— Чего же ты не орешь «ура»? — Кириля спросил с горькой усмешкой у Васселея. — Это же наша первая победа.
— Вот она и началась. — Васселей сумрачно смотрел на озеро. — Сегодня мы их, завтра они нас. Такова война. Я их знаю… вот этих ребят, что лежат там.
— Уж не знакомые ли твои?
— Я же с ними в одной армии воевал. Дорого обойдется нам эта победа.
Тем временем, пока другие собирали трофеи, выворачивая карманы убитых и забирая все вплоть до спичек, Васселей заглядывал в лица красноармейцев. Два чувства перемешивались в нем — надежда и страх. Он надеялся найти среди убитых Мийтрея и боялся, что найдет Рийко. Но так и не нашел — ни того, ни другого.
Таккинен велел всем построиться.
— Солдаты Карелии! — начал он выспренне. — Я поздравляю вас со славной победой и благодарю за героизм. Пусть осенний карельский лес и всевышний будут свидетелями…
Быстро наступила темнота, словно торопясь скрыть следы преступления, совершенного на берегу тихого карельского озера.
Малочисленный 379-й полк Красной Армии был рассредоточен небольшими гарнизонами вдоль Мурманской железной дороги. Кроме того, в наиболее важных населенных пунктах поблизости от железной дороги находились сторожевые посты. Силы пограничной охраны, расположенной по всей границе протяженностью более тысячи километров — от Ладожского озера до Ледовитого океана, насчитывали всего около 400 человек, то есть один пограничник на три километра границы. Пограничные заставы находились за несколько десятков километров друг от друга. И в полку, и в погранотрядах происходила смена личного состава, на место демобилизованных бойцов прибывали только что призванные новобранцы, не привыкшие к таежным условиям Карелии.
Наиболее сложная обстановка была на границе.
Отделенные от железной дороги сотнями километров глухой тайги, по которой с трудом удавалось доставлять продовольствие, снаряжение и боеприпасы, совершенно отрезанные от Большой земли, пограничные заставы чувствовали себя беспомощными и беззащитными перед надвигавшейся бедой. Даже связь была настолько непостоянной, что сообщения о нарушениях границы командование получало с большим опозданием.
В то время как банда Таккинена уже вела активные боевые действия, между Москвой и Хельсинки шла своего рода дипломатическая война: ноты с протестом, ответные ноты, расследования и свидетельства, повторные расследования и опять ноты следовали одна за другой. Была образована смешанная советско-финская комиссия по расследованию нарушений границы. Советские представители в комиссии требовали от финской стороны, чтобы финские власти закрыли границу, запретили вербовку так называемых добровольцев в Финляндии и сбор средств, проводимый различными организациями в Финляндии для поддержки авантюры в Карелии. Финская сторона утверждала, что никаких нарушений границы не происходит, граница закрыта и через нее проходят лишь карельские беженцы, возвращающиеся в родные места с разрешения Советского правительства. Правда, финские представители в комиссии не всегда успевали давать разъяснения и ответы на запросы советской стороны, так как многие из этих представителей сами были денно и нощно заняты тем, что отправляли в Советскую Карелию оружие и формировали банды наемников. Под видом карельских беженцев через границу потоком шли финские шюцкоровцы, русские белоэмигранты, участники кронштадского мятежа, даже польские, шведские и немецкие солдаты. Шли они с оружием, хотя карелы-беженцы должны были возвращаться без оружия.
Правительство Финляндии, занимавшее для видимости позицию невмешательства, обратилось в Лигу наций с просьбой рассмотреть «карельский вопрос», словно речь шла о территории, подвластной Финляндии.
В самой Финляндии вокруг «карельского вопроса» развернулась ожесточенная борьба. Буржуазная газета «Кауппалехти» призывала правительство начать открытую войну с целью захвата Карелии и Петрограда. Рабочие газеты осудили эту возню, заклеймив ее как новую авантюру белогвардейцев. Если террор, развязанный в 1918 году против рабочего класса, уже несколько ослаб, то теперь он вновь усилился и был направлен прежде всего против тех, кто осмеливался говорить правду о разбойничьем вторжении в Карелию. В городах, и в особенности в пограничных, шли массовые аресты. Однако террор не сломил волю рабочих. В Хельсинки, Тампере и других городах продолжались демонстрации под лозунгом: «Руки прочь от Советской Карелии!»
