материалами, Валерий Григорьевич временами был не прочь блеснуть собственными достижениями на ниве аналитической обработки информации.
Хорошо запомнился такой факт. В годы нашей учебы в подходящих случаю официальных сообщениях неоднократно упоминался таинственный Генеральный конструктор космических кораблей. По неведомым соображениям его фамилия оставалась неназванной.
Однажды, году в 1964-м, отвлекшись от темы занятий, В. Г. пояснил: «Фамилия Генерального – секрет для нелюбознательных. Ее можно узнать, сопоставив материалы открытых источников разных лет. Запишите, кому интересно. Придет время – сличите…».
Затем он продиктовал персональные данные главного ракетчика. Я записал их в тетрадь для конспектов, под шепот сидящего рядом Анатолия Сапина: «Ну, фантаст!». Сосед не в первый раз утверждал, что по способности выдавать не поддающиеся проверке идеи наш преподаватель не уступает однофамильцу – широко известному писателю-фантасту А. Беляеву.
Фамилия генерального конструктора стала известна всей стране в январе 1966 года. К сожалению, она была опубликована в сообщении о кончине этого феноменального человека.
Вспомнив о давнем предложении В. Г. проверить его догадку, я пролистал свои прежние тетради. Найденная запись, содержание которой к тому времени уже стерлось из памяти, полностью совпадала с данными официального сообщения: «Генеральный конструктор ракетно-космических систем Королев Сергей Павлович, 1906 года рождения, уроженец г. Житомира». Правда, сообщенные преподавателем сведения о том, что генеральный был репрессирован в 30-е годы, в некрологе отсутствовали. Они появились значительно позднее.
Отличительным направлением преподавательской методики Валерия Григорьевича были приемы, способствующие системному осмыслению учебных материалов и привитию навыков их творческого использования для решения конкретных задач.
Своеобразие его методов наглядно проявилось в необычной процедуре экзамена по итогам курса. Испытание проходило без традиционных «билетов».
«Полагаю, материалы учебника вы знаете на «отлично», – говорил он экзаменуемому. – Подготовьте на их основании Ваше определение понятия…».
Далее назывался некий термин, использующийся в различных статьях УК, однако не имеющий официального определения. Суть задания заключалась в необходимости раскрыть сущность объекта путем построения системы его признаков, «разбросанных» законодателем по различным разделам и главам УК.
В учебнике ответов на подобные вопросы экзаменатора не было. Такой подход требовал не только хороших знаний законодательства и учебника, но и способность их целостного осмысления. Одно из подобных заданий требовало дать определение понятия судимости и ее правовых последствий. Закон и учебник готовой формулировки не давали, а для раскрытия ее смысла требовалось учесть более 10-ти признаков, включенных законодателем в отдельные статьи УК.
Мне досталось задание сформулировать уголовно-правовое определение понятия оружия. Действующий УК упоминал этот предмет в тринадцати различных ситуациях. Кроме того, с ним были связаны некоторые положения административного законодательства. Признаки оружия, логически вытекающие из этих разрозненных фрагментов, следовало сложить некую цельную картину, не упускающую ничего существенного и не содержащую лишнего.
Надо сказать, что детального перечисления законодательных предписаний при этом не требовалось. Достаточно было общего смысла. Мои усилия получили оценку «отлично», а результаты «мозгового штурма» совпали с положениями Закона «Об оружии», который впервые появился в России в 1996 году.
Ради объективности следует сказать, что экзаменационные приемы Валерий Григорьевича нравились далеко не всем. Кое-кто жаловался в деканат на произвол и каверзные вопросы экзаменатора, прямые ответы на которые отсутствовали в учебном курсе.
Мои же отношения с Валерием Григорьевичем постепенно становились товарищескими. Под его научным руководством я написал две курсовых работы. Последняя из них, посвященная проблемам совершенствования мер уголовно-правового характера в борьбе с хулиганством, переросла в научный доклад. С ним в начале 1966 года по рекомендации научного руководителя я был командирован на межвузовскую студенческую научную конференцию в эстонский г. Тарту (до 1893 г. Дерпт, в 1893–1918 гг. Юрьев). Там после выступления получил удостоверение почетного студента Тартуского университета. Конференция продолжалась четыре дня. Нас поселили в отличном студенческом общежитии (время было каникулярное). Неформальное общение с отдельными участниками мероприятия из числа прибалтов открыло мне картину явного недружелюбия (если не вражды) в отношениях между эстонцами, латышами и литовцами. Случилось так, что каждый из представителей этих народов успел высказать мне в частном порядке весомый перечень отрицательных черт двух других национальностей. Брань же в адрес русских последовала от случайного прохожего, который, услышав нашу речь, выкрикнул из темного переулка: «Русские, вы – дураки!». Комический оттенок происшедшему придали детсадовский (по ростовским меркам) вариант оскорбления и проникновенный призыв сопровождавшего нас эстонца, по имени Томас: «Не слушайте его! Он сам дурак!». Кроме того, серьезному восприятию инцидента мешал комический акцент нашего провожатого.
Сам Тарту оставил впечатление ухоженного университетского города с четырьмя музеями, десятками ресторанов, кафе торговых и развлекательных точек. На сто с небольшим тысяч горожан приходилось 11 ВУЗов. Среди них крупнейшие Государственный университет, Сельскохозяйственная академия и Академия культуры. Со стороны представлялось, что большинство горожан представляют студенты. Учащиеся вузов выделялись из постоянных жителей обязательными к ношению корпоративными фуражками с жесткими лакированными козырьками и двуцветным верхом. Каждый ВУЗ имел неповторимое сочетание цветов тульи и околыша. Факультеты отличались цветами галстуков. А годы обучения – перстными-печатками из белого металла. Требования к ношению корпоративной одежды жестко соблюдались на младших курсах, но постепенно смягчались для старшекурсников. Прикрепленный к нам, трем ростовчанам, Томас учился на четвертом курсе юридического факультета и поэтому позволял себе некоторые отступления от правил. Во время совместных экскурсий по городу гид носил студенческую кепку в портфеле, и надевал головной убор, приближаясь к университету.
Не таким, как у нас выглядел досуг студентов. Многие проводили вечера в ресторанах за распитием кофе и усиленным курением сигарет местного производства. По крайней мере, залы подобных заведений, куда нас приводил по вечерам Томас, заполнялись большей частью студентами. За некоторыми столами шли научные споры. Алкоголь продавался свободно, однако на ближайших столах спиртное не замечалось. Между администрацией ресторана и руководством ВУЗов, по словам Томаса, имелась «горячая линия», а некоторые официанты манерой обращения напоминали классных руководителей. На доске информации юридического факультета университета висел приказ об объявлении выговора некому студенту «нарушившему правила поведения в ресторане». Этот экзотический документ я просил подарить для демонстрации однокурсникам, но принимающая сторона сделать подарок отказалась.
Местное население относилось к приезжим из России, радушно. В торговых точках давали полезные советы. В одном магазине я купил изящный и недорогой вязаный шерстяной костюмчик для нашей с Людмилой новорожденной Веры. В другом – дефицитный в России болоньевый плащ. Покупка заняла два дня. В первый день экземпляра нужного роста не оказалось. Мы с Женей Ляховым (он тоже выступал с докладом) гадали вслух, можно ли подшить полы этой одежды. Услышав наш разговор, продавщица посоветовала отложить покупку до завтра, пообещав заказать плащ нужного размера на складе. Днем позже, при встрече в торговом зале,
