«Тогда я выхожу из игры», — заявил Либер.
«Ну нет! — возразил королевский советник. — Это нисколько не прибавит нам шансов! Ибо, участвует он в нашей игре или нет, мало что изменится».
«Если только не сумма, не так ли? — с яростью проговорил откупщик. — Ладно, я остаюсь; но обещаю, что, хотя и не сделаю ничего сверх того, что сделаете вы, я уведу барышню у вас из-под носа».
«А меня вполне устроит, даже если это случится! — захохотал виконт. — Не пройдет и дня, как на твоей голове будут красоваться рога!»
«А это мы еще посмотрим», — пробурчал делец.
«Посмотрим, да еще как! — подхватил виконт. — Дай Бог здоровья Оливии! И твои интересы, милая Берю, нисколько не пострадают, ибо ты будешь получать ежемесячно шестьдесят тысяч ливров — проценты от миллиона и двухсот тысяч».
Госпожа Берю, в восхищении от такого благоприятного поворота судьбы, кивнула, а Либер опять нахмурился:
«А если кто-нибудь из нас умрет?»
«Да ради бога; это только пойдет на пользу тем, кто останется в живых. Уж кто-кто, а ты должен уметь считать, деляга…»
«Получается что-то вроде тонтины…»{224}
«Совершенно верно. Берю, можешь привести Оливию».
Берю еще не успела подняться, как в гостиную впорхнула Оливия и выпалила с видом взбунтовавшейся баловницы:
«Я вам не маленькая девочка, матушка. Мне уже пятнадцать, и я не понимаю, почему мне нельзя ужинать допоздна вместе со всеми».
«Простите, барышня, — наставительным тоном произнес советник, — но мы здесь обсуждали одно оч-чень серьезное дело, которое быстро наскучило бы столь возвышенной натуре, как ваша…»
«Браво! — воскликнул виконт. — Военные действия развязаны. Оливия, прошу тебя, если уж захочешь когда-нибудь любовника, то держись подальше от чиновников».
«И лучше даже не смотрите в сторону военных», — добавил советник.
«Но почему?» — спросила Оливия.
«Потому что, если такая красавица пожелает иметь двух любовников, — захохотал толстяк Либер, — то вояка порубит соперника на кусочки, а законники упекут его в Шатле».
«И все поделит парочка честных откупщиков, не так ли?» — продолжил маркиз.
«Лучше уж иметь пятьдесят процентов из ста в хорошем деле, чем вовсе ничего».
«Оно и видно, — закричал виконт, — уж ты со своей женой никогда не имел больше одного процента!»
«И правда, — согласился Либер. — Я стараюсь, насколько это возможно, не ввязываться в сомнительные аферы».
«Боже мой! — воскликнул виконт. — Как ты похож на беднягу Берю! Только тот умом был побогаче».
В таком примерно духе развивалась беседа; Оливия наблюдала за гостями с любопытством и конечно же с какой-то тайной заинтересованностью — уж очень она была собранна и внимательна.
Дело в том, что Оливия прекрасно слышала весь разговор лучших друзей матушки. Они и представить не могли, насколько она развилась; девушка вполне уже созрела, что я мог бы прекрасно доказать, пересказав ее мысли: в тот момент она только и мечтала, как бы обвести вокруг пальца всех этих противных дядек. Окруженная ревностными ухаживаниями дюжины сластолюбцев, ей было бы непросто обмануть их, если бы она обратила свой взор на человека их круга; но, в то время как они пристально следили друг за другом, Оливия решила взглянуть шире и нашла того, кого искала, в лице учителя музыки.
Этот ладно скроенный, небестолковый белозубый паренек лет эдак тридцати неплохо бы смотрелся в роли любовника, — по крайней мере, так решила Оливия. Но грубое естество этого плебея так выпирало через напускную парадную оболочку, что Оливии ни за что не удалось бы в него влюбиться, если бы не матушка. И в самом деле, Берю, заметив, с какой тщательностью Оливия прихорашивается перед каждым визитом учителя, тут же встала на стражу ее невинности. Теперь господин Брикуэн приобрел всю притягательность запретного плода. Кровь Евы, моей первой любовницы, заговорила в сердце Оливии.
— Что-что? Евы? — чуть не поперхнулся Луицци.
