— Отлично, отлично! — сказал доктор, задумчиво насупив брови. — Это подействовали пиявки и горчичники. Ну, а дальше?
— А потом, доктор, чем яростнее наступала боль, тем больше прояснялось в голове, и вскоре у меня появилось такое чувство, будто я выбрался из темной ямы.
— Ну, наконец-то! — радостно воскликнул доктор Кростенкуп. — Теперь жизнь ваша вне опасности, господин барон! Остается только неукоснительно придерживаться той же методы: еще две сотни пиявок и пятнадцать наложений горчичников, и вы будете в состоянии вскочить на горячего жеребца!
— Я надеюсь на вас, доктор, — покорно сказал Луицци.
— И особенно настоятельно я предписываю строгое соблюдение диеты.
— И в чем состоит эта диета?
— Никакой еды, только целебный отвар!
— Ни крошки хлеба?
— Ни даже стаканчика подслащенной воды! Самая легкая пища для вас — это неминуемая смерть.
— Смерть? — встревожился Луицци.
— Да, мгновенная и неотвратимая!
— Вот это да! — чуть не рассмеялся барон.
— Новое кровоизлияние в мозг, опять бред, буйство, размягчение мозжечка, кома и затем — смерть.
«О Мольер!» — воскликнул про себя Луицци{200}.
— Госпожа Умбер, вы хорошо все поняли?
— Конечно, конечно, господин доктор.
— Тогда до завтра.
Он ушел, а на следующий день принес с собой большую коробку пилюль и запечатанную бутылку.
— Вот что должно ускорить ваше выздоровление. Вы должны каждый час принимать по таблетке и по кофейной ложечке этого ликера.
— Обязательно, доктор, уверяю вас.
Как только господин Кростенкуп удалился, госпожа Умбер принесла Луицци огромную чашку бульона, которую тот проглотил с детским восторгом.
Таким образом пролетела неделя; доктор Кростенкуп наведывался каждый день, утром и вечером, не переставая настаивать на точном приеме своих пилюль и успокоительной микстуры, что неукоснительно выполнялось: каждый час очередная порция снадобья выбрасывалась в окно. Барон уверял доктора, что чувствует себя все лучше от этих чудодейственных лекарств, а потому не может не следовать его указаниям. Тем не менее как-то под конец недели он отважился спросить у доктора разрешения на маленькую чашечку бульона.
— Бульона?! — Доктор встревоженно вскрикнул. — Ни в коем случае! Вы что, хотите свести на нет благотворное действие всех моих стараний? Тогда уж выпейте сразу мышьяк — и то будет лучше.
— Но, видите ли, доктор, — продолжал Луицци, улыбаясь, — вот уже неделя, как я пью бульон.
— Вот те раз! — воскликнул доктор, но похоже было, что он не слишком удивился.
Поразмыслив, он продолжил:
— Все понятно. Просто пилюли и сироп сгладили ядовитый эффект губительного питания. Я в восторге от ваших слов, ибо это является доказательством их еще более невероятной силы, чем я думал.
— Таким образом, я могу продолжать пить бульон?
— Да, но только разбавленный большим количеством воды и с удвоенной дозой пилюль и микстуры.
— Хорошо, доктор, будет сделано, — ответил Луицци.
И едва доктор оказался за дверью, барон крикнул торжествующим голосом:
— Госпожа Умбер, пожарьте мне добрую отбивную! И не забудьте, что теперь нужно каждый час выкидывать в окно по две таблетки и две ложки его отравы. Пусть себе считает!
На следующее утро господин Кростенкуп был восхищен, как даже на глаз заметно поправляется больной благодаря двойной дозе лекарств.
Еще через неделю Луицци начал ту же комедию.
— Доктор, — сказал он, — а не кажется ли вам, что настало время разрешить мне по котлетке или же по крылышку цыпленка в день?
— Ах, что вы, господин барон! Пока еще нет. Испытывать пищеварение тяжелой пищей, нарушить работу нервных бугорков желудка, которые напрямую сообщаются с мозгом, — это значило бы вернуть болезни всю ее прежнюю ярость.
— Вы так считаете?
— Я абсолютно убежден в этом. Это истина даже для самых невежественных врачевателей, аксиома всей медицины.
— Ну-ну… А вы знаете, доктор, ведь я уже целую неделю наслаждаюсь вкусом отбивной по утрам.
— Чудеса, да и только! — Доктор Кростенкуп оторопело вытаращил глаза. — И что вы чувствуете?
— Ничего, кроме неописуемого блаженства.
— Удивительно! Никакой тяжести в мыслях?
— Ни малейшей.
— Никакого звона в ушах?
— Никакого.
— Никаких призраков?
