Кроме того, незамедлительно требовалось восстановить законность и порядок. Я сказала Вилли 11 июля, что намереваюсь отправиться в Скотленд Ярд и хочу, чтобы мне продемонстрировали, как они справляются с ситуацией. После брифинга в Скотленд Ярде меня провезли по Брикстону, а 13-го я съездила в Ливерпуль. Проезжая через Токстет, где произошли беспорядки, я заметила, что дома там были не самыми худшими в городе. Мне сообщили, что некоторые молодые люди, участвовавшие в беспорядках, ввязались в неприятности от скуки. Достаточно было посмотреть на неухоженные, замусоренные участки вокруг этих домов, чтобы понять: при желании им было чем заняться. Я задалась вопросом, как люди могут жить в таких условиях, не пытаясь улучшить окружающее пространство. Чего тут недоставало, так это чувства личной ответственности.
Прежде всего, я побеседовала в Ливерпуле с полицейскими. Я также встретилась с членами совета в ливерпульской ратуше, а затем поговорила с группой общественных активистов и молодых людей. Неприятно было наблюдать враждебность последних по отношению к главному констеблю полиции. Но я внимательно выслушала все, что они хотели сказать. Они рассказывали о своих проблемах очень искренне.
Этот визит не оставил у меня сомнений в том, что мы столкнулись с огромными проблемами. Людям нужно было вновь обрести чувство уважения к закону, к своему району и к себе самим. Несмотря на реализацию большинства рекомендаций Скармана и внутригородские инициативы, ни одно современное средство, полагающееся на государственное вмешательство и государственные затраты, не выглядело эффективным. Причины были глубже, и лекарства должны были быть соответствующими.
Почти все бунтовщики были молодыми людьми, чьи обостренные животные инстинкты, обычно сдерживаемые общественными ограничениями, теперь вырвались на свободу и сеяли хаос. Что случилось с ограничениями? Чувство общности, включая страх осуждения со стороны соседей, сильнейший из таких барьеров. Но это чувство было утрачено в бедных районах городов. Зачастую такие районы были искусственными творениями местных администраций, которые вырвали людей из привычной среды обитания и переселили в плохо обустроенные места проживания, где они не знали своих новых соседей. Многие из таких новых «районов» были этнически смешанными; в этих условиях даже иммигрантские семьи, в которых сильно чувство традиционных ценностей, оказались в ситуации, когда эти ценности разрушались под воздействием окружающей культуры. А программы социальных льгот притупляли чувство личной ответственности. В результате росли преступность (среди молодых мужчин) и появление внебрачных детей (среди молодых женщин).
В основе беспорядков лежало снижение авторитета, ведь авторитет на всех уровнях: дома, в школе, в церквях и в государстве – падал на протяжении всех послевоенных лет. Отсюда и футбольное хулиганство, расовые беспорядки и преступность. Бунты 1981 г. превратились в сатурналии в результате того, что телевидение представляло разгул преступности и мародерство как социальный протест.
После решения проблем британской экономики нам предстояло обратиться к этим более глубоким и неподатливым проблемам. Я делала это в мой второй и третий сроки при помощи ряда мер, связанных с жильем, образованием, местной администрацией и социальной защищенностью, которые мои советники, вопреки моим возражениям, хотели назвать «социальным тэтчеризмом», и мы только начали делать успехи к тому моменту, когда я покинула свой пост.
Бюджет 1981 г. продолжал беспокоить Кабинет. В 1980 г. несогласные в Кабинете не желали видеть серьезность экономической ситуации и поэтому настаивали на больших государственных затратах, в 1981 г. они совершили противоположную ошибку, преувеличивая уязвимость экономической перспективы и призывая увеличить затраты в попытках восстановить прежний уровень экономики. Есть что-то подозрительное в логике решения, которое всегда остается одним и тем же вне зависимости от самой проблемы.
Один из мифов, увековеченных прессой того времени, утверждал, что министры казначейства и я были одержимы стремлением засекретить вопросы экономической политики, избегая дебатов в Кабинете. Учитывая опыт прошлых утечек, Джеффри Хау настаивал на трех или четырех полных экономических дискуссиях в кабинете каждый год, будучи уверенным, что это поможет нам завоевать большую поддержку; я была согласна с предложением Джеффри, пока оно приносило результаты.
