входила в состав Забайкальского казачьего войска атамана Семенова, а тот, в свою очередь, вроде бы подчинялся Колчаку, но на самом деле это было личное войско барона. Он не признавал ничьей власти, красных и белых ненавидел одинаково, сидел на станции Даурия и грабил поезда, проходящие по Китайско-Восточной железной дороге. Ему было тридцать три года, но подчиненные за глаза звали его Дед и боялись больше самой смерти.
Азиатская конная дивизия состояла по большей части из забайкальских и даурских казаков, бурятских и монгольских конников. Еще к ней прибивались белые офицеры, по разным причинам оказавшиеся в этих краях. Если им удавалось доказать барону, что они не колчаковские и не большевистские шпионы, они принимались в дивизию, если же нет – их вешали, рубили шашками, топили в проруби или выставляли голыми на мороз.
С царем и его дочерями барон старался быть любезным, насколько он вообще был на это способен, вел с ними беседы о судьбах России и мира. Он все не мог решить, как с наибольшей выгодой использовать доставшийся ему бесценный приз – российского самодержца, хоть и низложенного. Сцена, когда половина его войска опустилась перед царем на колени, произвела на Унгерна впечатление. Он видел, что, несмотря на две революции, на отречение, на Распутина и империалистическую бойню, царь для народа остался царем. И те самые солдаты, что проклинали его в окопах мировой войны, а потом плевали на его портреты, все равно склонили перед ним головы, стоило только явиться ему перед ними под имперскими знаменами. И этот царь теперь сидел у барона под домашним арестом.
По стране тем временем со скоростью телеграфного перестука разлетались слухи, что Романовы живы, жив и наследник. Из уст в уста передавался рассказ о явлении царя барону Унгерну. Рассказ обрастал фантастическими подробностями, и событие, невероятное само по себе, приобретало совсем уж мистические краски: чуть ли не как явление Христа народу или его въезд в Иерусалим.
Ноябрь 1918 года
Омск
Лубочные картинки с явлением царя барону рассматривал Верховный правитель России адмирал Колчак. Литографии были в самом трогательном народном стиле. Адмирал передавал их полковнику Пугачеву, а полковник – британскому агенту Сиднею Рейли. На двух рисунках были изображены четверо всадников в огненном ореоле, сопровождавших царя.
– А это всадники Апокалипсиса? – спросил Колчак.
– Россия горит в адском пламени, так почему бы и не явиться этим всадникам и не следовать за помазанником божиим, уничтожая народ, который предал своего царя, – сказал Пугачев.
Колчак и Рейли посмотрели на полковника.
– Ну, это по их логике, – поспешил пояснить Пугачев.
– И что это доказывает? Это просто чьи-то бездарные каракули. Где вы это взяли? – Колчак передал Пугачеву последний лист.
– На рынке продают из-под полы. Дыма без огня не бывает. Уже поступило более полусотни свидетельств встречи царя и барона Унгерна в деревне Пустылихе, в семидесяти верстах от станции Даурия.
Колчак встал и прошелся по кабинету.
– Этому мерзавцу все-таки невероятно везет. Почему именно к нему явился царь?
– Барон Унгерн занял Пустылиху и стал вешать коммунаров, тут-то и обнаружились среди них Романовы.
– Почему красные их не расстреляли?
– Вероятно, Романовы скрыли, кто они на самом деле.
– Но как это возможно? Черт знает что!
За последние две недели Рейли и Пугачев несколько раз выезжали проверять сведения о беглецах. Из разных мест подконтрольной Колчаку территории поступали донесения, что там видели Романовых. Всякий раз это оказывалась ложная тревога. И вот теперь – что это? Очередная пустышка?
– Ваше высокопревосходительство, разрешите мне выехать к барону Унгерну и все проверить на месте, – сказал Рейли по-русски с характерным одесским акцентом.
Колчак поморщился:
– Говорите лучше по-английски.
– Но полковник по-английски не понимает.
– Ничего, я переведу.
Рейли не моргнув глазом перешел на английский, а Колчак переводил.
– Разрешите мне выехать на станцию Даурия и проверить эти слухи.
Полковник Пугачев покачал головой:
– Унгерн вас расстреляет.
– У меня будет мандат от вашего высокопревосходительства и от британского атташе генерала Нокса.
– Потому и расстреляет. Он никому не подчиняется, – сказал полковник.
– А меня так просто ненавидит, – добавил Колчак. – Развел там партизанщину в своей этой Азиатской дивизии. Чистая банда, а не воинская часть.
– К тому же вы… – Полковник Пугачев вежливо улыбнулся.
– Еврей, – окончил фразу Рейли. – Я помню об этом, полковник.
– Реакция барона непредсказуема. Он и моих офицеров расстреливает, – сказал Колчак и снова покосился на рисунки. – Разве только обратиться к атаману Семенову. Формально он непосредственный начальник Унгерна, хотя тоже сволочь порядочная.
Рейли посмотрел на Колчака. Его немного удивляла такая недипломатичная прямота.
– О, ни для кого не секрет, что мы не жалуем друг друга, – пояснил Колчак. – Но можно попробовать поехать сначала к Семенову в Читу, а уж вместе с ним – к Унгерну. Но только кто это сделает?
– Я не поеду, – сказал полковник Пугачев. – Простите, ваше высокопревосходительство, не хочу совать голову в петлю.
– Разумеется, вам нельзя ехать, – согласился Колчак и кивнул Рейли: – И вам тоже. Он отъявленный антисемит.
– И все же я готов выехать к Унгерну с атаманом Семеновым.
Колчак впервые глянул на Рейли с уважением.
– А вы смелый человек, мистер Рейли.
Ноябрь 1918 года
Станция Даурия
Паровоз с одним вагоном прибыл на стацию Даурия в полдень. Встречали его скромно: к вагону подошли только двое – командир Азиатской конной дивизии генерал-майор Унгерн и его заместитель полковник Резухин. Из вагона тоже вышли двое – походный атаман Забайкальского казачьего войска Семенов и британский агент Сидней Рейли. Семенов и Унгерн коротко по-свойски обнялись, Резухин и Рейли кивнули друг другу.
– Господа, позвольте рекомендовать представителя наших британских союзников при омском правительстве Сиднея Рейли, – сказал Семенов.
Унгерн посмотрел мимо и руки не подал.
– Прошу, – сказал он, ни к кому не обращаясь, и зашагал к вокзалу.
Семенов догнал Унгерна и пошел рядом.
– Еврей? – спросил Унгерн, не потрудившись понизить голос.
– Мистер Рейли хорошо говорит по-русски, – сказал Семенов.
– Значит, еврей, – констатировал Унгерн.
Рейли, шедший следом вместе с Резухиным, внешне никак не реагировал, но внутренне улыбнулся: эта настойчивость русских военных непременно определить его национальность была ему хорошо знакома еще по Русско-японской войне, по Порт-Артуру, где он блестяще проявил себя, в отличие от тех же русских военных.
– Роман, это правда? – не выдержал Семенов.
– Что?
– Император у тебя?
– Правда, – буркнул Унгерн.
Семенова аж передернуло от возбуждения, а он не принадлежал к легковозбудимым натурам. Коренастый, с квадратными плечами и большой головой, в огромной белой папахе из выдры-альбиноса, подаренной ему
