Оливия обладала острым умом и ярким музыкальным дарованием, умением одеваться и безукоризненной походкой; словом, она была само совершенство. Единственно, в чем отказала ей природа, так это в той самобытности, что присуща богатым от рождения людям; к счастью для нее, плохое воспитание вполне возмещало сей недостаток. В противном случае, не будь свойственных ей крутых переходов от самого изысканного тона к самым площадным выражениям, Оливия, бойкая, славная и неглупая девчушка с, пожалуй, единственным недостатком — некоторой худосочностью, была бы лишена той пикантной и неожиданной прелести, которая подстегивает и доводит страсть до исступления. Это придавало ей особый шарм, который в глазах добросовестного наблюдателя объяснял куда лучше, чем несомненная красота и прочие достоинства, ее поразительный успех.
Первого марта 1785 года Оливии исполнилось пятнадцать лет.
В то время она была стройной, возможно, немного худощавой, барышней; представь себе высокую, но еще девичью грудь, тоненькие руки с маленькими, но изящными пальчиками, узкие ступни, хрупкие лодыжки, удлиненное и почти бесцветное личико. Было очевидно, что она из тех женщин, которым суждено стать первыми среди красавиц, но которые достигают совершенства с некоторым опозданием, поскольку природе, как и человеку, требуется некоторое время для того, чтобы завершить работу над созданием шедевра.
В тот день мамаша Берю, необычайно потратившаяся ради того, чтобы отпраздновать как следует день рождения дочери, устроила торжественный ужин. Пригласили ровно дюжину мужчин{221} — самых знатных и богатых, в общем — самую что ни на есть элиту из завсегдатаев дома. Ужин прошел великолепно, в самых вольных, если не сказать распущенных, беседах. Гости, перебивая друг друга, рассказывали о своих похождениях, выдуманных или всамделишных, с самыми известными дамами королевского двора и финансового мира, ниспровергая на глазах пятнадцатилетней девушки, которой самой судьбой было предписано стать куртизанкой, самые высокие репутации и самые уважаемые имена; они, не стесняясь, рассказывали ей, каким образом можно провести мужа и, что намного забавнее, как можно жить с двумя, а то и больше, любовниками. Девочке с успехом внушали презрение к тем баранам, что смеют называться порядочными людьми, так что у нее не должно было остаться ни малейшего желания попасть в отару. И вот, когда казалось, что не только вино, но и красноречие всех приглашенных иссякло, маркиз де Биланвиль, советник короля, во имя которого он блестяще выполнил немало деликатных поручений в некоторых государствах, подал хозяйке знак удалить барышню. Госпожа Берю увела Оливию, несмотря на протесты и настоятельные просьбы гостей, и вскоре вернулась одна. Тогда маркиз поднялся и, приняв позу оратора, который собрался поразить собравшихся длинной речью, произнес:
«Дамы и господа! Я хочу предложить вам договор. Надеюсь, у вас хватит благоразумия принять его».
«Ну-ну, посмотрим», — ответили ему.
«Все мы просто в восхищении от дочери госпожи Берю, блистательной госпожи Берю; и я прошу внимательно меня выслушать, ибо сейчас я обращаюсь в первую очередь к ее нежным материнским чувствам — тогда вы вполне оцените мое предложение. Оливии пятнадцать лет — прекрасный возраст, милостивые государи, тот возраст, когда барышни уже тянутся к любви. Тем не менее, если только вы правильно меня поймете, мы не будем потворствовать этому влечению: мы дадим ей отсрочку на год».
«Что это значит? Это еще почему?» — раздались удивленные возгласы.
«Я хочу сказать, милостивые государи, что цветок нужно срывать в самом расцвете».
— Какая мерзость! — воскликнул Луицци. — Порок без какой-либо маски!
— Совершенно обнаженный — это верно, — согласился Дьявол. — Недаром ведь я старался втолковать тебе, что лицемерие — великое благо.
— Ладно, — Луицци пожал плечами, — ты похож на переполненный бурдюк. Малейшая дырочка — и вода вырывается со свистом. Уж не думал, что в тебе столько педантизма — ты пускаешься в пространные рассуждения при самом незначительном замечании. Не иначе как для тебя Лафонтен сочинил басню про педанта и школяра{222}.
Луицци умолк; Дьявол тоже не открывал рта.
— Ну-с, — сказал Луицци, — чем ты там занимаешься?
— Слушаю твои наставления и мотаю на ус — прямо как в этой самой басне.
Луицци прикусил губу и с досадой проворчал:
— Продолжай.