— Ну да, а ты как думал? Ее муж такой же рогоносец, как и многие другие. Каин был от меня!{225} — гордо воскликнул Дьявол и продолжал: — Так вот, Оливия, на несколько дней лишенная возможности видеть господина Брикуэна и почувствовать всю его несносность, вскоре стала находить его крайне обворожительным. Мэтр Брикуэн не был слишком большим фатом, чтобы не заметить чрезмерное внимание барышни; он почувствовал, что его обожают, но, несмотря на всю красоту Оливии, этот пройдоха еще имел наглость заставить себя ждать. Вскоре голова девушки окончательно вскружилась, и она совершенно обезумела от любви к учителю. Они обменялись нежными признаниями, и прошло немного времени, как бдительность госпожи Берю оказалась напрасной.
Неделю спустя у Оливии не осталось никаких иллюзий. Во время ежевечерних собраний людей, придававших своей порочности элегантные формы, в чьих насмешливых речах всегда находилось место для того льстивого восхищения, которое развратники питают к настоящей красоте, она почувствовала досадную разницу между теми, кого хотела обмануть, и тем типом, ради которого их обманула. Брикуэн оказался классическим любовником падшей женщины: грубым деспотом, падким на оскорбления; то и дело он угрожал раскрыть секрет Оливии, если только она не повиновалась его малейшим прихотям, и вскоре превратился для нее в сущее наказание; бедная девушка, чистая сердцем, но с испорченным рассудком, не переставала повторять себе:
«Конечно, у меня будут еще любовники; но никогда и ни за что я не буду больше любить!»
Так прошел этот несчастный год; и когда Оливии на таком же праздничном ужине, как и год назад, пришлось объявить о своем выборе среди двенадцати соискателей ее руки, она сказала уверенным голосом:
«Я выбираю господина откупщика».
«Через два дня, — восторженно вскричал богатей, — через два дня, царица моя, ты будешь хозяйкой лучшего особняка во всем Париже!»
Гости удивленно загомонили; виконт же промолчал, но во время вечеринки улучил минутку, чтобы поговорить с Оливией наедине.
«Тут что-то нечисто, — сказал он, — ты выбрала этот раззолоченный пузырь, но вовсе не корысти ради! В твоем возрасте это выглядело бы более чем странно. Что-то здесь кроется. Раз тебе необходим в качестве штатного любовника недоумок, значит, существует еще один, которого ты хочешь скрыть».
Под давлением виконта Оливия выложила ему все.
Через неделю Брикуэн явился на очередной урок, но уже в особняк Либера; к его глубочайшему изумлению, рядом с Оливией в этот ранний утренний час оказался вовсе не финансист. Брикуэн поднял было шум, угрожая рассказать обо всем участникам прошлогоднего сговора, но виконт для начала не без удовольствия обломал трость о несчастную спину пройдохи и лишь потом спокойно проговорил:
«Это вместо предупреждения — лучше и носа сюда больше не показывай. Что касается твоих угроз, то учти: если скажешь кому-нибудь хоть слово, то я тебе аккуратненько отрежу оба уха».
Через несколько дней виконт, повстречав финансиста, спросил его:
«Ну как, золотой телец, доволен ли ты малышкой Оливией?»
«Хм, как тебе сказать? Весьма опасаюсь, что госпожа Берю здорово посмеялась над нами…»
«А я могу тебя заверить, — ухмыльнулся виконт, резко повернувшись на носках, так что ножны его шпаги больно стукнули господина Либера по коленкам, — что смеется над тобой Оливия».
V
Элевью
На этом интересном месте рассказ Сатаны прервал сильный стук в дверь.
— Кто там? — раздраженно крикнул Луицци.
— Сударь, — ответил ему Пьер, — это господин Гангерне и маркиз де Бридели.
После непродолжительных колебаний Луицци пробурчал, не открывая дверь:
— Попросите их подождать минутку. Я приму их.
— Разве тебе не хочется узнать историю госпожи де Мариньон? — съязвил Сатана.
— Просто мне кажется, — продолжал Луицци, — что я смогу узнать о ней еще больше, если поговорю сначала с Гангерне. Ты не смог или не захотел объяснить мне одну вещь, а толстяк наверняка способен это сделать. Однако далеко не уходи.
Луицци взглянул на собеседника: черное одеяние и папка Сатаны растаяли в воздухе. Теперь он был облачен в длинное шелковое платье и туфли без каблуков; единственный завиток волос ниспадал с его бритой макушки. Лукавый невозмутимо ковырялся в зубах длинным ногтем мизинца.
— Ты что, нечистый, на маскарад собрался? — изумился барон.
— Да нет, просто мне нужно слетать на минутку в Китай.
— В Китай! — изумился Луицци. — И что тебе там нужно?
— Устроить еще один брак. Разве сегодня не пятница?
— Несчастливый день, — вздохнул Луицци.
— Ты хочешь сказать, день Венеры{226}, — поправил Дьявол.
