— Я думаю, что казарму никто поджигать не будет, — предположил Кефалин, — Сейчас, когда осталось всего пару недель до гражданки, перед подобным скотством кто угодно задумается.
— Если бы вы только не ошибались, Кефалин, — сказал лейтенант, — Именно в этот период у некоторых товарищей сдают нервы и дисциплина снижается. Надо было бы ввести в части хотя бы такую дисциплину, какая принята у пожарных или у «барачников[47]». Но с Мазуреком говорить невозможно. Его единственная забота — как не получить оплеуху от жены.
— Вы думаете, что Мазурек с нами дотянет до конца? — спросил Кефалин.
— Слишком многого вы от меня хотите, товарищ, — хмыкнул замполит, — В любом случае я вижу ситуацию в чёрном цвете. Боюсь, что нам предстоит пережить ещё немало неприятностей.
Лейтенант Троник не преувеличивал. Ситуация в части была прямо катастрофическая.
Прогрессивнее всех в это время был кулак Вата, который постоянно повторял:«Пресвятая Мария, парни, не дурите, ведь это же ваше будущее. Вот увидите, приедут за нами, соберут всех, как воробьёв, и вкатят по десять лет. Ведь так же нельзя!»
— Дружище, это всё еще ничего! — пугал его Саша Кутик, — Крутые парни ещё не развернулись на полную, но уже собираются. Ты ещё такое увидишь, чего никогда не видал!
— Дурни вы, — рыдал кулак, — Что ж вам, всё равно, что с вами будет? Я хочу вернуться домой!
— Удача любит смелых, — поучил его Кунте, — Мы тут как раз готовим одну новую игру, под кодовым названием»изнасилование девственниц». Надеюсь, ты к ней присоединишься.
Кулак тяжело вздохнул и завалился на койку. Кое‑кто посмеивался над его трусостью, но он знал своё. Жизнь кулака в народно–демократической республике — это вам не веселая прогулка по цветущему парку.
Старшина Блажек, специалист по операциям с увольнительными, был вынужден в эти времена разложения и анархии снизить цены. Будучи умным человеком, он стал выдавать пустой бланк с печатью по цене одного дня, и по–прежнему неплохо зарабатывал.
В первые же выходные Кефалин тоже решил съездить домой. Вместе с Кунте, Кагоуном, Дочекалом и несколькими прочими он взял пустые увольнительные, чтобы подписать их именами несуществующих офицеров. В эту минуту Кефалину, как и великое множество раз до того, пришла в голову идея.
— Давайте устроим испытание на смелость, — предложил он остальным, — каждый сдаст в банк десятку, и кто напишет себе в увольнительную самое высокое звание, тот заберёт всю сумму.
Идея пришлась по вкусу, несколько бумажек по десять крон отправились в предоставленную Кунте пилотку.
— Итак, господа, начинаем, — объявил Кутик, — я в невыгодном положении, потому что мне с этой бумажкой придётся ехать до самого Броумова.
Он задумался, и на место подписи командира, разрешившего отъезд из части, написал»Подполковник Матейс».
— Подполковник — это высокое звание, — констатировал Дочекал, — но в армии бывают и повыше.
И, не задумываясь, подписался полковником Пиштелаком.
— Вам не кажется, что вы слишком заигрались? — нервно спросил Кунте, — Ну, что делать, ляпнем сюда генерала Тврза.
И он потянулся за деньгами.
— Стоять, — окрикнул его Кефалин, — Если ты думаешь, что у генерала Тврза нет начальства, то ты глубоко ошибаешься. Тут он залихватски схватил ручку и каллиграфически написал на увольнительной»Министр народной обороны доктор права Алексей Чепичка». Это было уже чересчур.
— Ну ты дал, — сказал Кунте, — Ты это собираешься в Праге показывать патрулю, когда она тебя застукает в кассе на вокзале?
— Риск — благородное дело, — заметил Кефалин и выгреб из пилотки сложенные деньги. — Насколько я знаю офицеров, то они как только прочтут это имя, так сразу сядут на жопу, и им и в голову не придёт проверить подлинность подписи. Покажите мне лампасника, который отважится позвонить Чепичке, не подписывал ли он какую‑нибудь увольнительную?
— В этом что‑то есть, — сказал Кагоун, — но что касается меня, то мою увольнительную подпишет старший лейтенант Брамбора. Мне так кажется надёжнее.
На уезжающих бойцов со слезами на глазах смотрел кулак Вата, шепча:«Как мне хочется съездить домой, кто бы знал!»
Вернувшись из отпуска, Кефалин встретил Людмилу. Она держалась надменно, и даже прямо‑таки враждебно.
— Ты повёл себя подло, — влепила она Кефалину в лицо, — Я ждала, что ты меня, по крайней мере, навестишь, но ты и носа не показал. Теперь я, по крайней мере, понимаю, в чём было дело.