— Да нет же, я вам говорю, ничего, абсолютно ничего.
— Просто невероятно!
— Что именно?
— Непреодолимая мощь моей микстуры и таблеток. Судите сами, барон, несмотря на нарушения предписанного мной режима, вы почти что выздоровели! Еще раз удвойте дозу — четыре пилюли в час и две столовые ложки сиропа перорально.
— И я могу продолжать… в смысле котлет?
— Гм! Насчет этого я не знаю.
— Но ваши снадобья столь чудодейственны!
— Полкотлеты.
— А микстура столь могущественна!
— Ну ладно — одна котлета, но не больше! Договорились?
Затем доктор позвал сиделку:
— Госпожа Умбер, смотрите, жизнь барона — в ваших руках. Я разрешил сейчас давать ему по одной котлетке, маленькой котлетке, разумеется, и хорошо прожаренной; следите, чтобы он не потреблял в пищу ничего более того, ни крошки хлеба. И ничего сырого, никаких овощей и фруктов.
— Конечно, господин доктор.
Кростенкуп вышел, и Луицци, сбросив одеяла на пол, вскочил с радостным криком:
— Госпожа Умбер, приготовьте-ка обед из трех блюд, а главное — винегрет и артишоки с острым соусом.
— Ах, господин барон, будьте же благоразумнее. — Сиделка опустила глаза и покраснела.
— Что, — спросил Луицци, — вас пугает мой нехитрый туалет? Как мне кажется, ничего нового для вас в нем нет.
— Это уж точно, ничего особо удивительного, господин барон, — подтвердила госпожа Умбер с улыбкой, покачивая головой и глядя на Луицци с неподдельным восторгом.
Барон обнял госпожу Умбер; в это время вошел Пьер, и барон подумал, что в исступленной радости от ощущения совершеннейшего здоровья он становится соперником собственному лакею. Эта унизительная мысль заставила его принять властный вид.
— Похоже, господин барон выздоровели окончательно, — льстиво заметил Пьер.
Вскоре накрыли стол, и Луицци отменно отобедал. Прошло еще семь дней. Однажды утром доктор застал барона на ногах и сказал ему, блаженно улыбаясь:
— Эге-ге, господин барон, теперь-то, я думаю, вы признаете эффективность принятых мной предосторожностей, когда я запретил вам кушать более одной маленькой котлетки в день?
— Полноте, доктор, вот уже неделю, как я казню сам себя прекрасным жарким, отменным рагу и всеми возможными разновидностями овощей и фруктов.
— Неслыханно! Немыслимо! — вскричал доктор, забегав по комнате размашистыми шагами. — Какое блестящее завершение моей диссертации! Да, — здесь доктор вытянул из карманов весьма объемистую рукопись, — вот она; эта работа принесет мне славу и счастье. Здесь история вашей болезни и выздоровления. Завтра же я отправлю ее в Академию наук; не может не удивлять чудесный результат моего курса лечения, несмотря на все препятствия, созданные самим больным. Ибо вылечить вас, если бы вы в точности следовали моим указаниям, было бы слишком просто; но ваше исцеление вопреки беспрестанным нарушениям предписанного режима — вот ярчайшее доказательство бесподобнейшего действия моих пилюль и моей микстуры. Их будут помнить потомки: пилюли Кростенкупа, настойка Кростенкупа! Завтра я объявлю о них во всех газетах. Позвольте мне упомянуть ваше имя, барон; это единственное вознаграждение, которое я смею у вас просить.
— Валяйте, доктор, — рассмеялся Луицци. — Я буду очень рад узнать мнение Академии наук о ваших чудотворных снадобьях.
— Тогда, господин барон, я завершаю свой труд и с превеликим удовольствием прочитаю его вам первому. Все равно вы еще сидите дома; пока вам нельзя выходить.
— Как? — удивился Луицци. — Мне нельзя немного прогуляться? А если я приму штук восемь ваших пилюль?
— Это пожалуйста; но выходить я вам запрещаю.
Как только доктор покинул дом, Луицци открыл окно и, выбросив коробочку с пилюлями и бутылки с микстурой, оглушительно крикнул:
— Луи! Готовь лошадей!
Не помня себя от радости, он схватил звонок, чтобы вызвать лакея. Тут же появился Дьявол.
— Кто тебя звал, бес? — удивился барон.
— Ты.
— Ах да, действительно, — спохватился Луицци, — в спешке я схватил не тот звонок.
— Что ж, ладно! Ну-с, что скажешь о славном докторе Кростенкупе?
— Никогда бы не подумал, что медицина такая идиотская штука.
— Н-да-с, твой лакей прав, — хмыкнул Дьявол, — ты совершенно здоров — к тебе вернулось прежнее зазнайство.
