катком по всему важному и неважному, прямо к своим самым значительным на свете целям.
Саша спустилась на первый этаж и увидела, как из джумберовской двери выходит мужчина. Он был совсем чужеродный, чернокостюмный, затянутый ремнем и галстуком, строгий и прямой, таких мужчин не бывало в психбольнице, их даже не могло там существовать, так что Саша притянулась к нему и пошла чуть быстрее, чтобы узнать, для чего он тут. Но мужчина просто шагнул на улицу, спустился по лестнице и двинулся вперед, прямо по газону, втаптывая траву, игнорируя углы и острия декоративных дорожек. Саша повернула голову вправо, потому что ожидала увидеть курящую Наташу, потому что в такой день Наташа должна была только и делать, что курить, и правда, Наташа оказалась на своем месте. Саша подошла к ней и спросила, кто этот мужчина в непыльных кожаных туфлях.
– Он приходит уже третий раз за последние два дня, – сказала Наташа. – Это адвокат-правозащитник, он из краевого центра, из Крестополя, там есть какой-то филиал, работающий по Кавказу.
Наташа рапортовала, говорила просто, без эмоций, то ли потому что эмоции и воля были под запретом, то ли она просто очень устала и сейчас выкуривала из себя последние силы.
– А чего он хочет?
– Хочет, чтобы Джумбер написал расписку, что пациента мог вылечить только этот препарат, это, типа, должно как-то помочь Максиму в суде.
– И он отказывается?
– Конечно.
– А почему та врачиня не напишет?
– Так она больше не врач, ее уволили, теперь у нее ни печатей, ничего.
– А это реально наркотик?
– Ну конечно нет, Саш. Там просто молекула похожа на ту, что в наркотике. Во всем мире используют этот препарат, у нас тоже раньше использовали. Никакая это не контрабанда, короче.
Наташа смотрела на Сашу так, будто она была назойливой старухой в паспортном столе, которая требует несуществующую справку и тормозит всю очередь.
– Я уже задолбалась делать вид, что Джумбер прав, – сказала Наташа. – Он неправ. Это прореха в законодательстве, а страдает, как всегда, самый слабый.
Наташа выглядела так жалко, так устало, что Саша зачем-то перед ней извинилась, скорее формально и подытоживающе. И ушла в пристройку, где сегодня должны были расписать задачи, над которыми все будут работать. Саша не знала, в каком состоянии будут авторы, но догадывалась, что они успели зависнуть головой в черной дыре «плохого события», поэтому решила яростью притянуть их обратно к «Ветрянке». Когда Саша вместе с Женей зашла в студию, то сразу сказала:
– Это и будет нашим центральным расследованием, не так ли?
Ярость авторов уже существовала, уже была достаточно сильной, и Саше не пришлось ее разжигать, она просто выкопала русло, в которое эта ярость потекла. Тогда стало понятно: сидящий-в-СИЗО-Максим – это самое главное, что есть на планете; это тема, которую они не могут не вытащить, как если бы она была загноившейся в ступне занозой; это их, журналистский, долг, это их, психически расстроенных, солидарность, это их, просто человеческая, обязанность. И поэтому в теневую сторону блокнота быстро прыгнули строчки с нужными экспертами, документами, требующими изучения, запросами, которые надо сделать, и местами, куда надо отправить запросы. Саш, а с адвокатом получится поговорить? Думаю, да, ты поговоришь, Даш? Без проблем, только помоги с вопросами. Тогда Игорю надо сначала закончить собирать фактуру. Таня, поищешь конкретных экспертов? Уже записала.
«А вы знаете, что в Семигорске проходят одиночные пикеты против велотрассы?» – спросила Даша, и над ее телефоном скучилась вся редакция, желавшая посмотреть репортажные снимки, вся, кроме Тани, которая улыбалась и не могла шевельнуться от свалившегося на нее признания, а потом Тане, конечно, все захлопали, и она расшевелилась, тоже встала посмотреть на пикетирующих. «Ну все, теперь я потяжелела политически, – засмеялась Таня. – Можно мне значок как юной оппозиционерке?»
После редколлегии Саша почувствовала себя сильно полегчавшей, освободившейся. Она видела, что редакция стала сжиматься в свою черную дыру, продуцировать собственную энергию, и, хотя у них теперь было много дел, Саша знала: ей и авторам «Ветрянки» все это по силам.
Следующие два дня Саша и Женя не выходили за пределы своего двора даже в магазин, они доедали все недоеденное, а в конце питались одним хлебом и абрикосами с дворового дерева. Женя постоянно рисовал что-то мрачное, хотя и расцвеченное акварелью, и заваривал Саше чай; Саша же сидела на веранде все светлое время над тетрадками и за ноутбуком. На экране смешалось риелторское и журналистское, неважное и важное, вкладок мерцало так много, что они были цветом браузера без каких-либо опознавательных значков, маленькие и сжатые, как бусины на веревке. Работы было много, и на ближайшие дни редакция отменила встречи, но Саша никогда прежде не чувствовала всех их такими близкими, склеенными, и эта слепленность беспрерывно прыгала буквами в отдельном чате, где силился помочь даже Астроном, до этого полностью ушедший в свою галактику.
Сидя на веранде, Саша переглядывалась с Остапкой, разговаривала с ней, принимала в дар ее силы и благодарила, благодарила, гладила ее каменные раны, просила подождать еще чуть-чуть, еще немножко, когда все дела доделаются, когда Женя станет собой и встроится в обычное жизненное, когда у Саши появится свой-собственный-целый день, и вот тогда они встретятся, обнимутся, уже не издалека, а кожей к камню, пальцами к траве, животом к дереву.
Утром на третий день Саша проснулась тяжело, после будильничного грохотания, и поняла, что устала, что Женя тоже выглядит уставшим и что им совершенно нечего есть. Они кое-как умылись, оделись и вышли со двора, на прогулку и за продуктами, так что – снова вниз, через курортный проспект, старый город, лесополосу и всякое городское, к рынку.
Саша и Женя проходили панельковый микрорайон, где они оба выросли, когда услышали площадные звуки – из динамиков, так что, видимо, праздничные. Саша заметила, что Женя любит наблюдать за всякими большими событиями, причем их качество неважно, главное – смотреть на толпу, цвет, свет, пластик в шариках, баннерах и украшениях, причем откуда-нибудь издалека, чтобы не перенасытиться, но напиться чем-то свежепроизошедшим. Женя тянул Сашу к площади каждый раз, когда подозревал, что там происходит повышенное шевеление, даже в их самые первые дни, когда был еще совсем кукольным, несамостоятельным, так что сейчас он стал размахивать руками, тянуть Сашу изо всех сил и шутливо подталкивать в спину сзади. По пути к площади Саша успела нагуглить: сегодня девятнадцатое июля, и Южный Ветер празднует День города. Елки-палки, Жень, засмеялась Саша, тебе это действительно интересно? Женя закивал. Хорошо, сказала Саша, тогда соберем там какую-нибудь фактуру, я тебе дам телефон, и
