ШАРЛЬ. А галстук, он что, недостаточно красив?
МАРИ. О, да в жизни красивей не видела!
ШАРЛЬ. Но тогда все прекрасно и удивительно! Не о чем волноваться... поверьте, Мари, всё идёт как нельзя лучше!
МАРИ. И всё же... неужто у месьё совсем не тяжело на душе?
ШАРЛЬ. Тяжело?.. С чего бы это?
МАРИ. Да со всего этого...
ШАРЛЬ. Со всего этого? Да с чего же?
МАРИ. И что, месьё и дальше намерен всё тут так менять?
ШАРЛЬ. А почему бы и нет? Вам это что, неприятно?
МАРИ. Пресвятая Мадонна! Видеть собственными глазами, как исчезает красивый дом, это ведь вам не что-нибудь...
ШАРЛЬ. Но ведь дом... он-то ведь никуда не исчезает... он там, где и был, дом-то... он ведь только внутри меняется.
МАРИ. Вот то-то и оно... Вся старая обстановка дома месьё...
ШАРЛЬ. Ну и что такого?
МАРИ. Видеть, как на её место ставят все эти новомодные штучки...
ШАРЛЬ. Новомодные?.. Но ведь именно они-то и есть по-настоящему старинные, а те всего лишь старые...
(Взгляд его падает на портрет десятилетнего мальчика, на полу, прислоненный к ножке стола). А это что такое?
МАРИ. Это всё антиквар месьё, нынче утром принёс! Дня не проходит, чтобы не притащил чего-нибудь, этот тип!
ШАРЛЬ. А почему мне ничего не сказали?
МАРИ. Месьё как раз душ принимали, когда тот явился... а потом уж у меня из головы выскочило.
ШАРЛЬ. Ах, да он просто восхитителен!
МАРИ. Антиквар этот сказал, что месьё может пару-тройку дней подержать его у себя, а потом, если не понравится, вернуть назад, вот и всё...
ШАРЛЬ. Вернуть назад?!.. Да это же просто чудо... ума не приложу, как я мог столько лет прожить без него. Даже не верится, что он может не понравиться, этот портрет, а?
ЭМИЛЬ (входя). Месьё звали?
ШАРЛЬ. Прошу вас, дружище, снимите-ка со стены эту гравюру, мы повесим на её место, на место, которое принадлежит ему по праву, этот портрет... моего прадедушки.
ЭМИЛЬ. Ах, так, выходит, это...
ШАРЛЬ. Да-да! Этот десятилетний мальчик — мой прадедушка. Впрочем, достаточно поглядеть на глаза, а? Тут уж не ошибёшься. В нашем семействе у всех одни глаза.
МАРИ (обращаясь к Эмилю). Лучше уж не перечить.
ЭМИЛЬ. О, конечно... явно есть что-то общее с месьё.
ШАРЛЬ. А вы что скажете, Мари?
ЭМИЛЬ (обращаясь к Мари). Лучше уж не перечить...
МАРИ. Да, и вправду, немножко смахивает на месьё!
ЭМИЛЬ. Выходит, это муж мамаши дедушки месьё, так, что ли?
ШАРЛЬ. Гмм... вообще-то не совсем! И всё же это мой прадедушка! Короче, тут на карту поставлена честь женщины, так что прошу вас обоих, ни слова никому в квартале.
ЭМИЛЬ и МАРИ. О, не извольте беспокоиться, месьё.
ШАРЛЬ. Тогда пока.
МАРИ. Месьё?
ШАРЛЬ. Что ещё?
МАРИ. Пожалуйста, месьё, вы уж будьте так любезны, возвращайтесь к ужину!
ШАРЛЬ. Но чего ради?
МАРИ. Ради своего желудка! В любом случае, пусть хоть месьё зайдёт сюда переодеться, негоже ему идти в клуб в смокинге, так не полагается, месьё, это уж месьё в его положении совсем даже не к лицу.
ШАРЛЬ. Вы уверены, что мне это не к лицу?
МАРИ. Уверена, месьё.
ШАРЛЬ. Что ж!.. Раз так, ничего не поделаешь, придётся заехать сюда в семь, переодеться!
МАРИ. Благодарю покорно, месьё. У месьё есть хорошие новости от Мориса?
ШАРЛЬ. Да. Я получил от него депешу два дня назад, у него всё в порядке. Во всяком случае, должно быть всё в порядке.
МАРИ. Слава Богу, месьё, благодарствуйте.
ШАРЛЬ. Скажите-ка, Мари, а как давно вы служите в этом доме?
МАРИ. В прошлом месяце тридцать один год стукнуло.
ШАРЛЬ. И вы удивлены, как я переменился...
Потом удаляется, напевая что-то про себя...
ЭМИЛЬ. Ну что, мадам Мари, и что вы на это скажете?
МАРИ. Знаете, даже не знаю, что и сказать.
ЭМИЛЬ. А я, голову даю на отсечение...
МАРИ. Конечно, может, что-то и есть, но прошу заметить, по-моему, не так уж это страшно, как вы говорите.
ЭМИЛЬ. Что вы хотите, это всего лишь моё впечатление! Помнится, братец моей матушки тоже так же начинал, вроде как ничего особенного... будто для смеха... а кончил свои дни в богадельне.
МАРИ. Но послушайте, Эмиль, он вовсе не выглядит сумасшедшим.
