— Я хочу выпить.
— Мне туда нельзя.
— Тогда давай в другое место заедем, — сказала Пэт. — Где–нибудь в Норт–Биче[76].
— Нет.
— В Норт–Биче никому дела нет до того, как кто одевается.
— Мне нельзя, потому что я несовершеннолетний.
— Может, какой–нибудь документ показать бы мог?
В качестве удостоверения личности он мог предъявить только чужой билет ВВС. Слишком рискованно. Если бы его попросили показать водительские права или карточку социального обеспечения, выкрутиться бы не удалось.
— Давай просто домой поедем, — предложил он. — К тебе.
— Значит, светская жизнь на сегодня закончена?
Он не повернул головы, но знал, что она улыбается.
— Не очень увлекательный получился вечер, — сказала она и потянулась. — В любом случае мне не следует ходить развлекаться вечерами по будням. Завтра в семь вставать.
— Хочешь, просто покатаемся? — предложил он.
— Нет. Мне бы домой поскорее.
И все улыбается, подумал он. Получает удовольствие, забавно ей.
— А какого Рейчел мнения о твоем приятеле–революционере?
— Не очень высокого.
— Вряд ли этого — как там его зовут? — вряд ли его интересуют девушки.
— Не интересуют, — подтвердил Арт.
— А к тебе он не пробовал подкатывать?
— Нет.
— Таких в Сан–Франциско полно. Джим когда–то встречался с девушкой, у которой муж был голубой. У него был с ней роман. Во всяком случае, он так рассказывал. Это давно было.
Арт крякнул.
Помолчав, Пэт сказала:
— В сексе есть что–то загадочное. Иногда я думаю, что это не инстинкт… Это то, к чему привыкаешь. Или думаешь, что должен желать. Или то, чего у тебя никогда не было, и ты пытаешься представить себе, как все будет. В нем всегда есть что–то запрещенное. То, что скрывают… отвергают. То, чего как бы не положено иметь. Взять рекламу — она говорит намеками, никогда не называет вещи своими именами. Интерес нагнетается издалека, уклончивыми словами. Так же и в популярных песнях. В мои юные годы мы все еще слушали Гленна Миллера. Помню, во время войны… Мы, бывало, брали пластинки Бенни Гудмена и Гленна Миллера и слушали их вшестером или всемером, лежа на полу. Фрэнка Синатру. — Она засмеялась. — Помню, как Фрэнки был в «Хит–параде». Он и Би Уэйн. «Мои шпоры звякают, бряцают», — напела она. — Это было… Когда же это было? Кажется, в сорок третьем.
Он молчал.
— Мы тогда с русскими дружили, — продолжала она. — Когда они остановили немцев под Сталинградом.
Опустив окно, она оперлась на него рукой. Внутрь ворвался холодный вечерний ветер и смешался с теплым воздухом от обогревателя.
— Когда я росла, — рассказывала она, — мы много разных песен пели. Какая же была первой? «Bei Mir Bist Du Schon». Я тогда в начальной школе училась. И «Ламбет–уок». Мы даже верили в то, что пелось. А сейчас ребята верят?
— Нет, — процедил он.
— Про то, как луна бледна?
— Нет.
— Помню, одна мне казалась особенно красивой. Сейчас ее еще можно где–нибудь услышать? «Я к звездам лестницу построю». Она мне больше всего нравилась. А то, что Джим ставит в «Клубе 17»… Я никак не привыкну к эхо–камере[77] Митча Миллера[78]. Какая–то перенасыщенность. И манера исполнения — невозможно мужчину от женщины отличить. Возьми Джонни Рэя, например. И полная мешанина — вестерн и негритянский джамп, сладко–сентиментальное… Все в кучу.
— Бывают и хорошие вещи, — сказал он.
— Ты слушаешь «Клуб 17»? Да, ты, кажется, говорил. До прошлой недели слушал.
— Рейчел нравится.
— Правда ведь это, пожалуй, лучшая дневная музыкальная программа для ребят?
Он кивнул.
— Как насчет танцевальных залов? Туда тоже только после двадцати одного года пускают?
— Нет.
— Вот вспомнила старые мелодии, и танцевать захотелось. Но уже поздно. Может быть, в другой раз. Джима на танцы было не затащить. Стесняется вечно. А у вас в школе были танцы?
— Были, — сказал он.
— Каждую неделю?
— Да.
— По пятницам?
— Да.
— И парни выстраивались по стеночке?
Они уже подъезжали к дому. Он притормозил и собирался припарковаться.
— Что, приехали? — удивилась Пэт. — Жаль.
— Почему?
