пахучих жидкостях и дыхании, то, что теперь навсегда осталось в Сашиной спальне и никогда ее не покинет.
* * *
В один из грязно-жидких околоновогодних дней, когда не шел ни дождь, ни снег, но воздух все время был промокшим, мама объявила Саше и Жене, что Олег переезжает насовсем. И она, и ее дети понимали, что обсуждать тут нечего, что мать сказала это для порядка, поэтому после сказанного все расползлись по своим местам: мать села перед телевизором, Саша и Женя легли на кровати в их комнате. Было субботнее утро, холодно-сырое, и они не могли отнести себя никуда больше.
– Ты чувствуешь его запах? – спросила Саша.
– Да, – сказал Женя. – Он здесь всегда.
– В этом смысле ничего не изменится.
– Да.
Саша хотела бы обсудить случившееся с Остапкой, передать ей свое несчастье, свой траур, потому что Остапка принимала такое безропотно, как что-то совершенно незначительное, очень маленькое, для чего было еще полно места, и делилась своим безразличием с Сашей. Только на гору теперь было не залезть, воздух сжиживался у самой земли и стелился повсюду водяной простыней, которая впитывала в себя землю и становилась скользкой грязью. Может быть, дойду хотя бы до холма, подумала Саша, но потом повернулась к Жене и увидела, что его лицо все мокрое, точно как остапкинские тропинки. Тогда завтра дойду, сказала себе Саша.
Но переезд оказался очень скорым, скоропостижным, переезд ударил неожиданно и больно, как сердечный приступ, он случился уже назавтра. Мать открыла дверь в детскую рано и резко, совсем не по-выходному, фанера стукнулась о бетон, а мать крикнула, чтобы Саша и Женя начинали прибираться, потому что Олег будет здесь через пару часов. Олег установился возле подъезда еще раньше, а рядом с ним пирамида из коробок и пакетов. Саша видела все это устанавливание из окна и сначала подумала о том, поместится ли весь этот хлам в их квартире с их собственным хламом, а потом ее полоснула, глубоко, до кости, другая мысль. Через два года уехать не получится. Через два года, то есть уже всего лишь через полтора года, уехать не получится. Нельзя оставлять здесь Женю. Придется ждать Женю. Ждать еще два года, то есть всего три с половиной, почти четыре года.
Саша почувствовала, будто из нее, через эту рану, которая во всем теле, вытекает кровь, сразу литрами или полулитрами, вместе с силами и воздухом. Саша едва смогла дойти до кровати, чтобы лечь и не вставать, не вставать даже на крики матери о том, что надо помочь, не вставать даже ради слабенького, помыкаемого всеми Жени, который сам заносил пакеты-коробки и лепил их к коридорным стенам, не вставать, даже когда зайдет мать, чтобы нависнуть над Сашей с воплем о ее лентяйстве и неблагодарности.
– Я побеседую с ней, – на Сашу кирпичом упал Олегов голос, густой, мокротный, тяжелючий голос.
Саша слышала, как закрылась дверь, отрубив коридорные звуки, как пробуксовал к ее кровати стул, как придавил собой этот стул Олег. Саша смотрела в потолок и видела слева от себя только пятно-тень или скорее отсутствие света, которым и был Олег.
– Заруби себе на носу, теперь я глава семьи. И я не потерплю такого поведения.
Саша повернулась к пятну и посмотрела в пестицидный помидор, которым было лицо Олега, потное, жирногубое, с нашлепом из лысины лицо Олега.
– Слушай, а без прицепа никого не нашлось? Ну серьезно, зачем тебе это все.
Помидорина прыгнула к потолку, чуть не шлепнулась в панельковый потолок, Олег поставил себя на пол, над Сашей.
– Что, ударишь меня? – Саша говорила тихо, потому что кровь продолжала вытекать отовсюду. – Дождись, пока последнюю коробку занесут, ты тут никто.
Саша сразу закрыла глаза, поэтому могла только слышать, как из детской вывалился Олег, как прогремел в другой комнате, как снова заверещала мать, как Женя тихонько спросил, чем еще помочь.
Саша чувствовала себя закрытоглазой еще три месяца, до весны, и в эти три месяца она стала вся искривляться, как нагорное дерево, избитое ветром и прижженное солнцем, чтобы только как-то выживать. Саша еще больше не хотела идти домой и поэтому часто не приходила, иногда даже ночью; Саша опасалась, что мать или Олег подумают, будто она пытается им как-то угодить, и делала все противоположное; Саша начала курить и пить пиво; Саша мечтала усложнить Олегову жизнь настолько, чтобы он вытолкнулся из их жизни, поэтому делала что-нибудь почти преступное: например, перед тем как в послешкольный вечер зайти домой, Саша разбила камнем окно ларька. Из детской комнаты милиции ее забирал Олег, которому не пришлось показывать документы, потому что он знал оттуда ментов, так что покурил с ними на улице, жирно над чем-то поржал, посжимал ментовские ладони и вывел Сашу наружу. На улице он снял с себя все дружелюбно-услужливое и влетел ладонью в Сашино лицо так, что она упала. Когда Саша поднялась, он дал ей вторую пощечину, но теперь Саша устояла. «Я уважаемый человек, а ты меня позоришь», – сказал Олег. «В следующий раз убью», – сказал Олег. «Дома еще поговорим», – сказал Олег.
* * *
Расследование о лекарствах почти завершилось. Из него получилось три серии: о жизни Максима и его семьи, слишком похожей на жизнь любого человека из психиатрической системы, о бюрократии и законодательных изъянах, а также о правах человека с диагнозом и судебной системе, и эта серия казалась самой удачной, потому что на самом деле была просто о правах человека.
Выпуск подкаста тоже был готов. Он продолжал слушаться всеми и отшлифовываться каждым, и даже когда Саше казалось, что он наконец-то блестит-сияет, в их чат вновь запрыгивала какая-нибудь блоха-ошибка, высмотренная Дашей, Таней, Игорем или Астрономом. Женя тоже слушал-переслушивал, кивал-соглашался, но иногда мог отжать паузу и ткнуть пальцем в экран, и Саша понимала: Женя снова что-то нашел. Она не раздражалась, потому что любое проявление Жени было для нее фейерверком. Когда редакция в очередной раз прослушивала подкаст, Таня предложила дать его проверить какому-нибудь медику. «Это очень злободневно и невозможно оторваться, но вдруг мы где-то сделали ошибку?» Редакция завозмущалась, потому что их проект был тайным и точно не для ушей медиков, но Саша остановила спор. «Таня права, хуже всего будет облажаться». Саша сказала, что поищет психологиню Наташу, и попросила пока собрать факты на проверку. «Давать ей слушать все, конечно, рискованно». Саша разыскала Наташу в одном из психологических кабинетов, подождала, пока закончится группа, постояла с ней во время курения и только потом привела в студию. Наташа выслушала осторожные объяснения
