Она поставила воду для овощей.
— Я хочу, чтобы вы остались со мной, — сказала она. — В январе у меня родится малыш, и мне нужна какая–то опора. Это вы ее сюда привели, так что вы тут не посторонний, сами понимаете. Я столько об этом думала, и я не шучу. Если он уйдет, позаботиться обо мне должны вы. Понимаете, о чем я? Но неважно, вы должны. Я очень вас уважаю. А что тут такого? Ничего другого мне не остается. Что бы вы сделали на моем месте?
— Не знаю.
— По–моему, очень дельно будет. Вы же сказали, что хотите помочь мне, когда первый раз к нам пришли.
— Я говорил о вас обоих.
— Хорошо. — Она говорила взвешенно, размеренно. — Арту вы помогли. Теперь можете мне помочь. Вы дали ему то, что он хотел. Теперь позаботьтесь о том, чтобы меня обеспечить, чтоб было жилье, работа. Что, неправильно говорю?
— Да нет, только жестоко.
— Вы сами в это влезли.
Он невольно восхищался ей. В самообладании ей было не отказать. Она нашла лучшее из возможных решений. Она не сдалась, не впала в жалость к себе или слезливость. Пришла к решению сама, без подсказок.
— Я подумаю, — сказал он.
Она продолжала готовить ужин.
Глава 14
Парадная дверь оказалась запертой. Он знал — в больших многоквартирных домах всегда так делают. Но еще он знал, что должен быть черный ход, через который женщины выносят развешивать белье. Обойдя дом с тыла, он увидел веревки и встроенные гаражи. Хлипкая деревянная лестница вела к двери, которая, как он и ожидал, была не заперта — какая–то домохозяйка подперла ее свернутым в трубку журналом «Лайф».
Он проник в здание, дошел по покрытым дорожками коридорам до двери Пэт и без колебаний постучался.
— Кто там? — отозвалась она из глубины квартиры. — Одну минуту.
— Это Арт, — сказал он.
Дверь распахнулась.
— Что такое? — спросила она.
На ней был плотный вельветовый халат — она только что вышла из ванной. Волосы ее были убраны в тюрбан, лицо раскраснелось. Затянув пояс халата, она сказала:
— Я тебя не ждала. Думала, ты позвонишь.
Пока она колебалась, впустить его или нет, он вошел сам.
— Я звонил, — сказал он. — Ты не отвечала.
— Как там Рейчел?
Ей стало страшно, и она попятилась от него.
— Ушла куда–то, — ответил он.
— Мне нужно под душ. Я не закончила, извини.
И она поспешила в ванную.
Слушая шум воды, он пытался понять, была ли она дома, когда он звонил по телефону. Было без четверти шесть.
— До которого часа ты работаешь? — крикнул он.
— До половины шестого.
Значит, скорее всего, ее еще не было, решил он.
— Ты ужинала? — спросил он, стоя у двери ванной.
— Нет, я не хочу есть. Мне сегодня нехорошо. Хочу пораньше лечь спать.
В ожидании он стал бродить по квартире. Вчера ночью он ее совсем не рассмотрел — они сразу легли, и Патриция даже не включала свет в гостиной. Его заинтересовали гравюры на стенах. И мобиль в углу. Он потрогал его, посмотрел, из чего сделано и как. Понял, что это ручная работа. Из разрезанных кофейных жестянок и яичной скорлупы, со вкусом раскрашено и покрыто лаком — без сомнения, собственноручно ею. Мебель была низкая, светлая — такая ему нравилась. Он испытал на удобство изящные стулья. Арт чувствовал себя не в своей тарелке, но не терял уверенности в себе. В этой квартире он одержал победу — ему нечего и некого тут бояться. Он был возбужден и даже взвинчен, но страха в нем не было.
Когда она вышла из ванной, он предложил:
— Давай поужинаем в Чайнатауне.
Там были дешевые рестораны и вкусная еда.
— Ты бы чаю попила.
Он был уверен, что она захочет есть.
— У меня голова болит, — сказала Патриция. — Пожалуйста, Арт, давай не сегодня. Хорошо? Я хочу просто лечь спать.
Она ушла в спальню и прикрыла дверь. Он услышал, как шуршит ткань. Там, в темноте — шторы были опущены — она одевалась.
— Я хочу сходить с тобой куда–нибудь, — сказал он.
— Нет, — сказала она. — Пожалел бы меня. Я весь день работала.
— Тебе понравится, — сказал он. — С–с–слушай, а давай я тебя с ребятами познакомлю.
Он подумал про чердак.
Пэт вышла в трико и свитере. Голова так и оставалась в тюрбане. Вид у нее был сердитый, раздосадованный.
— Арт, оставь меня сегодня в покое. Прошу тебя. Будь другом.