Она пожала плечами:
— Рано еще. Хочется зайти куда–нибудь, посидеть. Послушать, может быть, маленький ансамбль какой–нибудь, что–нибудь спокойное. Ритм–энд–блюзовую группу, например. Или фолксингера. Мы с Бобом Поенном собирались на Джун Кристи сходить… Она сейчас в городе. Раньше она со Стэном Кентоном выступала. Мы с Джимом ходим послушать Кентона, когда он приезжает. Вернее, ходили.
Он припарковался и выключил двигатель.
— Ну, — насмешливо произнесла она, — вот и все, наверное.
— Ну ты и переменчивая, — удивился он.
— Неужели?
Она постукивала ногтями по металлу машины, ритмично отбивая барабанную дробь.
— Ты же понимаешь, что я не могу сводить тебя в такое место, — сказал он.
— А жаль.
Открыв дверцу, она ступила на тротуар. Когда он обошел машину, она уже медленным шагом направилась ко входу в дом. Она казалась взволнованной — он только не мог понять отчего.
Из подъехавшей машины просигналили. Пэт обернулась.
Машина остановилась рядом с «Доджем». Окно было опущено, и в него, наклонившись, высунул голову мужчина.
— Где ты была? — крикнул он. — Я сегодня вечером уже два раза заезжал.
Сделав шаг в его сторону, она сказала:
— Ну, я выходила.
— Кто это с тобой? Секунду. — Мужчина поставил машину на ручник и вышел. — Я уже начал беспокоиться. В последний раз, когда мы виделись, ты сказала, что заболела. Я уж подумал, не отравилась ли — может, съела чего.
— Боб, это Арт Эмманьюэл, — сказала она.
Мужчина протянул руку. Все так же обращаясь к Пэт, он сказал:
— Знаешь, где я был весь день? Разговаривал с продавцами пива «Бюргермайстер». Может быть, возьмут по целому часу каждый вечер — с одиннадцати до двенадцати. Это уже кое–что, а?
— Поп или классика будет?
— Что–то среднее. «Бостон–попс»[79] и Мортон Гулд[80]. Не слишком серьезное. — Он поднял бровь. — А ты уже небось умоталась?
— Да нет, не особенно.
— Хочешь… — повел он рукой.
Она бросила взгляд на Арта.
Поморщившись, Боб сказал:
— Как насчет того, чтобы поехать в «Скобис»? Там Ральф Саттон[81] играет. Посидели бы часок.
— Можно, — согласилась она.
— Тогда поехали.
— Ты ведь не можешь с нами? — обратилась она к Арту. — У тебя потребуют предъявить документ.
Всматриваясь в Арта, Боб Посин спросил:
— А я ведь, кажется, видел тебя на станции после обеда? Часа в четыре?
— Арт слушает «Клуб 17», — пояснила Пэт. — Во всяком случае, слушал. До скандала.
— А, понятно, — кивнул Боб. — Ну что, поехали? — и предложил Арту: — Тебя куда–нибудь подвезти?
Арт достал из кармана куртки складной нож, который он прихватил из кучи оружия на чердаке. Пэт увидела сверкнувшее лезвие.
— Боб… — едва слышно, сдавленным голосом произнесла она и подняла руку, как бы ставя преграду. — Поезжай. Я никуда не хочу.
— Как это? — Он открыл и тут же закрыл рот, не находя слов от раздражения. — Что такое, черт возьми, между нами произошло?
— Поезжай, поезжай, — сказала она. — Пожалуйста.
И она снова пошла к дому.
— Ничего не понимаю, — сказал он и, покачав головой, сделал шаг с тротуара к машине. — Ты точно не заболела?
— Точно, — сказала она. — Все хорошо. Увидимся завтра на станции. Пожалуйста.
Сжимая рукоятку, Арт двинулся вслед за Посином. Он никогда еще не носил с собой такого большого ножа, а в действиях Организации это оружие было ни к чему. Не зная, насколько близко нужно подойти для удара (на то, чтобы метнуть нож, его не хватало), он шагнул к Посину, открывавшему дверцу машины, и остановился. Складки спортивной куртки скрывали оружие. Пэт стояла в дверях дома, закрыв лицо рукой, и наблюдала за происходящим через полуразведенные пальцы.
— Рад был с тобой познакомиться, парень, — с кислой миной процедил Боб Посин. — Думаю, увидимся.
Арт ничего не сказал. Он не знал даже, смог ли бы он что–нибудь выговорить. Горло у него сдавило, он едва дышал.
— Ну, спокойной ночи, — попрощался Боб Посин, захлопнул дверцу, пролез за руль и помахал Пэт.
— Спокойной ночи, — ответила она.
Боб Посин уехал.
Подойдя к ней, Арт сказал:
— Чем хочешь заняться?
Он сложил нож и спрятал его в карман. Под его весом карман куртки оттопырился, а пола провисла.
— Ничем, — почти беззвучно произнесла Пэт.
— Давай войдем, — предложил он.
Они поднялись по лестнице к ее квартире. Отперев дверь, она спросила:
