— Что это у тебя на лбу? — спросил Серафин, указывая на ссадину над бровью. — Об аккордеон, что ли, ударился?
— Какой аккордеон, к чертям собачим! Я же сказал, что ночью бросил ему в голову будильник.
— Но ведь тогда это у него должна быть ссадина, а не у тебя, — возразил Кушот.
— Да ведь он — это я, идиот! — запальчиво воскликнул Марес.
Серафин, вытирая кусочком хлеба тарелку, задумчиво покачал головой:
— Треснулся небось башкой об угол и ни черта не помнишь. Ну ты и фрукт, Марес.
Когда они уже пили кофе и Серафин расхваливал прелести своей кузины, привидение у стойки внезапно испарилось.
Горбун остался на Рамбле продавать лотерейные билеты, а они вернулись на площадь перед Кафедральным собором. Марес беззаботно играл сарданы, монеты исправно падали, но внезапно сарданы оборвались и снова зазвучали романтичные болеро: сперва «Старый Лиссабон», а затем «В дорогу». Полненькая сеньора с голубыми, как у куклы, волосами задумчиво улыбнулась и бросила к ногам Мареса монету в двадцать дуро. Аккордеон волнами ходил на его груди, и Маресу почему-то вспомнилась Ольга, добродушная и щедрая шлюха, которая пригласила поужинать своего горбатого кузена, чтобы он не чувствовал себя таким одиноким. Прохожих не было, и Марес прислушался к болтовне Кушота, который, сидя на своем складном стульчике, с головой ушел в рисование. Он болтал что-то там о теле любимого человека. Образ тела память хранит спустя многие годы: уже почти забыты очертания, но по-прежнему живет мягкое свечение кожи, ее тепло и цвет. И именно его, это самое свечение, он, Кушот, всегда хотел передать и не мог.
Голос Кушота пробудил в Маресе острое воспоминание о Норме Валенти, внезапно он выпустил аккордеон и вне себя от отчаяния впился зубами в кулаки. Взвыв, как собака, он вскочил на ноги, засунул окровавленные руки в карманы брюк, сдавил ими яйца и принялся бегать вокруг газетного листа и лежащего на асфальте аккордеона, который, изгибаясь, издал слабый стон. Прохожие изумленно останавливались. Погруженный в свое занятие, Кушот почти не обращал на Мареса внимания. Обезумевший Марес ударился лицом об угол дома, на скуле выступила кровь. Потом он взял себя в руки и, подобрав аккордеон, сел и стал наигрывать какую-то мелодию. Его лицо было перемазано кровью, люди останавливались и смотрели на него с любопытством, но денег почти никто не подавал. Они решили, что все это было просто комедией.
— Не могу больше, — сказал Марес, повернувшись к Кушоту. — Пойду позвоню ей.
— Совсем спятил.
— Мне бы только услышать ее голос!
— Ты превращаешь свою жизнь в ад, — сказал Кушот. — Брось эту дикую идею.
— Другой у меня нет.
— Идиот.
— Услышать, как звучит ее голос, и все, — продолжал Марес. — Пусть даже по телефону, из этой поганой будки. Что еще остается?
— Этот голос высосет из тебя всю кровь. Ты погибнешь.
— Я не умею жить только для себя. Никогда не умел.
— Иди в задницу.
— Немного сострадания, братец.
«Как бесприютна эта любовь, нищая и жалкая, которая бьется в агонии в зловонных телефонных кабинах, — говорил Марес сам себе, — или покорно бредет за Нормой, укрытая лохмотьями и затянутая черным шарфом, следит за ней издалека, из-за угла, как прокаженный, поджидает в темном подъезде, когда Норма пройдет мимо, чтобы чужим, хриплым голосом обозвать ее шлюхой, грязной шлюхой... Что еще я могу сделать?»
Он поспешно собрал монеты и бросился бегом вниз по лестнице, спиной к собору, налетая на испуганных прохожих и японских туристов. Выбежав на тротуар, он кинулся к телефонной будке и всем телом распахнул дверь. Опустил несколько песет и набрал номер, словно огнем выжженный в его памяти.
Раздались гудки. Он увидел, как там, на краю земли, длинная и тонкая рука, гладкая, словно из алебастра, снимает телефонную трубку.
— Консультация по вопросам перевода. Слушаю вас.
Словно горячее молоко, голос Нормы сладким ядом заструился по его венам. Он улавливал ее нежное дыхание на другом конце провода. Внезапно послышались какие-то помехи на линии. Он чуть отстранил трубку, держа ее перед собой, и с вожделением смотрел на этот холодный предмет, из которого доносился любимый голос.
— Слушаю вас.
Марес прижался лбом к стеклу будки и зарыдал.
11
Норма Валенти сняла трубку.
— Консультация по вопросам перевода. Слушаю.