Споры достигли апогея в четверг 23 июля. Тем утром я сказала Дэнису, что мы зашли так далеко не для того, чтобы сворачивать теперь. Я не останусь премьер-министром, если мы не проведем свой курс до конца. Министры внесли заявки на дополнительные расходы более 6,5 млрд, из которые целых 2,5 млрд запрашивались на национализированные предприятия. Но казна настаивала на снижении государственных расходов на 1982–1983 гг. ниже показателей мартовской «Белой книги». В результате возник один из самых ожесточенных экономических споров из тех, что я пережила на посту премьера. Одни настаивали на дополнительных государственных расходах и займах, которые облегчат путь к восстановлению. Возникли разговоры о заморозке зарплат. Даже те, кто, подобно Дж. Нотту, поддерживал требование крепких финансов, протестовали, считая предложение слишком суровым. Предметом спора стала наша стратегия. Однако Вилли, Кит и, разумеется, сам Джеффри сохраняли лояльность. Именно их лояльность помогла нам прорваться.
В первые дни существования нашего правительства я сказала: «Дайте мне шесть сильных и преданных мужчин, и мы прорвемся». Очень редко у меня столько бывало. Поэтому я решительно выступила в защиту канцлера. Но закрывая заседание, я понимала, что многие в кабинете не разделяли эту точку зрения. Большая часть наших разногласий попала в прессу. Были особенно возмутительные комментарии со стороны Ф. Пима и П. Торникрофта, отвечавших за презентацию нашей точки зрения перед общественностью. Согласно мнению Френсиса, я согласилась на восстановление «Комитета по связи», в котором министры и Центральный офис могли работать вместе, согласуя свои позиции. В августе стало ясно, что в действительности это использовалось, чтобы подорвать нашу стратегию.
Джеффри Хау заявил в Палате общин, что последний сделанный CBI обзор тенденций в промышленности свидетельствует о том, что мы подходим к завершению, заявление несколько неосмотрительное, но правдивое. Потом Френсис Пим в ходе продолжительного выступления заметил: «Пока мало свидетельств того, что подъем состоится. И что восстановление, когда оно начнется, может быть медленным». Этот прогноз показался бы безрассудным даже в устах экономиста; у Френсиса он был на грани визионерства. Даже Питер Торникрофт, который был блестящим председателем партии в оппозиции, присоединился к жертвам «растущего уныния» и утверждал, «что ничто не указывает на восстановление экономики». Важно иметь в виду, что эти комментарии исходили от людей, отвечавших за то, чтобы представлять политическую линию правительства, и тем наносили ему огромный ущерб.
Реформа профсоюзов была еще одной причиной разлада. Мы издали «Зеленую книгу» об иммунитетах профсоюзов. Когда в конце июня 1981 г. появились комментарии, все свидетельствовало о том, что предприниматели хотят дальнейших действий, чтобы подчинить профсоюзы власти закона. Но у нас с Джимом Прайором возникли разногласия относительно того, что нужно предпринять. Я хотела сделать так, чтобы их финансы стали прозрачнее для судов. По мнению Джима, профсоюзы могут одолеть любое законодательство, если захотят. Я считала, что это не так, что прежние правительства отступали, когда битва почти уже была выиграна. Кроме того, я также была убеждена, что в вопросе обеспечена поддержка со стороны общественности. Разногласия между членами Кабинета по вопросам экономической стратегии были фундаментальны по своей сути. Поэтому мне было ясно, что требовалась перестановка, если мы хотели, чтобы наш экономический курс продолжался.
Я решила провести перестановку во время парламентских каникул, чтобы новые министры могли познакомиться со своими департаментами, прежде чем им начнут задавать вопросы в Палате. Однако только в сентябре я обсудила детали со своими ближайшими советниками. Вилли Уитлоу, Майкл Джоплинг («Главный Кнут») и Ян Гау прибыли в Чекерс на уик-энд 12–13 сентября. К нам присоединились Питер Керрингтон и Сесил Паркинсон. Сама перестановка произошла в понедельник.
Я всегда сперва встречалась с тем, кому предлагала покинуть кабинет. Я начала с Яна Гилмора и сообщила ему о своем решении. Он обиделся. Он покинул Даунинг-стрит и перед телекамерами осудил политику правительства, заявив «что она полным ходом идет прямым курсом на скалы». Кристофер Соамс тоже рассердился, но в более достойной манере. У меня сложилось впечатление, что он чувствовал себя так, будто его уволила его домработница. Марк Карлайл, который не был эффективным министром образования, также покинул кабинет, но сделал это с достоинством и юмором.
