Лейтенант, хоть и не одобрял в душе подобные знакомства, с другой стороны был рад, что обошлось без бурных сцен, и его жена на этот раз воздержалась от санкций, в неотвратимости которых он был почти уверен.
Последние события никого из бойцов особо не порадовали, поскольку можно было ожидать, что на этот раз им всё с рук не сойдёт.
— Теперь будет служба по уставу! — пророчил кулак Вата, — Теперь будем благодарить Господа, чтобы не было ещё хуже. Сколько верёвочке не виться, конец всегда найдётся, я вам, дурням, всегда говорил!
— Авось не обосрёмся из‑за одного грабителя, — осклабился Кунте, — Жизнь продолжается и дембель всё ближе.
Некоторые ожидали, что теперь возьмётся за дело лейтенант Троник, который выглядел так, как будто его ничего не касалось. Потерю рядового Бобра он перенёс относительно легко, и казалось, что он в целом доволен, что его слова, наконец, сбылись.
Вечером он собрал комсомольский актив, пригласив на место арестованного Бобра рядового Петранека.
— Товарищи, — сказал он чуть ли не с улыбкой, — сегодня мы на собственной шкуре убедились, к чему приводит плохая политическая работа. Наверняка, многие осудили поступок рядового Бобра. Справедливо. Но скажете ли вы, что виноват только один он? Полагаю, что нет. Я изучил кадровые материалы арестованного бойца, и выяснил, что он вырос в разложившейся семье. Его отец был известным грабителем, драчуном и хулиганом.
— А дед? — поинтересовался Кефалин.
— Этого я не знаю, — ответил Троник, — И мне ничего не известно о каком‑либо прямом влиянии деда на рядового Бобра. Вероятнее всего, такого влияния вообще не было. Зато совершенно неоспоримо влияние его матери Анны, которая была известной алкоголичкой, и рядового Бобра вместе тремя другими детьми, колотила кольями из забора. Младшие дочери промышляют проституцией, а сыновей она заставляла заниматься воровством. Как известно, рядовой Бобр не устоял. Несколько раз он был осуждён и перевоспитывался в наших исправительных учреждениях. В последний раз он долгое время провёл в Замрске, и, казалось, что с ним всё в порядке. На меня он произвёл самое лучшее впечатление, и вижу, что и вам Бобр не показался преступником. Его трудовая мораль была высокой, дисциплина была выше средней. Он был инициативным, включился в комсомольскую работу. Казалось, что он выкарабкался, и, по моему впечатлению, у Бобра в это время наилучшие предпосылки к тому, чтобы стать порядочным трудящимся. И я спрашиваю, товарищи, помог ли ему коллектив? Протянули ли ему руку помощи товарищи, не отягощённые преступным прошлым? Полагаю, что этого не произошло. Наоборот, рядовой Бобр видел вокруг себя разложившееся подразделение, военнослужащих, увлекающихся девками и алкоголем, товарищей, которым не чужда даже загнивающая буржуазная мораль. А каковы были командиры, которые должны были послужить ему примером? Как себя вёл старшина Блажек, командиры взводов и отделений? Были они примером для колеблющегося бойца? Нет, товарищи, не были! А хуже всего был пример самого командира роты, старшего лейтенанта Мазурека. Что видел колеблющийся рядовой Бобр? Он видел на важнейшем месте ленивого, неспособного офицера, которого колотила собственная жена. Он был свидетелем ряда происшествий, каких во всей в армии никто не помнит!
— Да помнит, — ухмылялся Кефалин, но Троник не обратил на него внимания.
— То, что происходило в нашем подразделении? — продолжал он, — ломало намерения Бобра вести порядочную социалистическую жизнь. Он познакомился с научными основами нашей идеологии, но нигде не видел, чтобы они применялась на практике. Напротив, они был свидетелем оскорбления политработника, который старался поднять в роте дисциплину. Он знал виновных, и ожидал, что они будут показательно наказаны, но не дождался. Единственное, что он видел — циничную насмешку над справедливостью и растоптанные моральные нормы. Командир батальона думал не о человеке, а о премии и собственной карьере. Всё это негативно подействовало на рядового Бобра и его решимость стать порядочным трудящимся гражданином начала рушиться. И если мы добавим к негативному воздействию на его достоинство ещё и идеологическую диверсию, которую наверняка предприняли бывшие эксплуататорские элементы, нечего удивляться тому, что произошло. Рядовой Бобр поддался и совершил ограбление не только к личному стыду, но и к стыду всех нас!
Лейтенант огляделся посмотреть, какой эффект произвела его речь среди членов комсомольского актива, но остался недоволен. Вместо воодушевлённых и внимающих молодых лиц он увидел тупые стройбатовские рожи, на которых читалось что угодно, только не созидательный энтузиазм. Два года солдатской жизни жестоко потрепали даже Душана Ясанека и учителя Анпоша, поскольку и они уже приобрели портновские метры и каждый вечер отрезали от них по сантиметру.
