд обычно говорят, что в нем проскальзывала настороженность, но в его случае это было не совсем так. Она из него фонтаном била. И не потому даже, что у меня морда и руки только начали подживать, хотя это паршиво выглядело.
Просто он знал, кто я такой.
Быть некромантом само по себе не преступление. Ты просто таким рождаешься — маленькое могущественное чудовище, умеющее делать то, что другим кажется невозможным. Но большинству нормальных людей рядом со мной неуютно.
Я могу их понять.
Знаете, это довольно сложно — разговаривать с человеком, делать вид, что все в порядке, и при этом все время помнить о том, что он может заставить труп вашего дедушки ходить и говорить, как если бы тот был жив.
«Заставить» — это ключевое слово.
Не знаю, был ли этот парень у Цыбулина на зарплате, но именно он отсигналил ему о мероприятии, запланированном здесь на сегодня. Это значило, что у нас была одна и та же цель и как минимум похожие взгляды. Мы оба играли на одной стороне. И мне чертовски не нравилось, как он на меня смотрит.
Так по-настоящему хорошие парни в фильмах смотрят на двойных агентов. Или на того бандита, который из каких-то своих соображений решил сдать своих подельников. Меня не очень парило, что Карим меня чудовищем считает. Не в первый раз такое случается, и я от этого хуже спать не стану. Но у нас тут небольшой конфликт интересов намечался, а в таких случаях не стоит находиться слишком близко к парню, который уверен, что ты — монстр.
Я не думал, что он ударит мне в спину, когда буду слишком занят, чтобы следить за ней. Правда не думал.
Во всяком случае, всерьез.
Мне просто не по себе было от этого. Я не большой поклонник драк, но, если уж приходится ввязаться в одну из них, мне хочется точно знать, кто меня будет прикрывать, а на кого не стоит рассчитывать.
Да, это вы верно подметили — я не сомневался, что нас ждет драка. Люди обычно сражаются за то, что любят. За близких. За родину. За политические идеалы. Те, кто поднимает мертвых, в этом смысле ничем от других людей не отличаются. Только любят они власть и бабло. Не буду говорить, что точно знаю, сколько приносит хозяевам московских нищих этот бизнес, но вы вряд ли где-нибудь видели такую кучу денег.
— Сколько натикало? — спросил я.
— Торопитесь? — Карим выстрелил слюной сквозь зубы. Струйка черканула по снегу у него под ногами. — Не терпится поковыряться в покойничках?
— Работа такая. — Я пожал плечами. — Если есть те, кто поднимает мертвых, должны быть и те, кто их укладывает. Вы же не можете этого сделать.
Вот этим я его зацепил, и сильно. Ткнул наудачу — и угодил пальцем в глаз. У него, похоже, на некромантов был свой собственный зуб. Нет ничего хуже, чем носить в себе семена мести, мечтать навалять тому, кто обидел или напугал тебя, — и знать, что это не из твоей весовой категории противник. И ты никогда не сможешь разобраться с ним, даже если поселишься в качалке.
— Я не позволю вам все испортить, — сказал он. — Может, полковник вам доверяет, но я — нет. Я буду следить за вами.
На кладбище было тихо. Едва слышно поскрипывали ветки, над нашими головами переговаривалась пара ворон, где-то вдалеке негромко пыхтел трактор — и все. Мирные такие деревенские звуки, не нарушающие тишину, а вплетающиеся в нее, как ленточка в волосы. Все лишнее закрыто, большая часть персонала уже свалила. Горячий сезон у работников лопаты и сварочного аппарата начинается с Пасхой, а зимой — мертвое время.
Пока снег лежит, не всегда даже увидеть можно, насколько провалилась могила, а уж пытаться делать с этим что-нибудь — вообще бесполезно. Весной все равно переделывать придется.
Вдоль забора неторопливо трусили две собаки. Крупная рыже-черная сука со свалявшейся на боках шерстью и мелкий белый кобель, правое ухо которого было разодрано в клочья. Через каждые полтора-два метра они останавливались обнюхать кирпичи кладбищенской стены. Только не совсем так, как это делают домашние псы на прогулке — подбежал, обнюхал и задрал лапу, чтобы отметиться. Они словно выслеживали кого-то.
Крысу или, может быть, кошку.
