добывается?
— Не каждому приятно добывать.
— Ах ты честненький, чистенький! Ну, пошли!
Янка шла чуть впереди и все подгоняла Андрея:
— Не отставай. Или, может, раздумал? Струсил?
— Да, видишь, струсил… — и сейчас же неспокойно, почти злобно, — не за себя, понимаешь? И не за тебя! Другое подумал. Придем, а ее нет. Понимаешь — совсем человека нет…
Миновали квартал и другой молча. Янка все шла чуть впереди.
— Запутались! — воскликнул Андрей. — В общем, грязь черная…
Из-за угла горбатым грибом вылез присохший к улице домишко.
— Здесь! — шепнула Янка.
— Подожди, я зайду первым.
— Нет, мы зайдем вместе.
Стертые кирпичные ступеньки, видать, столетие протоптало дорожку.
Темные сенцы, двери по обе стороны.
Янка растерялась:
— Я видела — она вошла в этот дом. А дальше не знаю…
— Я сам буду спрашивать. Стой тут и не вмешивайся.
— Хорошо, Арник, — Янка все еще неуверенно оглядывалась по сторонам — дома и в школе все казалось легким, но сейчас, здесь…
— Хорошо, хорошо, Арник…
Где-то в глубине глухо, точно в коробке, набитой тряпьем, пели в два голоса: мужской — механический, патефонный, и женский — сладенький, как обсосанная карамель. Максимчук нажал кнопку онемевшего звонка, постучал деликатно, затем изо всех сил кулаком. Сладенький голос оборвался, зацокали каблуки по дощатому полу, дверь растворилась с хрустом, со скрежетом, как расколовшийся орех. Свет изнутри осветил только острый, напудренный нос и до синевы накрашенные губы.
— Тут женщина проживает, — пробормотал Андрей, — низенькая такая…
— Мы все тут женщины! — чмыхнула носом вертлявая девчонка. — А вам что — непременно низенькую надо?
Андрей отвернулся и подошел к другой двери. Выглянувшая старуха смотрела подозрительно:
— А вы не здесь, вы в подвале спрашивайте.
— Да разве в таком доме может быть подвал?
— А вы со двора, со двора зайдите. Там со двора ход. Пройдите через эти сенцы, там с бугорка ход.
Прошли сенцы, зашли с бугорка. Постучали — ни ответа, ни привета.
Максимчук толкнул дверь — не заперта.
Десять скрипучих ступеней вниз.
Еще дверь, — приоткрытая.
Постучали для приличия. Тявкнула спросонья собачонка, заворчала и захлебнулась.
Глуховатый голос:
— Там не заперто!
— Она! — сразу узнала Янка и прижалась к плечу Арника.
Кто-то включил свет.
Маленькие сенцы, чистый половичок, связанный вручную из лоскутов.
Ситцевые занавески с цветами по всему полю.
Пахнет глаженым бельем. Скрашивая давящую тишину, вполголоса вещает радиотарелка.
Низенькая, сухощавая женщина подслеповато приглядывается — свет неяркий, а может, потому что люди нежданные-негаданные. — Глаза немигающие, суровые.
— Погоди, — она нетерпеливой рукой отодвинула Андрея; немигающими глазами ощупывала лицо Янки:
— Да это ж ты, девочка! — схватила руку Инки, стиснула судорожно:
— Так и есть. Точно. Пришла.
Засуетилась, запричитала:
— Да где ж ты девалась? Я ж тебя разыскивала, разыскивала.
Обнимала и целовала Янку:
— Кинулась я тогда в кассу — у нас не дай бог очередь пропустишь, заклюют… Возвращаюсь, а ты пропала.
— Я не пропала. Я вам колечко принесла. Я его потом нашла. Там, где сумочку. За скамейкой. Андрюша, дай колечко.
Андрей шарил в карманах, в одном, в другом…
Женщина смотрела на Янку немигающими, воспаленными глазами, рассеянно повторяла: «колечко… колечко».
Арник протянул женщине кольцо.
— А-а, перстенек, — чему-то улыбнулась она, разглядывая перстень в руке Андрея, — да, мой перстень. Мода была такая. И еще с черепами носили.
