творчестве Шекспира».
Однако, надо было видеть, как менялось настроение посетителей читального зала по ходу мероприятия. Вначале – глухой ропот. Затем – намерение (и мое в том числе) продолжать подготовку к экзамену, не обращая внимания на лектора (уходить было некуда: второй зал и даже диваны в коридорах были до отказа заполнены читателями). И наконец – пробуждение неподдельного интереса и чувства сопричастности будущих юристов, филологов, историков, физиков, химиков и биологов к увлекательному раскрытию неявной связи средневекового права ссюжетными ходами, событиями и действиями героев.
Лектор предложил слушателям рассмотреть произведения великого драматурга, как источник информации о системе и использовании норм права в социальном регулировании общества в различных временных и географических обстоятельствах. По сути это было эссе, открывшее нам доселе неизвестные переплетения сведений исторического, литературного и правового характера.
Выступление началось с «убойного» заявления, заставившего обратить внимание на лектора даже прожженных зубрил. Валерий Григорьевич откровенно признал, что, на первый взгляд, заявленная тема вызывает ассоциации с неким докладом из категории «Реформы Екатерины Второй в свете решений XXII съезда КПСС». Далее последовал совет не поддаваться первому впечатлению и принять участие в извлечении качественно новых смыслов из общеизвестных произведений. Лектор умело завладел вниманием присутствующих. Само действо напоминало по насыщенности информацией, ясности и непринужденности изложения монологи Ираклия Андроникова. В итоге осторожные подозрения о частичном затмении разума при выборе темы выступления отпали сами собой.
К сожалению, память не удержала деталей текста. Сохранилось лишь общее впечатление. Помню набор ссылок на фрагменты шекспировских произведений, содержание которых проливало свет на некие нормы государственного права, положения военной юрисдикции, законодательный порядок регулирования хозяйственных и наследственных отношений и даже воззрения драматурга на истоки преступности. Обосновывалась версия причин неопределенности в изложении обстоятельств смерти Офелии. По мнению Валерия Григорьевича, они вытекали из особенностей римского и канонического права, нормы которого признавали самоубийство (даже совершенное в состоянии психического расстройства) особо тяжким преступлениям и предусматривали крайне нежелательные юридические последствия для родственников покойного. В частности, тело самоубийцы пронзалось колом, а наследственное имущество подвергалось конфискации.
Легкой подначкой был отмечен «ляп» некоего переводчика, по воле которого один из героев исторической драмы «воспользовался короткой рукой». Инвалид что ли, подумал лектор, и обратился к английскому изданию. Оказалось, на самом деле речь шла о «Brevi manu» (лат.) – термине римского права, означающем неотложное действие.
Лекция завершилась искренними аплодисментами. Кстати, по ходу обмена впечатлениями об услышанном я познакомился с очень начитанными ребятами и девчонками с мехмата, сидевшими за соседними столами. Это стало началом добрых товарищеских отношений, которые продолжались вплоть до отъезда математиков по распределению на работу в Вузы Москвы (в том числе военную академию) и НИИ Московской области.
В дальнейшем обнаружилось, что научные интересы Валерия Григорьевича не ограничиваются связкой «право-литература». Другим неожиданно проявившимся предметом его устремлений стала идея использования в сфере правотворческой и правоприменительной деятельности средств и методов кибернетики. Собственные предложения и прогнозы на эту тему, возникшие у него после знакомства с труднодоступными в то время трудами Н. Винера, были опубликованы в университетской газете «За науку». Статья получила уважительные отзывы маститых специалистов мехмата. Сегодня я могу сказать со всей определенностью, что это была первая публикация по теме использования кибернетики в области права и криминалистики. Сходные работы других отечественных авторов появились лишь в начале 70-х годов.
Впоследствии, когда Валерий Григорьевич стал преподавать на нашем курсе, мы познакомились поближе, и я узнал о еще одном его увлечении. Это было коллекционирование минералов. Основным источником пополнения его собрания служили обломки образцов, добытых во время учебной полевой практики друзьями и знакомыми с геолого-географического факультета. Кое-что он выменивал у других собирателей. Один из предметов своей коллекции он подарил мне. Это был красивый кусочек лабродорита с глубинными синими переливами.
Надо сказать, многомерность личности Валерия Григорьевича позволяла ему органично сочетать «службу» и «дружбу». Будучи в одних случаях строгим экзаменатором и жестким руководителем, в других – он, не чинясь, дурачился на студенческих самодеятельных концертах.
Мне запомнились два знаковых проявления его характера. В первом случае, летом 1963 года, исполняя обязанности руководителя университетского спортивного лагеря «Лиманчик» (в ущелье у поселка Абрау-Дюрсо), Валерий Григорьевич без колебаний отчислил из личного состава (с отправкой домой) двух нарушителей дисциплины.
Второе событие состоялось десятком дней позже на концерте по поводу окончания смены. Наш руководитель в паре с аспирантом математиком Г. Г. Мермельштейном, откликавшимся на дружеское прозвище Мермеля (впоследствии замдекана факультета математики, механики и компьютерных наук РГУ-ЮФУ), исполнял «Танец маленьких лебедей». Aplomb – (постановка корпуса) и позиции рук «лебедей» отражали влияние классической школы. Оба наряженных в «пачки» исполнителя на зависть присутствующим проворно и слажено работали ногами.
В заключение номера высокорослый (около 180 см.) В. Г. Беляев, крякнув, поднял на плечо упитанного среднерослого Мермелю, и под бурные аплодисменты унес его со сцены (за пределы освещенного костром круга). Думаю, что впервые увидев Валерия Григорьевича во время этого действа, вряд ли кто-либо из неосведомленных наблюдателей мог усмотреть присутствие в его характере признаков высокой взыскательности.
Демократизм и непринужденность Валерия Григорьевича в отношениях с коллегами и студентами неоднократно проявлялись и в его шутливых репортажах, интервью, заметках и стихах на полосах факультетской стенгазеты «Юрист», которую он, кстати, редактировал.
Однажды факультет облетела весть о присвоении ученой степени доктора юридических наук заведующему кафедрой международного права Н. М. Минасяну. Решение это, согласно лётной терминологии Гены Лозового (бывшего штурмана бомбардировщика ТУ-4), состоялось после ухода соискателя «на второй круг»: ранее по рекомендации Высшей аттестационной комиссии (ВАК) диссертация возвращалась для доработки. Источником новости о положительном решении Комиссии для большинства из нас была помещенная в стенгазете эпиграмма В. Г.:
«Веселиться не устану,
Счастлив я теперь вполне.
Ай, спасибо ВАКу – джану[33],
Утвердил он степень мне».
Стихотворная форма новости о присвоении степени навсегда закрепила ее в моей памяти. Однако новоиспеченный доктор наук, человек с непростым характером, по дошедшим до нас сведениям, посчитал эпиграмму недопустимо фамильярной.
По предложению Валерия Григорьевича я время от времени писал для этого издания полемические заметки на правовые темы и шуточные интервью.
По поводу заочной полемики со спецкором «Известий» О. Чайковской получил нелицеприятные (и юридически неграмотные) рукописные возражения ее сторонников на полях нашего «издания». Комментарий В. Г. был кратким: «Не обращайте внимания. Это будущие журналисты (они учились в соседних аудиториях). Не надо требовать от них чрезмерных умственных усилий». В духе признания права на свободу мнений неодобрительные замечания «журналистов» редакцией не удалялись.
Обучая нас приемам эффективной работы с учебными
