новых переговоров, с новыми фантастическими планами, приказывал Унгерну отправить Романовых в Читу под его крыло. Унгерн не отвечал. С чего бы ему отпускать от себя царя?
Николай настоял, наконец, на встрече с четверкой. Барон уступил, надеясь, что это как-то приглушит все возрастающее раздражение царя. Оставшись в камере наедине с офицерами, царь выслушивал их соображения.
– Теперь всей России известно, где находится государь. Колчак, Семенов, местные большевики и их вожди в Москве знают, каким путем мы попытаемся уехать из России, – докладывал Бреннер. – Этих путей всего два: по Транссибу вдоль Амура на Владивосток и по КВЖД на Харбин. Дорогу на Харбин контролирует Семенов. Пограничная станция Манчжурия вообще его вотчина.
– Откуда такие сведения? – удивился Николай. – Вы же сидите под арестом.
– На строительстве Дворца труда были пленные офицеры со всех концов Дальнего Востока. По их рассказам и была составлена политическая карта. На западе Колчак, на востоке и севере Семенов.
– Так, может, сдаться Семенову? Он же монархист, – несмело выступил Каракоев.
– Быть марионеткой при атамане Семенове? Благодарю покорно, – сказал Николай. – Тем более что его финансируют японцы. То есть в конечном счете быть марионеткой японцев.
Николай заметно воспрянул после ухода из коммуны. Держался уверенно, по-царски, как раньше. Неужели так подействовало зрелище коленопреклоненного при его появлении народа?
– Позволю себе заметить, ваше величество, мы обсуждаем пути отхода так, будто уже свободны, – сказал Лиховский. – Но мы в плену. И барон не намерен передавать нас даже своему начальнику Семенову, не говоря уже …
– Ваше величество, разрешите? – сказал молчавший до сих пор Анненков.
– Говорите, мичман.
– Оставаться здесь невозможно. Барон пока держится, но вряд ли сможет долго противостоять натиску Семенова или Колчака. Рано или поздно ему придется нас выдать.
Анненкова слушали рассеянно и терпеливо.
– Вырваться из плена барона вооруженным путем вряд ли возможно, особенно учитывая, что с нами великие княжны …
– Мичман, все это понятно. У вас какое-то предложение? – нетерпеливо буркнул Бреннер.
– Так точно, – невозмутимо отчеканил Анненков и сделал паузу.
Теперь уже и Николай посмотрел на мичмана с некоторым раздражением.
– Нужно идти туда, где нас никто не ждет, – на юго-запад.
– Это куда же? В Монголию? – усмехнулся Бреннер.
– Через Монголию и Китай в Тибет.
– В Тибет? – переспросил Николай.
– Так точно! Позвольте пояснить. Нынешний правитель Тибета Далай-лама Тринадцатый в свое время был настроен дружелюбно к России и к вашему величеству …
– Откуда вам это известно? – удивился Николай.
– «Известия Русского географического общества» из вашей библиотеки на яхте, ваше величество.
– Из моей библиотеки?
– Так точно, с вашего разрешения Анастасия Николаевна приносила мне книги и журналы из вашей библиотеки.
Николай, конечно, не помнил этого.
– Я читал отчеты об экспедиции Петра Кузьмича Козлова в Тибет, – пояснил Анненков. – О его встречах с Далай-ламой Тринадцатым …
– Да-да … Это верно. Продолжайте.
– В этом направлении нас никто не ждет. Если бы мы вышли скрытно, то еще недели две никто не догадался бы, куда именно. Передвигаться в тех местах можно только караваном, а значит, у нас было бы две недели форы как минимум, прежде чем кто-то сможет организовать за нами погоню …
– Позвольте, – перебил царь, – вы что же – предлагаете идти караваном в Тибет?
– Именно!
Бреннер опустил глаза, всем своим видом показывая, как ему неловко перед царем за нелепую выходку подчиненного.
– Туда более трех тысяч верст, – сказал Николай.
– Около того, но, как мы могли убедиться из доклада капитана, это единственный путь. Удаленность, труднодоступность Тибета и благосклонность его правителя обеспечат надежное убежище для вашего величества и великих княжон. А оттуда уже можно двинуться в Британскую Индию. При условии публичности вашего прибытия в Индию британские власти вынуждены будут вас принять.
Все смотрели на Анненкова: Николай с интересом, Бреннер – с брезгливым раздражением, остальные двое – с недоумением.
– Ваше величество, это безумие, – сказал Бреннер и тут же обратился к Анненкову: – Вы представляете, что такое четыре тысячи верст по степям, пустыням и горным массивам? Сейчас к тому же зима, и это ледяные пустыни и ледяные горы.
– Я понимаю, Александр Иванович, но если нет другого выхода …
– Ваше величество, господа, позволю себе еще раз напомнить, мы в плену, – сказал Лиховский. – Лёня, как ты думаешь уйти от барона?
– От барона нам не уйти. Надо, чтобы барон сам доставил нас в Тибет.
Все снова воззрились на Анненкова.
– Послушайте, мичман, обуздайте уже свою фантазию, – сказал Бреннер.
– Могу пояснить …
– Увольте! И пояснять здесь нечего! – оборвал его Бреннер.
– Поясните, мичман, – сказал Николай.
Анненков продолжил:
– Барон – мистик, имеет склонность к буддизму. Ламы у него в советниках. Что, если предложить ему экспедицию в Тибет с целью создать тройственный союз: российский император, Белый Бог Войны, коим себя считает Унгерн, и великий Далай-лама. Это должно понравиться барону.
– Мичман, вы с ума спятили? – выпалил Бреннер. – Ваше величество! Прошу прощения, наш мичман что-то сегодня в ударе.
Каракоев расхохотался, будто от скабрезного анекдота. На чердаке штаба в три голоса завыли волки.
– Черт знает что, – сказал царь. – Барон не кормит их, что ли?
Мушкетеры смотрели на Анненкова и ухмылялись.
Из записок мичмана Анненкова
18 ноября 1918 года
Когда мы вошли в дом бывшего начальника станции, а ныне – дом Романовых, горькое печное тепло окутало и горячие объятия закружили нас. Обнимались по установленному порядку: сначала каждый обнимал «свою» Царевну, а потом уже все обнимали всех в полном беспорядке. И Государь обнял каждого из нас.
Свобода явилась через два дня после визита к нам Государя. Пришел начальник контрразведки и передал приказ генерала Унгерна: мы свободны в пределах станции Даурия. Посещать Романовых не воспрещалось. С гауптвахты нас перевели в офицерское общежитие.
Нечего и говорить, с каким нетерпением мы дожидались вечера, чтобы воссоединиться с Семьей. Товарищи мои все еще удивлялись нежданному освобождению. Мне же удивляться не приходилось, но я не торопился раскрыть мушкетерам цену нашей свободы, чтобы они не прибили меня еще до свидания с Царевнами.
Пили чай. Тихо говорили ни о чем – уютным вечером в теплом доме, будто бы без войны и плена. Не заметили, как Государь ушел в спальню. Он за весь вечер не сказал и десятка слов. Маша говорила еще меньше. Настя совсем не разговаривала. Обняла меня крепко при встрече и больше не смотрела в мою сторону. Бреннер пытался развлекать Ольгу, но безуспешно. Татьяна и Лиховский, единственные, были счастливы, держались за руки и жались друг к другу. Радостно мне было видеть мою
