гуляющие над взморьем. Во Франции он не видел подобного. Он видел её разорённой революцией и войной. Не было этого и в России. Можно было бы провести целую вечность, просто разглядывая лица гуляющих и то, как быстро меняется цвет моря. Как причудливо и быстро свет сплетается, но не смешивается с тьмой. Чем изменчивей мир, тем острее чувство его предвечности.
Да, на этой скамье, говорит он шотландцу. Целую вечность.
Это кипящее сплетение света и тьмы, тумана c водой – через тридцать лет сумеет передать английский художник Уильям Тёрнер. Картина, которую Джон Рёскин назовёт “one of the very grandest statements of sea-motion, mist and light” – будет написана здесь, в Харидже.
В Париже несколько раз ходил в Лувр (называл: “музеум”). Экскурсия по Винкельману: Венера, Лаокоон, Рафаэль (“надобно сказать: ах!”). Перед Аполлоном Бельведерским: “Это не мрамор – бог!” Божественное искусство, движение в покое. Кудри, линия губ, подбородок – рисовал в пансионе слепок. Казаки и те притихли перед скульптурой. Наполеоновский трофей.
Здесь на всяком шагу мы видим памятники, воздвигнутые ему в честь и, смеясь, вспоминаем, что герой теперь заключён на маленький остров.
(К.Н. Батюшков – Н.Л. Батюшкову. Париж, апрель – май 1814)
Слишком много событий обрушилось на его бедную голову.
“Я пожирал глазами Англию, – скажет он Северину, – и желал запечатлеть в памяти все предметы, меня окружающие”.
Путешественник, особенно поспешающий, мыслит глазами, это известно.
Когда он возвращается в таверну, пора собирать вещи. Ветер переменился, пакетбот отходит вечером. Яков! – окликает он слугу. Но нет и нет. Русский на секунду забыл, что не взял человека на остров. Придётся собирать вещи самому. Яков – человек-загадка. От Вологды до Петербурга, в Германию, Францию и Париж – на постое и под пулями – чего он только не повидал, и везде остался невозмутимым. Настоящий пошехонец. Единственное, что могло привести в движение его дремлющее чувство, – это вино и женщины. В Германии, когда армия подолгу стояла без дела, до одури опивался шнапсом. Завёл знакомство с горничной в первую парижскую ночь – прямо в гостинице при шведском посольстве, где они ночевали.
Любопытству язык не помеха.
Француженки разглядывали Батюшкова как зверка. Были уверены, что “зверок” не понимает по-французски. “Смотрите, у него кольцо на пальце!” – “Видно, в России тоже носят кольца!” – “А какая длинная лошадь?” – “Настоящий калмык!”
Надо было видеть их лица, когда Батюшков отвечал по-французски.
У одного английского генерала спросили, что больше всего понравилось ему в Париже. “Русские гренадёры”, – ответил он.
Мне более всего понравились ноги, прелестные ноги прелестных женщин в мире.
(К.Н. Батюшков – Д.В. Дашкову. 25 апреля 1814)
Полунагие руки,
И полный неги взор,
И уст волшебны звуки,
И страстный разговор,
Все в них очарованье!
А ножка… милый друг…
<…>
Говорят, ресторатор Antoine Beauvilliers помнит всех своих клиентов по именам. У него лучшее сочетание обслуживания, еды и винного погреба.
Когда в город входит огромная армия чужестранцев, да ещё после многомесячного похода, да ещё с выданным за два года жалованьем – это приводит в сильное волнение не только рестораторов. Не только Verry и Beauvilliers день и ночь угощают в Пале-Рояль шампанским и устрицами, а Сafé de Foy – кофе и пуншем. “Венерины жрицы” тоже переходят на круглосуточное обслуживание. Париж и вообще такой город, где трудно сохранить кошелёк и нравственность. С поручениями от генерала Батюшков по нескольку раз в день пересекает город. От Иенского моста к Аустерлицкому и обратно – почти в каждой улице он получает недвусмысленные предложения. Язык жестов не знает границ. Парижские мальчишки изображают это с помощью кулака и указательного пальца. Салон расположен прямо над головой.
Demi Pension des Jeunes Demoiselles.
Жрицы призывно высовываются из окон.
Однако то, что заставляет Батюшкова сойти с лошади – это книги.
За Королевским мостом – вывеска. Didot! Сколько раз он перечитывал имя этого издателя на любимых книгах. В Петербурге, в деревне, в Москве. Contes de la Fontaine с гравюрами Фрагонара… Le Génie du Christianisme… Corinne де Сталь… Lettres philosophiques Вольтера… Этот Candide был в библиотеке Оленина… Dictionnaire de l’Académie française… Звенит колокольчик – лучший русский читатель входит в лавку. Знакомый запах, типографский запах новой книги. Запах, способный в одно мгновение перенести на берега Шексны. В деревне книгу ждёшь месяцами. Да, в эту секунду он в Хантанове.
“Чем я могу помочь господину?”
В “шуме военном” Батюшков не часто вспоминал прошлую жизнь. Собратьев по перу, когда он думает о них, он видит словно через обратную сторону подзорной трубы. Однако книжная лавка возвращает его “на землю”. Да вот уже завтра – 21 апреля. Заседание во втором классе французской Академии. Хозяин лавки даже готов снабдить Батюшкова билетом.
“Для прохода чрез врата учёности в сие важное святилище муз…”
Как когда-то Карамзин – заседание в Академии пропустить он не может.
Результат: Парни не видел (тот ещё в декабре умер). “Шатобриана, кажется, не было”. Но: император Российский Александр и король Пруссии Фридрих. Ради них заседание, кажется, и затевалось. Слово имеет член Академии, историк Jean Charles Dominic de Lacretelle. Приветствие освободителям (зачитывает, истеричные рукоплескания). “Да здравствует император! Да здравствует генерал Сакен!” (военный комендант Парижа). “Я с удовольствием слушал его”, – сообщает Батюшков. “…вы, кажется, любите его «Историю революции» (Дашкову). Слово новому оратору. Abel-François Villemain. Молодой человек (двадцать два года) и уже профессор. В будущем министр просвещения в кабинете Гизо. Секретарь Академии в будущем. Уже обласкан вниманием академиков и публики. Критик. Его “Похвальное слово Монтеню” два года назад удостоено премии. В этом году академики отметили его “Avantages et inconvénients de la critique” – “О пользе и невыгодах критики”. “Все слушали с большим вниманием длинную речь молодого профессора, – пишет Батюшков, – весьма хорошо написанную, как мне показалось; часто аплодировали блестящим фразам и более всего тому, что имело какое-нибудь отношение к нынешним обстоятельствам”.
А каковы обстоятельства?
“Нынешний год была предложена к увенчанию «Смерть Баярда», но по слабости поэзии не получила обыкновенной награды, – сообщает он Дашкову. – Теперь отгадайте, какой предмет назначен для будущего года? «Польза прививания коровьей оспы»! Это хоть бы нашей академии выдумать!”
Через год Академия, действительно, увенчает La Découverte de la vaccine Александра Сумэ. Стихи, возможно, и не о