Он обнял ее за талию. Это было совсем нетрудно — она была такая маленькая и легкая. Поцеловав ее в сжатые непослушные губы, он сказал:
— Ну, давай. Пошли.
— Я не хочу никуда идти.
— Хочешь дома посидеть? — спросил он, не выпуская ее.
В ее глазах мелькнул ужас. Она бросила на него взгляд, тело ее оцепенело. Если он сейчас отпустит ее, она разговорами и разными ухищрениями сможет заставить его отстать и, в конце концов, выкурит из квартиры. Она уже почти готова была улизнуть. Но пока он держал ее, ей было страшно. Он был слишком близко, и она не могла ничего предпринять.
— Если ты собрался сводить меня куда–нибудь, — процедила Пэт, — тебе нужно одеться как следует.
— Я нормально одет, — сказал он.
— Выглядишь, как деревенский щеголь.
— Беда со мной просто, — стерпел он.
— Завтра вечером схожу с тобой куда–нибудь. Обещаю.
— Нет, — возразил он. — Завтра мне, может, не удастся вырваться.
Продолжая обнимать ее одной рукой, он протянул другую, чтобы опустить шторы в гостиной.
— Хочешь потанцевать? — предложил он и, включив приемник, нашел танцевальную музыку.
Все еще сопротивляясь, она сказала:
— Я не умею танцевать. Терпеть не могу танцы. Тебе самому не захочется танцевать со мной.
И тут она неожиданно высвободилась. Но прежде чем успела сделать хоть шаг, он схватил ее. Она стала изо всех сил вырываться, но, в конце концов, сдалась.
— Мне… некого винить, — прошептала она, — кроме самой себя.
Он подождал у двери в коридор, пока она возьмет пальто и сумочку.
Поужинав, они продолжали сидеть в задернутой занавесками кабинке. Официант–китаец убрал со стола посуду и принес свежий расписной чайник. Из–за занавесок слышно было, как беседуют и звякают посудой посетители и снуют официанты. Арт с удовольствием вслушивался в звуки.
Здесь, за столом, напротив него, Патриция казалась чуть более покладистой. Она задумчиво прикурила от своей зажигалки и сказала:
— Люблю Чайнатаун. Но не надо было меня сюда приводить.
— Почему? — спросил он.
— Арт, не надо со мной вообще никуда ходить. — Она улыбнулась. — Ты ведь в меня втрескался? Но я старая. На днях мы поженимся с Бобом.
— Я думал, ты с Джимом Брискином встречалась, — сказал он, не понимая.
— Я его бывшая жена, — объяснила она.
— Но ты же с ним ходила.
— Вы, ребята, живете в каком–то своем мире. Свидания, ухаживания… Ты считаешь, что у нас с тобой сейчас свидание? Ведешь меня поужинать, открываешь мне дверь. Когда ты проводишь меня домой, ты пожелаешь мне спокойной ночи? Или мы уже прошли эту стадию? Немного неуместно, мне кажется…
— По–моему, ты такая шикарная, — признался он, — понимаешь? Ну, то, как ты одеваешься, как выглядишь.
— Да, я знаю, Арт, — сказала она и, помолчав, продолжила: — Вы ребята какие–то… Как бы это сказать? От жизни отставшие. Держитесь так… церемонничаете, высокопарничаете. Старомодные какие–то. А еще говорят, что вы как звери дикие. Это неправда. Вы стараетесь соблюдать манеры. Ты понимаешь? Мне так, пожалуй, нравится. Вчера ночью все было для меня таким свежим благодаря твоей обходительности. Ты должен был сказать это, сделать то. Не пропустить ни одного шага. Так долго, чуть с ума меня не свел. Но оно того стоило. Это много значит. С чистого листа. Как будто ни у тебя, ни у меня никогда раньше этого не было…
Она стряхнула пепел сигареты о край пустой чашки.
— Если бы ты была девчонкой, ну, в школе, то считалась бы самой красивой, — сказал он. — У тебя такие волосы — ух.
На самом деле он хотел сказать, что она прекрасно сложена. Он считал, что у нее изумительное тело, но произнести это вслух не смел.
— Наверное, это меня и зацепило, — сказала она. — Ты обращал внимание на всякие мелочи. Ты замечаешь во мне не что–то одно, а много разного. Но и поучиться тебе есть еще чему. Во–первых, — она подняла на него взгляд, — никогда не говори женщине, что у нее что–то большое — руки, ноги или грудь. И ради бога, помни, если ты будешь торопиться, то можешь сделать женщине больно. Особенно, — она подняла бровь, — маленькой женщине. Я хочу сказать, что в этот момент нужно действовать медленно. Пусть она сама решает. Иногда ей бывает трудно сразу взять и расслабиться, она остается зажатой.
Рассматривая собственные руки, он сказал:
— Вот и с Рейчел так было в начале. Целая неделя понадобилась. Много–много раз.
