– Нейропоиск всё усложняется. Даже синергия не удовлетворяет учёных, работающих с генетической картой. Такое количество вопросов требует усилий всеобщей свободной мысли.
– Шпион, небось. – Льстиво подсказал Энки, отчаянно глядя на белую головку с длинным хвостом шёлковых, на вид тонких, как пух, волос.
Нин, наконец-то, посмотрела на газетчика.
– А труднее всего, знаете, что?
Газетчик выдохнул:
– Да-да?
Иштар поддержала:
– Костюм стоит, как все дренажные канавы нашего Энки со всеми лягушками, вместе взятыми, и глаза скромные.
– А очки-то.
– Узенькие…
– Небося, из пуленепробиваемого стекла
– Отведи его поплавать, а нас пригласи из-за угла посмотреть, как он будет сбрасывать плащ.
– Сейчас! она не пригласит. – Возразила стоявшая поодаль медицинская сестричка. – Ей самой плащ нужен, дожди эвон.
– А он сбросит оперение, а мы подберём, а?
– …когда появляются ответы, на которые нет вопроса. Тотем – это вроде штамма древнейшей информации. Иногда думаешь, стоит ли шевелить палкой в этом гнезде древних вирусов?
Последовал быстрый кивок.
– Заметила?
– Нин шарахается от Энки, как от штамма древних вирусов.
– Мы так молоды… – Сказал репортёр.
Энки навострил уши.
– Я – да. – Сказал он довольно громко. – До ужаса. Чувствую себя мальчиком… ну, почти.
Военная девица закашлялась.
– Возможно, именно нашему поколению предстоит странная и страшная судьба… вы замечали, как похожи эти два слова? – Проблеял репортёр.
– Странный и страшный? Да, замечала.
– Я тоже замечал. – (Возвысив голос). – Я всё замечаю. Я – Энки.
– И мы рано или поздно сформулируем все вопросы.
Нин благосклонно ответила:
– Если не состаримся и не умрём через несколько лет.
Репортёр подавленно замолчал. Энки поджал губы и закатил глаза.
– Вот так она со всеми. – Сказала Иштар. – Стоит парню, фигурально выражаясь, вытащить пушку, как она уже выстрелила.
– Я горжусь девушками Эриду, способными постоять за себя. – Добродушно сказал низкий голос.
Иштар повернулась и спокойно ответила на взгляд смеющихся глаз Чжу Ба Цзе.
– Я-то могу. – С расстановкой сказала она. – И, кстати, я лицо невоеннообязанное.
– Так дети, на посадку! – Сказала Эри, стоя во главе стола и позвякивая ложечкой о бокальчик. В отсутствии своего царственного супруга она была самой главной фигурой.
Фигура эта была чудесна. В брючном коричневом костюме Эри выглядела культовой скульптурой из терракоты Эпохи Изысканности. Рыжая стриженая маленькая высоколобая голова с очень точным и щемяще нежным рисунком подбородка была окружена волнующим домашним светом – играли верхушки свечей, и камин позади стола у дальней стены посылал свой успокоительный привет.
Огромное его огненное лоно в кованых змеях и цветах покоилось с торжественным обещанием мира этой семье. И жар источало – пожалуй, чуть грознее, чем требуется от семейного очага.
Но дети Ану теплолюбивы, и, пожалуй, лишь Энки изредка оттягивал ворот рубахи и поддувал туда со страдальческим видом. Рубаха была чистая – последняя, которую он нашёл в нераспакованном старом рюкзаке.
Эри тем временем, распоряжаясь едой и детьми, отвечала на вопрос репортёра, покинутого её ветреной Нин:
– Больше всего? Мешает? На Эриду? Вот это, пожалуй. Да вот это.
Эри повернулась и показала…
– Что ты, мама, показываешь? На что она показывает?
Он завертелся на стуле в поисках того, на что показывал палец Эри, пытаясь найти взглядом Нин.
– Эри показывает на окна. – Объяснил Энлиль, которому пришлось сильно отогнуться на спинку стула. Энки встретился с ним взглядом так близко, что профили братьев почти соприкоснулись.
Иштар мигнула соседу по столу на столкнувшихся носами царственных братьев. Молодой инженер смущённо и с удовольствием хмыкнул, пытаясь поделикатнее пристроить под столом длинные ноги.
– Другие звёзды. Это расположение сбивает меня с толку.
– Вот уж не думал, мама. – Сказал Энки прямо в лицо Энлиля, – что ты посматриваешь туда.
Энлиль терпеливо ждал.
Иштар громко расстроилась:
– А я думала, ты вопьёшься ему в губы поцелуем, как в старой комедии.
Энлиль еле слышно прошептал:
– Убери рубильник.
Энки укоризненно покачал головой и повернулся к брату затылком.
– То была драма, не комедия.
– Кто додумался посадить их рядом? – Недовольно спросила Эри. – Распорядителя на мыло.