— Меня перевели в другую часть, — защищался Кефалин, — И я несколько дней пролежал в лазарете.
— Это тебя не извиняет, — вынесла вердикт Людмила, — Ты мог хотя бы написать. Ты вообще знаешь, каково мне было?
— Не знаю, — согласился Кефалин, — Подпалить себе зад мне не доводилось.
— Это было страшно, — произнесла девушка, — Но, к счастью, нашёлся человек, способный в тяжелую минуту протянуть мне руку помощи. И лишь благодаря ему я всё пережила без нервного потрясения.
— Так вот оно как, — удивился Кефалин, — Даже поджаренная попка не помешала тебе закрутить с новым хахалем?
— Не будь вульгарным, — указала ему Людмила, — Конечно же, я ни с кем не крутила. Но я поняла, что мой лечащий врач, доктор Петишка — честный и порядочный человек, и кроме того, умеющий ценить искусство. Я не стыжусь, что влюбилась в него. С этой субботы мы обручены, и перед Рождеством поженимся. Что же касается моей творческой карьеры, то я уверена, что обойдусь и без твоей протекции.
— Не волнуйся, я не умру с горя, — сказал Кефалин, — И ни в коем случае не откажу тебе в помощи, если она тебе потребуется. Просто разыщи меня в Праге, и я тебя отведу к директору Народного театра.
Это не подействовало. Людмила оставалась холодна, и лишь, помедлив, подала своему бывшему любимому руку.«Прощай», — произнесла она трагическим голосом, — «желаю тебе счастья».
Кефалин кивнул ей на прощанье и с любопытством глядел, как она уходит, покачивая зажившей попкой.«Что поделаешь», — вздохнул он, — Я одинок, как кол в заборе, и до конца службы, пожалуй, никого себе не подцеплю.
Старший лейтенант Мазурек и не подозревал, что близится его минута славы. Между тем, ничего особенного не происходило, но история началась в тот момент, когда ефрейтор Ржимнач и ещё три человека отправились без увольнительных в город, и с намерениями не особенно благородными. Они намеревались в пивной»У белого льва»опрокинуть несколько кружек. Усевшись за свободный стол, и будучи платежеспособны, они загрузили официанта работой прямо через край. Через некоторое время они раззадорились и начали петь песни народные и военные.
Когда дело дошло до»Марша американских моряков», лысый господин за соседним столиком выразил решительное несогласие:«Очень грустно», — произнёс он, — «что военнослужащие народно–демократической армии позволяют себе такого рода провокации».
Ефрейтор Ржимнач и трое других не отреагировали. Напротив, они затянули мелодичную»Долог путь до Типперери», а продолжили народной американской песней, с примечательными чешскими словами»Как придут к нам парни из США, мы все вместе им крикнем»Ура!»
Тут лысый господин обратился к ним прямо:
— Стыдитесь, оболтусы! — закричал он, — Вы знаете, что такое безработица? Что такое нищета? Вы хотите, чтобы у нас опять стреляли в безработных?
— Никто тебя не приглашал, папаша! — ответил рядовой Пельда, — Если хочешь, можешь нам оплатить выпивку, а иначе не лезь в армейские дела.
— Ах ты, грубиян, — злобно запыхтел господин, — Во–первых, я тебе никакой не папаша, а во–вторых, с меня уже хватит этих ваших песенок. Я знаю, чем подобные вещи заканчиваются. Месяц назад у нас один молодой написал в туалете»На работу плюй, делай фраера, в январе встречай Эйзенхауэра». А недавно попытался перейти государственную границу.
— Долго нас ещё будут поучать? — нетерпеливо спросил рядовой Шнейчек, — Я такую болтовню не выношу, и правая рука что‑то начинает зудеть.
— Вон оно как, — выпучил глаза лысый, — Ко всему прочему, у вас террористические склонности. Ну ладно, я с вами поговорю по–другому.
И он оставил на столе недопитое пиво и вышел в темноту.
— Парни, сматывайтесь! — посоветовали солдатам их соседи по столикам, — Это уличный соглядатай, а брат у него в тайных. С ним шутки плохи.
— В этом что‑то есть, — заметил ефрейтор Ржимнач, — ещё по одной и пойдём.
Но, хотя официант старался, как мог, следующая кружка так и не была выпита. Лысый неподалёку от пивной наткнулся на самого страшного и опасного офицера во всём Таборе, майора, который гордился подходящим ему прозвищем»Волкодав», и познакомил его с противоправной акцией, которая в пивной»У белого льва»переполошила всех добропорядочных граждан. Волкодав ощерил клыки, и, хоть и был не на службе, отправился с лысым на место событий.
Первым заметил опасность рядовой Шнейчек. С криком»Пан кельнер, по долгам честно рассчитаемся с другой раз!», покинул помещение, и остальные последовали сразу за ним.