И, помолчав, продолжала, не принимая кольца:
— А я тогда обрадовалась: и квитанция, и деньги на «перезаклад» — есть такой термин «перезаклад», — одолженные. Обрадовалась, что все вернулось, и про кольцо забыла!..
Она еще крепче стиснула руку Янки:
— Да ты возьми его. Возьми, не сомневайся. От чистого сердца. Я ж такая радая тебя отблагодарить, — глаза стали теплее, ласковей, а лицо по-прежнему оставалось суровым, закаменевшим, — колечко хорошее, хоть казенной пробы не имеет. И в заклад не принимают.
Янка потупилась. Слова человеческого не нашлось, чтобы ответить. Бормотала только: «нет, зачем же…»
Да украдкой косилась на Андрея.
А тот молчал, не сводя глаз с перстенька; протянулась минута, может, больше.
— Ну, хорошо, — проговорил, наконец, Андрей, — если вы уж так решили, если вы такая добрая, — спасибо. Мы сохраним перстень на память. На память об одном случае. Согласна, Янка? Чтобы никогда не забывать!
Янка не отвечала. Хозяйка смотрела то на нее, то на Андрея, и на закаменевшем лице ее в уголках пересохших губ дрогнули морщинки:
— Добрая, говоришь? А ты не добрый. Нехорошо сказал. Ты скажи девушке — на счастье.
Она проводила нежданных гостей до лестницы — десять ступеней вверх. Крикнула вдогонку:
— На счастье!
— Слышал, Арник, — на счастье! — Глаза Янки забегали и снова стали жалостливыми, изогнутые ресницы влажно заблестели. Она вдруг оттолкнула Арника и убежала. Максимчук кинулся за ней, но Янка затерялась в толпе.
На душе было неспокойно. Арник не знал, откуда этот непокой — может, потому, что снова очутился здесь, на перекрестке, где впервые столкнулся с парнем в сизой кепочке.
Арник настороженно посматривал по сторонам и вдруг впереди, у входа в сквер, приметил невысокого человека в сером плаще. Ничем он особо не выделялся в уличной толпе, но Максимчуку почудилось, что видел уже этого человека вчера в троллейбусе или на остановке, рядом с зеленоглазым парнем. Сейчас он стоял у рекламного щита, разглядывая свежую афишу с аппетитным, жирной краской отпечатанным футбольным мячом, приманившим уже стайку завзятых болельщиков.
Арник не спеша, вразвалочку приближался к афишному щиту, а человек в сером плаще ждал с таким видом, словно не прочь был потолковать о предстоящих футбольных сражениях. Безотчетно, не зная, почему так поступил, Максимчук внезапно свернул с тротуара, перешел на противоположную сторону улицы. Но человек в сером плаще опередил его, встретил с чуть заметной ухмылочкой:
— Хорошо, что увиделись. Считай благоприятной приметой.
Арник недоверчиво сощурился:
— Вы обознались!
— Возможно. А впрочем, не думаю, — оглянулся на пеструю афишу, — я тут футболом увлекся… — но тотчас отбросил далекий подход и продолжал без обиняков, — пройдемся, потолкуем.
— Никуда не пойду, — буркнул угрюмо Арник.
— Отчего же? Немного прогуляться не вредно. Ты ведь и так гуляешь?
— Никуда не пойду! Слышите! — воскликнул Арник. — Отправляйтесь своей дорогой.
Незнакомец не ожидал, очевидно, такого ответа, озадаченно присматривался к парню:
— Да ведь я по-дружески. По-хорошему…
Арник судорожно стиснул учебники, наверно, потому, что ничего другого под рукой не было:
— Чудака нашли! Дурачки потребовались! Знаем мы вас: ресторанчики, кафетерии, сюрпризики! Толковать о жизни желаете? По-хорошему? А ну, давай сюда, на этот уголок, вон первый подъезд направо. И весь тебе кафетерий.
Незнакомец продолжал озадаченно разглядывать Максимчука:
— И нечего, понимаешь… — все больше распалялся Арник, — давай, пошли… — Арник выкрикивал уже исступленно, крепко вцепившись в рукав серого плаща, — давай в отделение. И не вздумай смываться!
— Да ты не шуми. Ты что шумишь, —
