скоро вляпаюсь в какую-нибудь очень нехорошую историю. Забегая вперед, могу признаться, что все так и произошло, я только не мог представить себе масштабы той катастрофы, которую любезно подготовила для меня жизнь, не забывающая время от времени подкидывать ситуации, из которых я выбираюсь с трудом. Так, повторю, случилось и на этот раз.
Но поначалу ничего такого смертельного не произошло. Напротив, в кабинете меня встретила молоденькая девушка, почти девчушка. Посмотрев на меня внимательно своими чуть раскосыми зелеными глазами и тряхнув копной огненно-рыжих волос, она улыбнулась и мелодично спросила нежнейшим голоском, аки ангел:
— На что жалуетесь?
— Э… мгм!
Я одернул себя. Еще совсем немного, и я чуть было не рассказал этой пигалице о том, как вдрызг разругался со своей подругой. Мол, жалуюсь я, милая девушка, на одну весьма похожую на вас молодую женщину, которая внешним видом своим напоминает ангела небесного, как и вы, а внутри ее сидит самый настоящий чеченский боевик. Она, видите ли, журналистка, делает репортажи из всех горячих точек страны, и жизнь свою тоже, судя по всему, воспринимает как средних размеров сковородку, в которой и поджаривает всех, кто ее окружает.
Но я, напомню, сдержался, и не стал говорить этой милой девчушке ничего подобного. Хотя, может быть, надо было. Вместо этого я стал нести околесицу про свой буквально промокший нос, головную боль и почему-то отсутствие в последнее время денег.
Слушать, надо сказать, она умела. У нее, кажется, даже ротик приоткрылся, так она, бедняжка, прониклась к моим страданиям. А может, мне это казалось. Просто очень хотелось, чтобы она прониклась.
Когда я раскрыл свою пасть, и она стала ковыряться в ней небольшой ложечкой, старясь при этом не морщиться, я подумал, что в сущности эта симпатичная девушка достойна более высокой судьбы, чем копаться в болячках разных горилл, считающих себя журналистами.
Мое имя — Григорий Лапшин, и оно известно всем, кто читает и почитает «Российскую молодежную газету». Помимо того, что я журналист, снискавший себе известность на ниве обличения «власть предержащих», мне еще каким-то непостижимым образом удается время от времени вляпываться, извините за корявость стиля, в дерьмо. Не то, чтобы от меня постоянно несло нечистотами, просто дело в том, что я обладаю уникальной способностью попадать в ситуации, от которых нормальный человек бежит как черт от ладана. Если вы читали мои предыдущие опусы, вы понимаете, что я имею в виду.
Наверное, это моя карма. В повседневной жизни, когда я не ленюсь, что случается довольно редко, так вот, когда я не отлыниваю от своих прямых обязанностей и пишу эти «разоблачительные» статьи, это самое дерьмо просто по жизни сопровождает меня. Вслед мне следуют такие угрозы, что мало не покажется ни одному нормальному человеку. Дерьма в моей жизни достаточно, что и говорить. Но в том-то вся и штука, что этого иногда оказывается настолько мало, что я с завидной периодичностью попадаю в такие переплеты, из которых потом вылезаю с трудом.
И вот что странно, заметил я. Все неприятности, которые в последнее время со мной случаются, так или иначе связаны с одной молоденькой симпатичной мымрой, которая тоже пишет статьи в одной из известнейших московских газет — некоей Юлией Рябининой. Если бы я страдал манией преследования, я бы подумал, что именно она и организовывает мне все эти передряги.
Жизнь мне она испортила, это точно. Я уже был когда-то влюблен, в дни, что называется, далекой юности, и не хочу больше повторения всего того, что влечет за собой так называемая «большая любовь». Давным-давно я дал себе слово никогда не признаваться в любви — ни одна женщина в мире, справедливо полагал я, не достойна этого. Если я вас шокирую, то это, как сейчас говорят, — ваши проблемы. Дело совсем не в этом.
Дело в том, что эта молодая особа, о которой, собственно, и идет речь, чуть ли не силой заставила меня признаться ей в любви. Случилось это сравнительно недавно, во время одного странного круиза на подводной лодке, которая держала курс на Северный полюс. Звучит бредово, но только на первый взгляд. Если бы вы читали в «Известиях» очерк моего коллеги Георгия Уфимцева, под названием «Безумный круиз», вы бы поняли, что я имею в виду.
Ну хорошо, не читали, и ладно. В конце концов у каждого могут быть минуты слабости, и именно в такую минуту я и совершил эту глупость: взял и сказал этой волчице в овечьей шкуре, что я, мол, ее люблю. Ни одна женщина, которая знает меня достаточно хорошо, не поверила бы ни одному моему слову, а эта — поверила. И, разумеется, решила, что теперь ей дозволено все.
Но минуты слабости, слава Богу, проходят, и все возвращается на круги своя. Я пришел в себя и указал этой женщине на ее место. Она не поняла и стала кочевряжиться. Я был непоколебим в своем стремлении защитить свое мужское достоинство. Не то, о котором вы сейчас подумали, его, в общем-то, и не нужно защищать, а то достоинство, которое живет в каждом мужчине и очень редко побеждает, если мужчина думает только о том своем достоинстве, что и вы. Ф-фу… Ничего себе фразочка, а?
Короче, я выгнал самого себя из ее квартиры, и строго наказал ей забыть и мой адрес. Хотя, конечно, это не совсем соответствует действительности. Разумеется, это она ушла от меня и категорически велела забыть в ее дом дорогу. Но ведь суть не в этом, правда? Каждый школьник знает, что от перемены мест слагаемых сумма не меняется. Ну, в общем, мы разошлись, и точка.
Обо всем этом я думал, пока симпатичная девчушка в белом халате деловито ковырялась в моем широко раскрытом зеве. Когда она закончила, взгляд у нее был испуганным:
— Вы больны, — сообщила она мне.
— Ну наконец-то! — сказал я. — А я-то думаю, что это со мной такое? Сопли, голова трещит, температура. А я, оказывается, болею.
— Болеете, — подтвердила она.
— А больше вы ничего мне не хотите сказать? — поинтересовался я у нее. — Рецепт там выписать, бюллетень, телефончик?
— Чей телефончик? — подняла она на меня свои огромные зеленые глаза.
— Свой, разумеется.
— Зачем? — смотрела она на меня непонимающими своими глазами — сама невинность.
Я вдруг понял, что она ни капельки не кокетничает и тем более не грубит так завуалировано. Она действительно не понимает, зачем это больному вдруг понадобился телефон врача. Я чуть было не расстроился. У нее начисто отсутствует чувство юмора, понял я. Но уже в