— Вот, к примеру, вы, Кефалин, что думаете о случае рядового Бобра? — спросил лейтенант, — Поделитесь своим мнением с коллективом.
— Я думаю, — сказал Кефалин, — что товарищ Бобр недостаточно изучал советскую литературу, в ней положительных героев — хоть завались.
— Верно, — согласился Троник, — меня только удивляет, что это говорите именно вы, потому что недавно я в вашей койке обнаружил детектив!
Старший лейтенант Мазурек исчез из Табора так тихо и незаметно, что некоторые даже удивились. Без слов прощания. Просто как‑то раз солдаты вернулись с работ, а квартира Мазурека была пуста. О том, кто придёт на место забитого офицера, впрочем, никто не знал. Не в курсе был даже лейтенант Троник.
— Теперь случил то, что я предсказывал, — шипел кулак Вата, — Пришлют сюда какого‑нибудь болвана, который нас прижмёт. Не ценили мы этого божьего дурачка, и теперь придёт кто‑нибудь с особым заданием. А я буду расплачиваться, потому что у меня такая характеристика, что на гражданке меня не возьмут даже в говнососы.
— Так в чём дело? — удивлялся Кефалин, — Я бы на твоём месте повесился бы где‑нибудь в уголке и не портил бы остальным настроение.
— Разве такой боров может повеситься? — посмеивался Кунте, — Покажи мне такую верёвку, которая его выдержит.
— Есть проволока, — заметил практичный Салус, — Я, как опытный браконьер, настоятельно рекомендую проволоку. Если хочешь, Вата, я тебе сделаю первоклассную петлю!
— Поцелуйте друг друга в жопу, — угрюмо хрюкнул кулак, — Что вы знаете о жизни, дуралеи несчастные?
На стройке тоже много спорили о том, кто придёт на место Мазурека. Не только среди солдат, но и среди гражданских.
Мастер Пецка в целом занял позицию Ваты.
— Готовьтесь, парни, что пришлют какого‑нибудь живодёра, — готовил он бойцов к самому худшему, — Такой шаг абсолютно необходим. Вы мне нравитесь, но если бы я вас столько времени не знал, я бы от вас уже сто раз сбежал. Вы же на вид чистые головорезы, выпивку носите прямо на стройку, и все приличия в полной заднице. Дальше так не пойдёт, пора вам понять. Если вам никто не поднимет дисциплину, то к концу службы вы подожжёте всё, что построили.
— Спасибо, мастер, — сказал Кунте, — Вы нас очень порадовали.
— Я ничего плохого вам не желаю, — защищался мастер, — так или иначе, пару недель до конца службы как‑нибудь продержитесь.
— Раз у нас такие радужные перспективы, — отозвался Дочекал, — надо бы сходить в»Браник». Кто знает, сколько мы туда ещё сможем ходить?
— Я всё равно буду ходить, — упрямо твердил рядовой Мацек, — потому хрена с два мне кто что сделает. В Бохове я уже был, и запросто ещё раз съезжу. Я никаких лампасных засранцев не боюсь.
Ясанек наклонился к Кефалину и прошептал:
— Боюсь, что всё это плохо кончится. И как раз тогда, когда я нашёл себе в Таборе девушку.
— Да ты что! — закачался Кефалин, — У тебя есть девушка?
— Есть, — похвалился Ясанек, — и всё очень серьёзно. Я теперь пишу исключительно любовную поэзию, только ни в»Красном знамени», ни в»Народной обороне»её печатать не хотят. Они мне даже написали, что я попал под влияние поэтов–декадентов конца прошлого века.
— Ну ты посмотри! — удивился Кефалин, — А ты их читал когда‑нибудь?
— Нет, — признался Ясанек, — но они тоже явно нет.
— Ну что? — закричал Дочекал, — Будете здесь торчать, как памятник? Идём в»Браник»или нет?
— Я не пойду, — свирепо отрезал кулак Вата, — Хоть вы передо мной обосритесь, а я буду себя вести, как сознательный воин нашей народно–демократической армии!
В тот же день Кефалина разыскал лейтенант Троник.
— Кефалин, — сказал он с налётом былого энтузиазма, — рассчитываю на вас, как на комсомольца. Настал час, когда пора забыть обо всём, что было и всё начать сначала. Мы должны вновь восстановить порядок в роте, чтобы в конце службы мы смогли бы сказать:«Эти два года были для нас школой жизни!»
— Это мы в любом случае скажем, — высказался Кефалин, — На мой взгляд, кое‑кто тут закалился.