Обстановка в Карелии тем временем настолько ухудшилась, что части Красной Армии не могли ждать результатов дипломатической войны. Пришлось прибегнуть к силе оружия. Для перехода от мирной армейской жизни к боевым операциям потребовалось известное время. К тому же сообщение по Мурманской железной дороге было затруднено в связи с взрывом моста на Онде. Все вооружение приходилось на Онде выгружать из вагонов, самыми примитивными способами переправлять через реку и затем на другом берегу снова грузить в эшелон.
В районе Ребол границу перешла большая банда белых, не подчинявшаяся Таккинену. Вооруженные отряды, вторгшиеся в Северную Карелию, также не были подчинены Таккинену. Под его командованием остался лишь «Полк лесных партизан», действовавший на участке Тунгуда — Киймасярви. Но в то же время эти части белых, сражавшиеся на различных участках, действовали не разрозненно, каждый сам по себе, а их операциями руководил общий главнокомандующий, являвшийся главнокомандующим и всей финской армии. Это знали все. «Не знало» лишь правительство Финляндии!..
Стоявшая в Реболах рота красноармейцев начала отходить на юг в сторону Поросозера. Ей приходилось то и дело вступать в бой с противником, передвигавшимся на лыжах и пытавшимся окружить роту, однако красные каждый раз вырывались из окружения.
Население Ребол опять оказалось под властью белой Финляндии. Накануне отхода красных из села жители Ребол приняли на сходе резолюцию, в которой говорилось:
«Нарушив наш мир, на нас опять идут войной белофинны, карельские кулаки и кронштадтские мятежники! Они совершают самое вопиющее преступление, ибо под защитой Советской власти наша жизнь начала постепенно улучшаться. Совершаемые белофиннами грабежи, поджоги, убийства вызывают в наших сердцах чувство, будто они хуже зверей. Пора браться за оружие и изгнать бандитов. Да здравствует власть Советов, защищающая мир и свободу крестьян и рабочих!»
Свое обращение ребольцы передали группе пограничников, которая покинула село последней и направилась прямо на восток, чтобы сообщить о событиях на границе командованию 379-го полка. Перед пограничниками лежал путь в триста верст. Им предстояло идти по лесам, обходя занятые бандитами деревни.
Старшим в группе был Михаил Петрович. Весной прошлого года белобандит тяжело ранил его ножом в грудь. На лежавшего без сознания Михаила Петровича набрели шедшие по лесу карелки. Они кое-как перевязали его и доставили в больницу. Отлежав несколько месяцев в военном госпитале, Михаил Петрович вернулся опять на границу.
В группу Михаила Петровича входили четыре бойца, недавно прибывшие на заставу. Одним из них был Рийко. Его должны были демобилизовать, но не успели. Да и куда Рийко теперь ехать? Его родная деревня занята белыми. Старый друг и ровесник Рийко, Гриша Нифантьев, — тоже карел, из-под Олонца. А Саша и Евсей — русские. Саша когда-то служил в Кевятсаари, собирался уже ехать домой, но, как и предполагал старик Ярассима, пришлось Саше остаться в армии. Евсей Павлов только недавно прибыл в Карелию. Боец он был обстрелянный, но воевать ему до сих пор приходилось в других условиях, на просторах южных степей, где противника видишь за много километров. Скакать Евсей привык на коне и с острой шашкой в руке. В Карелию он тоже прибыл как кавалерист, но оказалось, что здесь от коня больше мороки, нежели пользы. Пришлось спешиться.
Впереди группы обычно шел Саша. За ним Михаил Петрович и Рийко, который выполнял при командире обязанности разведчика и готов был в любую минуту уйти вперед на задание. Он с детства привык ходить по лесам. Обязанности «тылового охранения», как его в шутку называли, поневоле нес Павлов, не привыкший ходить пешком, да к тому же по тайге. Ему приходилось труднее всех.
Пограничники знали, что неподалеку от деревни Кевятсаари опять находится тайное пристанище белых, В той избушке могли быть продовольственные запасы белых, и поэтому Рийко предложил сделать крюк, доказывая, что если они оставят этот склад продовольствия белым, то совершат и военную, и политическую, и историческую ошибку. По мнению Рийко, взять избушку не стоит большого труда: если там и есть небольшая охрана, то ее можно захватить врасплох. Михаил Петрович слушал Рийко, подмигивая догнавшему их Нифантьеву, но в душе он был согласен с Рийко. Избушку, пожалуй, можно было взять, но у группы свое задание, свой маршрут, от которого отклоняться они не имеют права.