– Да, а я думала, комедия. Так было смешно.
Иштар снова посмотрела на инженера.
– Вы женаты?
Инженер испуганно ответил:
– Нет… практически.
– Он не женат. Нин, так ты приделаешь им крылья?
– Сочные грозди света, сынок. Там и сям.
– Сплошное неприличие, согласен. – Влез Энки. – Сумрачное помещение и в нём болтаются шары. И ты на одном из них верх ногами. Ни покоя, ни воли. Так и запишите. Ежли вы репортёр, вы обязаны это напечатать в Мегамире. В передовицу!
– Он из финансовой газеты.
– Тем более. А у нас плохо с финансами?
– А зачем вот это?
Поскольку Эри обладала способностью любому своему жесту и слову придавать особое значение, – если хотела – то все за столом с похвальным единодушием – единодушие почти всегда похвально – взглянули вверх. Там, где сходился восьмиугольник купола, что-то отсвечивало.
Энки всегда любил давать ответ страждущим как можно быстрее.
– Это окно. – Поспешно проглотив то, что было у него во рту, объяснил он. – Ну, смотреть.
– Вот как.
– В такое окно хорошо улететь. – Сказала Иштар, насладившись коротенькой паузой.
– В самом деле. Собаки тёти Антеи так бы и сделали.
Энлиль, посмотрев наверх, ответил Энки по поводу финансов:
– Так-сяк. Но ты не мучай себя, дружище.
И показал ладонью. Энки кивнул.
– Понял.
Эри, подержав сыновей взглядом, слегка успокоилась и завела разговор с мрачным флотским.
Энки, рассказывая о плотине в верховьях реки, вертел ложку.
– И, поверьте, я этаким манером перегорожу океан.
Энки увлечённо хлопнул себя по лбу.
Эри серьёзно подняла палец.
– Вы слышали? Кажется, это великий колокол Нибиру.
Иштар повернулась к Нин.
– Эй, вы положили ему нож слева?
Эри тем временем нагнулась и подняла с пола сумочку. Энки что-то говорил военной девице, перегнувшись через Иштар, но краем глаза углядел и закричал:
– О нет, мама, о нет. Только не… Извините.
Он вытащил что-то из тарелки девицы.
– Уронил. Извините. Мама – нет. Ма-ма.
Эри, вытащив из сумочки маленькое зеркальце Мегамира, щёлкнула и раскрыла.
– Мама, не сработает. Тут пока сигналу нету. Вот ты спроси у неё. Она человек военный. Нету ведь сигнала? Мама…
Эри покрутила Мегамир, морщась, затем вытряхнула оттуда большой семейный альбом.
– Там даже есть видео Таматутатианской битвы. – Похвастался Энки и тут же сложил руки. – Мама, они выцвели. У меня там глаза красные. И закрытые.
– Это, когда они встретились после армии.
Энки отгородился каким-то сосудом.
– Очень вкусно. Что это?
– Энки после армии.
– Это рыба.
– Мама, предупреждаю… очень хорошая рыба.
– Ну, они такие тут молодцы. – Отозвалась Иштар. – Даже завесили буфет в меблирашке покрывальцем. Дай-ка. Я не могу рассмотреть – а нет, мундир застёгнут. Почти правильно.
Энки сел прямо, пробежался пальцами по рубашке, глянул под стол, коротко простонал и принялся быстро рассказывать военной девице о том, как трудно шли генетические эксперименты по созданию волов.
– Они тут такие задумчивые.
– Вовсе нет. Они ревели и бросались на всякого, кто…
– Ещё бы. Даже если бы они пили только воду, это уже было бы поводом для тревоги.
– Ну, мама, это старая шутка…
– Старость не всегда плоха, детка. Папа тогда приехал, чтобы обласкать Энки. Вот уж не шутка – первенец отслужил. Как там было с дедовщиной, сынок? Я как-то не интересовалась.
– Ужасно. – Горестно сказал Энки, вытягивая шею и пытаясь рассмотреть. – Просто ужасно. Я ненавижу войну. Прекрасная рыба. Кто готовил? Иштар, ты бы покушала.
Он сделал жест, чтобы прикрыть доступ к фото.
– Они меня материться заставляли. Мама, как ты можешь…
– Да, я бессердечная мать. – Согласилась Эри.
– Замечательные фото. – Похвалила военная девица.
– Энлиль, возьми рыбки. Тебе для пищеварения полезно, ты сам говорил. Позволь, я помогу… – Сказал Энки и прошипел. – Сделай что-нибудь. Отрицай всё. Подчинённые подумают, что я страдаю алкоголизмом.
– Когда я с тобой разговаривал о пищеварении?
– Так ты страдал алкоголизмом, сынок? – Спросила Эри, отставляя фото, чтобы рассмотреть, и протягивая его по кругу в сторону от Энки.
Энки сделал хватательное движение и, поставив локти на стол, уткнулся в ладони.