— Итак, — возобновил свой рассказ Дьявол, — маркиз пояснил:
«Я хочу сказать, господа, что никто из нас в течение года не должен добиваться Оливии. Через год — сколько угодно, но не раньше. Давайте же дадим друг другу слово чести, что не будем ухаживать за ней двенадцать месяцев, к концу которых арена откроется, и дай Бог счастья тому, кто выиграет приз, ибо он получит самую совершенную и законченную красоту».
«Но кто знает, маркиз, — воскликнул виконт д’Ассембре, — кто может знать, где я буду через год? Это только Богу ведомо, и я абсолютно с вами не согласен. К тому же, пока мы будем щелкать клювом, какой-нибудь шустрый малый не из нашей компании запросто оставит нас с носом. А я, например, завтра отправляюсь в армию».
«Господа, господа, — проговорила госпожа Берю с чопорностью, присущей некрасивым женщинам, — вы забыли, при ком говорите».
«Совсем наоборот, — возразил ей маркиз де Биланвиль. — Зная вас как крайне рассудительную женщину, я уверен, что вы со мной согласитесь».
«Э, нет! — продолжал виконт. — Наша милая Берю не захочет ждать и не будет ждать, ведь у нее не осталось ни су за душой. Я прекрасно знаю состояние ее кошелька, а потому готов вручить ей немедленно сто тысяч ливров наличными».
«О! О! О! — откликнулся толстяк, молчавший до этого момента. — Сто тысяч — неплохая сумма! Но я готов дать пятьсот».
«Наличными?» — широко раскрыла глаза госпожа Берю.
Толстяк, крупный откупщик соляного налога{223}, запнулся.
«Я вручу вам деньги только через год, — продолжил он, — так как я согласен с маркизом — нужно подождать».
«Ну конечно, его денежная светлость, сам господин Либер, мешок, до отказа набитый золотыми монетами, хочет подождать!» — возмутился виконт.
— Либер! — воскликнул Луицци. — Мне знакомо это имя, не так ли?
Но Дьявол на этот раз не обратил никакого внимания на реплику барона, а вернее, не пожелал его слышать, и продолжил изложение длинной речи виконта, обращенной к откупщику. Вот ее заключительные слова:
«Помолчал бы лучше, милостивый государь, господин Либер, — не мог утихомириться виконт, — ведь ты только и делаешь, что ждешь, когда уйдет в мир иной твоя женушка, которая выцарапала бы тебе глаза, если бы только услышала о возможности существования на этом свете твоей любовницы. Наверное, ты нашел ей хорошего врача, раз ты так уверен, что через год будешь свободен?»
«Итак, — прервал его наконец маркиз, — двое согласны на отсрочку. А вы, аббат? Вы должны быть с нами, так как вы никак не можете обладать Оливией, прежде чем не уверитесь, что получите епископат».
«И правда, я совсем не против подождать», — согласился аббат.
«Ну хорошо! Ладно, — смирился вдруг виконт, — я принимаю ваше предложение, но с одним условием. Поймите: жирдяй Либер уведет нашу Оливию! Это ясно как божий день. Разве не так, мамаша Берю? Ведь он переплатил раз в шесть больше, чем ты стоишь. Ни один громкий титул, никакое имя или происхождение, никакой самый блестящий ум не сможет противостоять этой денежной прорве. А потому я предлагаю: пусть каждый из нас положит у нотариуса по сто тысяч ливров. В сумме это составит миллион двести тысяч, поскольку нас здесь двенадцать. Так вот! Если через год Оливия выберет одного из нас, она получит эти двенадцать сотен тысяч ливров. Таким образом мы все вместе преподнесем ей огромную сумму. Ну как, пойдет?»
«О да! Это то, что надо!» — единогласно ответили ему.
«Да-да», — подбоченился откупщик.
«Отлично! Но учти, господин денежный мешок: все мы дадим слово чести, что не добавим ни одного экю к этой сумме. И ты лично получишь сто палочных ударов, если положишь сверху хотя бы ломаный грош».
«Тогда я выхожу из игры», — заявил Либер.
«Ну нет! — возразил королевский советник. — Это нисколько не прибавит нам шансов! Ибо, участвует он в нашей игре или нет, мало что изменится».
«Если только не сумма, не так ли? — с яростью проговорил откупщик. — Ладно, я остаюсь; но обещаю, что, хотя и не сделаю ничего сверх того, что сделаете вы, я уведу барышню у вас из-под носа».
«А меня вполне устроит, даже если это случится! — захохотал виконт. — Не пройдет и дня, как на твоей голове будут красоваться рога!»
«А это мы еще посмотрим», — пробурчал делец.
«Посмотрим, да еще как! — подхватил виконт. — Дай Бог здоровья Оливии! И твои интересы, милая Берю, нисколько не пострадают, ибо ты будешь получать ежемесячно шестьдесят тысяч ливров — проценты от миллиона и двухсот тысяч».