ЭМИЛЬ. Да нет, и мне тоже так кажется... но у полоумных, сами знаете, вовсе не всегда такой вид, будто они и вправду не в себе. Они ведь долго могут дурака валять, изображать, будто у них всё в порядке. Да только в один прекрасный день, трах-та-ра-рах... и их уже не вылечить! Только не говорите вы мне, будто это нормально, когда мужчина, в его-то возрасте, только и делает, что смеётся весь день напролёт! Человек, который, не успеет проснуться, сразу напевать принимается, и выходит из дому с песенкой! Нет-нет, что-то здесь не так! Ну послушайте, мадам Мари, вы ведь уже три десятка лет как в доме служите, с пелёнок Мориса вырастили, так вот, вы, конечно, как хотите, но лично я бы на вашем месте счёл своим долгом предупредить его, и немедленно!
МАРИ. Но я даже не знаю, где он.
ЭМИЛЬ. Зато я знаю. Я прочёл адрес на депеше, что отправил ему месьё... и записал его у себя на манжетке.
МАРИ. И давно?
ЭМИЛЬ. Да уж почти неделю.
МАРИ. Вам бы надо бельё-то почаще менять.
ЭМИЛЬ. Да я нарочно не переодевался. Вот вам адрес: «Отель «Руаяль», Милан».
МАРИ. Мила-ан?..
ЭМИЛЬ. Ну да.
МАРИ. Это в каком же департаменте-то?
ЭМИЛЬ. Вот чего не знаю, того не знаю. Но поскольку месьё больше ничего не написал, стало быть, этого достаточно, чтобы прибыть по назначению. И если вы хотите знать моё мнение, напишите ему, и немедля.
МАРИ. Написать-то я напишу, да только получит ли он вовремя моё письмецо? Он ведь в путешествие-то отправился всего на неделю, а вот уже две минули, а его всё нет как нет.
ЭМИЛЬ. Что ж, в таком случае, надо бы депешу ему отправить, что ли...
МАРИ. Да, может, так и сделать...
ЭМИЛЬ. Во всяком случае, так бы вы выполнили свой долг... Кстати, вот вам бумага для депеши.
МАРИ. Но как сказать ему такое?
ЭМИЛЬ. Надо, чтобы он узнал об этом не сразу, а постепенно.
МАРИ. Само собой. А сколько слов-то написать можно, я ведь не знаю...
ЭМИЛЬ. По-моему, десять...
МАРИ. Ладно... тогда... (Пишет.) Господину Морису Белланже, отель «Руаяль», Милан. Значит, раз, два, три, четыре, пять, шесть... шесть слов... уже шесть слов получилось... выходит, всего четыре осталось...
ЭМИЛЬ. Стало быть, придётся сказать ему всё в четыре слова!
МАРИ. Так-то оно так, да только мудрено уложиться-то.
ЭМИЛЬ. Погодите, вот, придумал, пишите «Месьё не в себе...»
МАРИ. О, ну это уж вы через край!
ЭМИЛЬ. А что такого?
МАРИ. Да сами вы не в себе, вот что! Вы только подумайте, как же я могу сообщить такое малышу... даже подумать страшно! Такие вещи не говорят так грубо.
ЭМИЛЬ. Хорошо, тогда напишите: «Месьё стал немного того».
МАРИ. Ну уж нет, нет, нет и нет! Нельзя писать слово «того».
ЭМИЛЬ. Хорошо, тогда напишите: «Месьё стал немного странный».
МАРИ. «Месьё стал немного странный...»?
ЭМИЛЬ. Ну да.
МАРИ. Он не поймёт.
ЭМИЛЬ. Ладно, тогда пишите, что хотите.
МАРИ. А если написать...
ЭМИЛЬ. Не пишите ничего, не стоит труда, вот он сам, месьё Морис.
МАРИ. Вы шутите?
ЭМИЛЬ. Ничуть.
МАРИ. Ах, какое счастье! Вы уж оставьте нас с ним вдвоём.
Эмиль уходит. В глубине сцены появляется Морис в сопровождении Лулу.
Ах, а вот и ты... радость-то какая!
МОРИС. Это с чего же?
МАРИ. Ну как это с чего?..
МОРИС. Но всё-таки с чего это вдруг?
МАРИ. Я могу говорить при мадам?
МОРИС Да-да, конечно... Так в чём дело?
МАРИ. Да нет, ничего такого, просто, Морис, малыш ты мой ненаглядный, я ужасно рада, что ты, наконец, вернулся.
МОРИС. Почему? Что, папа нездоров?
МАРИ. Да не то чтобы нездоров...
МОРИС. Да что там у вас, наконец, стряслось?
МАРИ. Ну ладно уж... Дело в том, что с тех пор, как ты уехал, месьё так изменился, прямо не узнать.
МОРИС. Ах, не может быть!
МАРИ. Да уж как на духу говорю.
МОРИС. И что же с ним такое случилось?.. Что у него такое?
МАРИ. Даже не знаю, как и сказать-то... (Крутит пальцем у виска.) Что-то вот тут не в порядке!
МОРИС. Не пойму, что ты хочешь этим сказать?
МАРИ. А то, что он, как говорится... немного того!
МОРИС. Того?.. Это он-то?
МАРИ. Как есть, так и говорю.
МОРИС. Ну нет, только не это... А доктор что сказал?
МАРИ. А ничего не сказал...
МОРИС. Как это, ничего?
МАРИ. Да он ведь так и не пришёл.
МОРИС. А почему он не пришёл?
МАРИ. Да потому что его не позвали...
МОРИС. Да нет, послушай, как же так, ты должна была немедленно позвать доктора!.. Ах, Боже, какой кошмар!.. Он что, в постели?
МАРИ. Кто?