Время от времени сука начинала глухо ворчать. Такой низкий, нутряной звук. У меня от него волосы на затылке шевелиться начинали.
— Я знаю, что вы такое, — сказал Карим. — Таким, как вы, нельзя доверять.
Я механически покивал ему, продолжая следить за сукой. Не нравилось мне, как она себя ведет. Многие собаки так реагируют на следы стайной нежити. Но если бы она здесь обитала, я бы почувствовал.
Интересно, как плохие парни сюда проберутся? Как-то я с трудом представлял себе некроманта, тайком перелезающего через кладбищенский забор. А потом крадущегося в морг под покровом ночи.
Стоп.
А вот это важно. Тот, кто умеет поднимать мертвых, совсем не обязательно ловко пользуется отмычками. И я не знаю ни одного заклинания, которое бы заменяло обычный английский ключ. Значит, должен быть кто-то, кто встретит гостей откроет им дверь. Кто-то, кто имеет право открывать двери.
— Я вам тоже не доверяю, так что по рукам, — кивнул я. — Я вам не нравлюсь, хотя вы меня не знаете…
— Ошибаетесь, — перебил меня Карим, резким движением швыряя бычок в сторону урны. До нее было метра полтора, наверное, но он попал, не целясь. — Я слышал о вас. Вы — тот парень, который привык копаться в чужих мозгах и вытаскивать наружу все самые поганые вещи, которые там спрятаны! И вы никогда не задумываетесь о том, каково вашим клиентам потом с ними жить. Главное, чтобы они поняли, что вы тут самый великий экстрасенс, и побоялись вам не заплатить. Я хочу, чтобы вы знали — мне не нравятся люди, которые любят деньги так, что забывают обо всем остальном. О морали. О сострадании. О порядочности.
У него праведный гнев только что из ушей не свистел, как пар из кипящего чайника. Глаза прищурены, голова чуть наклонена к правому плечу, словно он уже прикидывал, как бы половчее мне в морду дать. Белый рыцарь на страже своих идеалов. Дон Кихот, выехавший против мельниц. Парень в сверкающих доспехах, грозящий стальной зубочисткой мохнатому когтистому злу.
Можно было бы попробовать объяснить ему, что я такой же, просто у меня методы другие, но вряд ли бы он мне поверил.
Я бы не поверил, будь я на его месте. Понимаете, очень трудно доверять тому, о ком ты заранее знаешь, что он — монстр. Я это по себе знаю.
— Ну да, — сказал я. — Наверное, у меня хреновая репутация. Но у тех ребят, из-за которых я сегодня сюда приперся, не только репутация хуже моей. У них вообще все хуже.
Такие вещи нужно говорить проникновенным голосом глядя собеседнику прямо в глаза. Я знаю теорию, просто она у меня плохо с практикой стыкуется. У меня получилось бы, если бы мы сейчас в моем офисе сидели или в хорошо освещенном кафе, где вокруг полно живых людей. Но есть места где я должен видеть не только лицо своего собеседника.
— Считаете себя меньшим злом? — Карим усмехнулся.
— Вроде того.
Краем глаза я заметил тень, скользнувшую от угла здания куда-то в россыпь памятников. Дернулся было ей вслед — и остановился. Сука оставалась спокойной. В сумерках все еще можно было разглядеть ее рыжий хвост, мелькающий меж сугробов у забора.
Никто же не говорил, что мы на кладбище одни будем, а специально обученные люди аккуратно эвакуируют весь лишний персонал. Для того чтобы поймать чудовище, сначала нужно выманить его из норы. А оно не выйдет, если заподозрит, что вокруг полно охотников.
В этот момент к воротам подъехала темно-зеленая «Лада-Калина» — из тех, на которых заводские инженеры на дачу добираются, только почище. Аккуратно затормозила возле самой калитки. Так плавно, что я готов был душу прозакладывать — внутри эта машинка гораздо дороже, чем снаружи,
Она не то, чем кажется.
— Не думайте, что меня так просто убедить. — На меня Карим не смотрел, но я его недоверие кожей чувствовал — сыпучее, едкое, как морская соль. — Слова — это только слова. Они ничего не значат. Может быть, вы действительно лучше тех, за кем мы пришли, но это не отменяет того, что вы — чудовище.
