кажется, она права, — пожала плечами Аделина, — это невозможно исцелить в одиночку.
— Ты ходила на такие беседы?
Она медленно кивнула.
— Пару раз. Однажды все-таки решилась. Владелец книжного магазина был очень добрым человеком и порекомендовал мне одного психолога, своего друга. Я не рассказывала ему конкретно о Маргарет, но в общем и целом оказалось полезно поговорить. — Она медленно покачала головой. — Но Ника, ты очень маленькой начала проходить через все это. Каждый из нас переживает жизненный опыт по-своему, особенно травматический. У всех все по-разному происходит. Посмотри на Питера, он так и не оправился.
Я нервно кусала пластырь, осознавая правоту ее слов. Она не ушла и продолжала влиять на мою жизнь, как будто была где-то рядом. Пусть мы по-разному переживали травмы, но никто из нас не стал прежним.
«От этого невозможно исцелиться в одиночку».
Но вот вопрос… А можно ли вообще от этого исцелиться?
Аделина осторожно отвела мои пальцы ото рта и нежно улыбнулась.
— Ты по-прежнему жуешь пластыри, когда нервничаешь.
Я покраснела от смущения и опустила глаза. Да, дурацкая детская привычка.
— Так значит, ты поэтому пришла? — спросила я, продолжая начатую тему. — Потому что узнала про мой приступ?
При этих словах Аделина отвернулась. Я вдруг почувствовала себя неловко.
— Нет, я оказалась здесь по другому поводу. На прошлой неделе я кое о чем вспомнила и подумала, что надо прийти увидеться с Ригелем.
Я нервно сглотнула.
— С Ригелем?
Ригелем?
— Разве ты не помнишь? Завтра у него день рождения.
Я упала с облаков на землю. И от потрясения растеряла все слова.
День рождения Ригеля — 10 марта. И как я умудрилась забыть? В этот день его нашли у ворот Склепа, а так как не смогли установить точную дату рождения, решили считать 10 марта его днем рождения. Я запомнила это число, потому что Ригель был единственным ребенком, которого поздравляла кураторша. Помню Ригеля, сидящего в одиночестве за столиком в кафетерии перед пирожным со свечкой…
— Я хотела сделать ему сюрприз, — объяснила Аделина, — но я должна была приготовиться к тому, что он не сильно обрадуется.
Я с болью в сердце вспомнила поцелуй Аделины и отвернулась, не в силах смотреть ей в глаза.
Руки непроизвольно сцепились в замок.
— Этот день никогда не был для него праздником. Ты же знаешь, Ригель не любит быть в центре внимания, — тихо сказала я.
— Нет, Ника, не поэтому. — Аделина смотрела в пространство перед собой. — Это все из-за того, что с ним случилось.
обернулась к Аделине и встретила ее грустный взгляд.
— Ты действительно никогда об этом не думала?
Я не сводила глаз с Аделины, пока… пока вдруг не поняла, о чем она говорит. Какая же я глупая!
Ригеля бросили родители, вот что с ним случилось.
— День рождения, то есть день, когда его нашли, напоминает Ригелю о ночи, когда его семья от него отказалась, — подтвердила Аделина.
А я этого раньше не понимала. Всегда воспринимала его как красивого, надменного мальчика, которого не волновало, что происходит вокруг него, который и не способен был понять, как мы страдаем по Ее вине. Да, ну и хороша же я!
— Ригель сильно от нас отличается, — продолжала Аделина. — Мы потеряли свои семьи, Ника, но наши родные не хотели нас бросать, поэтому нам сложно понять, что значит быть отвергнутым родителями и оставленным в корзине даже без записки с датой рождения и именем. Вот откуда хроническое недоверие к жизни, разочарование в людях, отсутствие дружеских связей, желание оттолкнуть от себя мир. Вот откуда агрессия и надменность.
Апатия, отторжение, одиночество. Симптомы.
Синдром покинутости — вот какую травму Ригель носил в себе с детства. С годами она только усугублялась, пока наконец не затмила собой реальность. Она проявлялась в его поведении и словах, но я думать не думала, что это в нем говорит боль.
— Он никогда не покажет, что истекает кровью, — сказала Аделина. — Ригель умеет маскироваться… Он постоянно сдерживается, но внутри… у него душа, настолько открытая боли и чувствам, что это пугает. Не понимаю, как он до сих пор не сошел с ума. Я уверена, что он ненавидит даже собственное имя, потому что его так назвала Она, и это имя для него — как печать одиночества, вечное напоминание о том, что его бросили.
Внезапно все поступки Ригеля приобрели другой смысл, моменты, когда он отталкивал меня и не позволял приблизиться, когда ребенком смотрел на свечку в пирожном, а вокруг никого не было. Моменты, когда Ригель взял меня на руки в парке, когда впервые позволил мне прикоснуться к себе, когда смотрел на меня глазами побежденного человека, который все еще думает, что он ранен и истекает кровью…
— Не бросай его, Ника! Не позволяй ему отказываться от самого себя. — Аделина смотрела на меня с тревогой. — Ригель обрекает себя на одиночество. Может, потому, что считает, что не заслуживает ничего другого… Он вырос с осознанием того, что он никому не нужен, и убежден, что так будет всегда. Ника, не оставляй его одного! Обещай, что не бросишь его!
Я так не поступила бы, нет. Я не оставила бы его одного, потому что он и так слишком долго был один и потому что сказки существуют для всех.
Я не оставила бы его одного, потому что жизнь хороша не тогда, когда ты один, а когда рядом есть кто-то, с кем ты идешь рука об руку, и солнце светит в лицо, и радуется сердце.
Я не оставила бы его одного, потому что мне хотелось с ним разговаривать, слушать его, понимать его чувства изо дня в день, из года в год. Я мечтала коснуться его души.
Я хотела видеть, как он улыбается, смеется и светится от радости, хотела видеть его счастливым, как никогда прежде. Я хотела всего этого и даже большего, потому что Ригель подчинил мое сердце ритму своего дыхания, и теперь я не знала, как можно дышать по-другому. Мне хотелось прокричать все это здесь, в гостиной, сидя на диване, но я сдержалась. То, что высказало мое сердце, осталось при мне.
— Обещаю.
На следующий день я быстро шагала по окрестным улицам с маленьким свертком в руке. Я немного опаздывала. Наконец через дорогу от меня показался киоск с мороженым. Я подошла к
