одна проблема заключалась в том, что протесты 2012 года были вызваны повышением стоимости обучения – то есть проблемой, затрагивавшей всех студентов. В этом же случае речь шла о неоплачиваемых стажировках, с которыми чаще всего сталкиваются девушки, а не юноши, что сужало круг потенциальных участников. Многие студенты-мужчины считали, что типично «женский» труд должен выполняться ради любви, а не ради денег, в то время как CUTEs критиковали эту идею. Те, кому никогда не приходилось работать бесплатно, чаще всего отказывались от участия в забастовке.
Однако самая серьезная проблема заключалась в другом. Пока шла забастовка, Марку и некоторые ее коллеги закончили обучение и устроились на оплачиваемую работу, в то время как новые студенты пошли на стажировки. Однако участие в акциях CUTEs позволило Марку переосмыслить свое отношение к работе в целом. Она поняла, что движение обладает большим потенциалом и может не только защищать права стажеров. «Мне кажется, что многие из нас начинают задумываться о том, в каких условиях нам приходится работать. Мы объединяемся с коллегами, преследуя те же цели и используя те же методы, что и участницы женского движения. Мы боремся против неоплачиваемого труда, – рассказывает Марку. – Я говорила со многими активистами о том, что теперь мы должны применить выработанную стратегию на наших новых рабочих местах, поддерживая при этом связь друг с другом и развивая движение».
Иными словами, предложенный CUTEs анализ условий труда стажеров применим и ко многим другим «труженикам любви». Активисты задавались вопросом, почему одни виды труда хорошо оплачиваются, а другие нет, и оспаривали идею о том, что молодые сотрудники (в первую очередь это касается женщин) должны быть кроткими, уступчивыми и всегда угождать коллегам и начальству. Они также критиковали устоявшиеся представления о «настоящей» и «ненастоящей» работе и связанные с ними гендерные стереотипы. Все это вдохновляло их продолжать борьбу. Марку и несколько других стажеров запустили онлайн-издание Ouvrage[494], чтобы продолжить политические дискуссии, начатые внутри CUTEs, и заложить основу для новой организации.
Одним из результатов забастовки стало то, что в 2018 году сам Ж.-Ф., министр образования и высшей школы Квебека, заявил, что новое правительство провинции предпримет необходимые шаги для решения проблем стажеров. Марку отмечает, что стажерам не начали платить зарплату, а предоставили стипендии и пособия. «Прошел год, и я постоянно слышу жалобы на то, что получение обещанных денег занимает слишком много времени. Сумма делится на две части, и вторая из них выплачивается только после прохождения стажировки. Получается, что студентам все равно приходится влезать в долги, прежде чем они смогут получить свои деньги», – говорит Марку. Так как стажеры не получают зарплату, на них не распространяется действие трудового законодательства. «Власти хотят увеличить разрыв между образованием и работой, чтобы стажировка считалась всего лишь частью обучения, а не полноценной работой, – рассуждает она. – Им хочется, чтобы стажеры находились под более строгим контролем, но все равно оставались вне трудового законодательства»[495].
По словам Марку, пандемия коронавируса «еще более отчетливо продемонстрировала лицемерие администрации колледжей и университетов, которые жестоко наказывали стажеров за участие в забастовках». Некоторым из них пришлось повторно проходить весь годичный курс, чтобы снова устроиться на стажировку. Однако если студентам не удавалось закончить стажировку из-за того, что их компания приостановила работу после начала пандемии, они все равно «получали диплом и могли идти работать», отмечает Марку. Иначе говоря, когда компании перестают нуждаться в бесплатном труде, работа стажеров перестает быть необходимой. Это свидетельствует, что стажировка на самом деле не является столь важной частью учебного процесса.
Несмотря на то что правительство не выполнило главное требование забастовщиков, им удалось сделать большой шаг вперед, считает Марку: «После забастовок всегда много разговоров о том, что следует считать победой, а что поражением. Но нам нечего было терять. Мы и так работали бесплатно».
Глава 8
«Пролетарии умственного труда»: академический мир
У Кэтрин Уилсон очень внимательный взгляд. Я совсем не удивляюсь, когда узнаю, что значительную часть жизни она занимается проектами, так или иначе связанными с театром.
Мы сидим в ее скромном кабинете в манхэттенском кампусе Фордемского университета, расположенном всего в нескольких шагах от Линкольн-центра. Уилсон рассказывает мне, что скоро лишится кабинета. Моя собеседница работает внештатным преподавателем, ее зарплата зависит от количества курсов, которые она ведет. Уилсон по рангу не положено иметь собственный кабинет.
«Если мы откроем какую-нибудь старую энциклопедию, то найдем там статью под названием „Преподаватель университета“ или „Профессор“. Как выглядит работа такого человека? – задается вопросом Уилсон. – У него должен быть свой кабинет, где стоит шкаф с книгами, бумагой и другими расходными материалами, – у современных преподавателей еще должен быть принтер, чтобы они могли печатать раздаточные материалы для студентов. Никак не обойтись без письменного стола. В таких условиях должны работать преподаватели. Но руководство университета считает, что половина преподавателей может обойтись без этого. Они полагают, что нам для работы достаточно смартфона и рюкзака с учебными материалами, а проверять работы студентов мы можем прямо в вагоне метро».
В метро Уилсон проводит немало времени. Помимо манхэттенского кампуса она ездит в основной кампус университета в Бронксе, а еще преподает в Хантерском колледже Городского университета Нью-Йорка (CUNY), тоже расположенном на Манхэттене. Уилсон преподавала во всех боро[496] Нью-Йорка (кроме Статен-Айленда), а также в Нью-Джерси и на Лонг-Айленде. Чтобы сводить концы с концами, моя собеседница была вынуждена работать в нескольких университетах одновременно, поэтому постоянно перемещалась по городу. Даже если учебное заведение предоставляло Уилсон кабинет, ей все равно приходилось проверять студенческие работы в метро. «Бывало так, что в один день у меня были занятия сначала в колледже Ла-Гуардия, который находится в Куинсе, а потом в Бруклинском колледже», – рассказывает она. Иной раз ей приходилось ехать из Хантерского колледжа в Фордемский университет в Бронксе. В этих заведениях учатся студенты с совершенно разным социальным бэкграундом. Если в Хантерский колледж и в Городской университет Нью-Йорка в основном идут выходцы из рабочего класса, то в Фордем поступают юноши и девушки из более обеспеченных и чаще всего белых семей. Они щеголяют в фирменных толстовках с логотипом университета и проводят выходные на спортивных играх.
Уилсон живет в таком режиме с 2002–2003 года, когда она вернулась в академический мир. Моей собеседнице требуется целая минута, чтобы перечислить все колледжи и факультеты, где ей довелось преподавать за это время. Работать сразу в