— Але! Это Главное управление языкового планирования?
— Да, слушаю вас.
— Я звоню, знаете ли, за советом. — Голос его звучал мужественно и напористо, говорил он быстро, с сильным андалусским акцентом, который намертво врезался ему в память за долгие ночи бессонницы.
— Мне сказали, чтобы я обратился к сеньоре Норме Валенти, соци... социо...
— Социолингвисту.
— Точно.
— Я слушаю вас. Назовите ваше имя.
Тишина. Марес кашлянул в трубку, вздохнул и засопел. В горле стоял комок. «Просто душа разрывается, — говорил он себе. — А она, наверное, думает, вот, мол, еще один неграмотный робкий чарнего, даже ответить толком не может».
— Простите за беспокойство, — произнес он наконец. — Я только хотел кое-что спросить. У меня тут проблемы с переводом, я и говорю себе: «Позвоню-ка в Женералитат».
— Говорите по-каталонски, — перебила его Норма. — По-каталонски, пожалуйста, — добавила она по-испански.
— Я очень плохо говорю, сеньора.
— Тогда по крайней мере постарайтесь говорить без этого акцента, а то я ничего не понимаю. Ваше имя и адрес.
Он кашлянул, и снова повисла тишина.
— Хуан Тена Аморес. Живу в Оспиталете, занимаюсь коммерцией, у меня маленький магазин автозапчастей. В последнее время возникли кое-какие проблемы. Вы меня слушаете, сеньора?
— Да, продолжайте.
— Значит, я говорю, дело вот в чем: на витрине моего магазина кое-что написано по-испански, так эти поганцы из «Криды» мне без конца заливают стекла из баллончика. И я решил переписать все по-каталонски.
— Отлично... Видите ли, сеньор...
— Тена Аморес, к вашим услугам. Тенаморес.
—... сеньор Тена, поскольку вы хозяин этого магазина, вам лучше всего связаться с «Асерлус», компанией, которая поддерживает перевод торговых вывесок на каталонский. И свяжитесь с изготовителями вывесок.
— Дельце-то у меня совсем грошовое, сеньора. Вы сама мне можете помочь, если, конечно, будете так любезны... У меня есть вывеска, на которой написано: «Запчасти», и другая: «Выхлопные трубы». С первой я кое-как справился и думаю, с ней все в порядке. А как быть со второй — не знаю, сеньора, хоть убейте. Может, вы посоветуете, как сказать по-каталонски «выхлопные трубы»? Але! Вы слышите меня, сеньора Норма?
— Да, я записываю. Подождите минутку.
— Не знаю, в чем дело, я слышу ваш голос как будто издалека. Вы меня слышите? Как это пишется по-каталонски, скажите мне, будьте любезны! — Он ясно различал треск печатных машинок. Норма положила трубку на стол, и он расслышал, как она обратилась за подсказкой к кому-то в офисе. «Черт возьми, дорогая, — послышался мужской голос, говорящий по-каталонски, может быть, это был сам Валльс-Верду, — на этот раз ты меня поймала». Норма рассмеялась и взяла трубку:
— Видите ли, любезный, вы нас всех несколько озадачили...
Сейчас мы не можем сказать вам точно. Скорее всего, это звучит почти так же, как по-испански: «выхлопные трубы». Слышите? С апострофом.
— Надо же! С апострофом! А что это такое?
— Но я до конца не уверена. Необходимо разузнать поточнее. Может быть, вы все-таки позвоните в «Асерлус»?
— Мне нужно срочно. Эти суки, националисты из «Криды» и «Свободного Отечества», могут просто поджечь магазин. Козлы вонючие...
— Простите, вы не имеете права никого унижать или оскорблять. Вы поняли? Здесь общественное учреждение, и прошу вас, будьте более сдержанны. Повторяю вам, мне надо уточнить. Позвоните послезавтра или в понедельник. Всего доброго.
— Подождите, не вешайте трубку! Пожалуйста, еще минутку...
— Звоните в понедельник, и я скажу вам точный ответ на ваш вопрос.
— Ради всего святого, подождите, умоляю вас! Еще кое-что... Простите меня, пожалуйста, если я чем-нибудь вас обидел, я не хотел... Но эти сволочи из «Криды» замучили меня, того и гляди яйца, отрежут, сеньора. А ведь я всего лишь бедный андалусиец, простой чарнего, и я очень благодарен каталонцам за то, что они дали мне возможность работать и жить в Каталонии, такой богатой и щедрой...
— Да, да, прекрасно. Мне пора заниматься своими делами. До свидания...
— ..да я ни за что на свете не обидел бы такую милую и симпатичную сеньору, такую добрую к бедным, неграмотным чарнего...
— До свидания. Перезвоните в понедельник. Всего доброго.
— …
12
