– Берегись кинжала, – успевает предупредить Андрей, прежде чем Ефим перехватывает щупальцем руку с оружием и раскручивает подъесаула над головой.
– Не хватайся за бебут – за бебут у нас… наказывают, – ревет он через внешние динамики и закидывает человека в экзоскелете на дворцовую крышу – где-то наверху жалобно гремит кровельная жесть.
– Куда теперь?
– Обогни дворец с другой стороны, – Андрей указывает маршрут до Троицкой башни. – И давай без жертв, ладно?
Пока первая из вспомогательных личностей Андрея сопровождает Ефима в Москве, вторая ползет по корабельному трапу, преодолевая ступеньку за ступенькой. Слезы катятся по щекам. Тело брата едва ему подчиняется. Лестница бесконечна.
«За что мне это?» – спрашивает себя подполковник. Ответ ему известен – за грехи, ибо они велики. Он никому не рассказывал, даже Ефиму, чем занимался на Ближнем Востоке. Все его внеочередные повышения были не просто так. Он делал с людьми то, что сейчас сделали с ним – не так виртуозно, но много страшнее. Перед внутренним взором встают боевики и террористы, прошедшие через его руки. Их похищали и доставляли в его полевой лагерь в пустыне, где нет лишних глаз…
Обычно все происходит так: Андрей надевает на голову пленника массивный ТМИН отечественной разработки, затем показывает фотографию – это снимок полевого командира, лидера террористов или радикального шейха. Пленник смотрит, а шлем активирует медиовентральный гиперстриатум, отвечающий за процесс импринтинга, и создает скрытые поведенческие реакции. Когда пациент возвратится в лагерь, откуда был похищен, то не будет помнить процедуру, но в определенный момент выстрелит в человека с фотографии или набросится с ножом, или воткнет отравленную иглу в спину. Его тут же убьет охрана. Если же нет, то он убьет себя сам, когда убедится, что цель мертва…
Сколько смертников он подготовил? Два десятка точно. Это было войной с терроризмом, отстаиванием государственных интересов, но он проделывал страшные вещи с живыми людьми, и теперь они добрались до него, и сейчас он получает то, что заслужил. Но если это означает возмездие, то рядом должно быть и искупление! О, как он жаждет его – больше всего на свете. Поэтому он рычит от бессилия, но не сдается. Ему надо наверх – к своему искуплению грехов.
Душевные терзания второй ипостаси не трогают третью. Служебное alter ego подполковника СИБ готовится к главному сражению – за собственный мозг. Все, что он предпринял до этого, – лишь паллиатив: костыли и заплаты. Пришла пора вернуть то, что его по праву.
«Кортикобульбарный тракт наверняка захвачен, – анализирует он ситуацию. – Мышцы лица хаотически сокращаются, одна гримаса сменяет другую. Меня шатает из стороны в сторону. Может, бледный шар?»
Он назначает запрет на запись в этот раздел. Держать равновесие становится проще. Радость от первой победы опьяняет, но враг возвращает удар.
Андрей изгибается дугой в пароксизме дикой боли – словно голый землекоп, которого под завязку накачали «субстанцией P». Тело Ефима скатывается по трапу – назад, к «старту». Чтобы уменьшить боль, он организует выброс энкефалинов и эндорфинов – синаптические везикулы раскрываются, выпуская опиоидные пептиды.
Боль уходит. Нейромедиаторы заставляют мозг петь, как отколотое бутылочное горлышко на ветру. Пространство и время сжимаются до планковских величин – все, что может впихнуть в себя дорсолатеральная область префронтальной коры.
Самое главное сечение перехвата – варолиев мост. Кто контролирует его – контролирует все тело. Начиная битву за мост, Андрей вводит в бой ударные снифферы – они перехватывают все обращения от ТМИНа и анализируют их вредоносность. Любая подозрительная активность жестко пресекается. Он сканирует настоящее и прошлое – энграмма за энграммой. Вот воспоминание из детства – они с братом у бабушки на даче, поливают грядки, и тут Андрей, открыв ТМИН-консоль, вводит программный код… Стоп! Ему пять лет. Он еще не знает нейропрограммирования. На его мальчишеской голове даже нет ТМИНа. Стирающий луч отсекает подложное воспоминание, испепеляя внедренную поведенческую программу. Как глубоко они в него забрались? Как сильно переделали? Он не остановится, пока не вычистит все.
Уличные бои – в самом разгаре. Архикортекс напоминает Сталинград образца 1942 года – ожесточенное сражение ведется за каждый дом, за каждую клетку Пуркинье. Он отправляет с консоли штурмовые команды одну за другой. Программы-демоны бьются с обеих сторон. Это полномасштабная гражданская война – брат на брата, рут на рута. Родительские процессы гибнут пачками, вместе со своими потомками. На их место встают свежие подкрепления. Очистив мозжечок и закрепившись на входах его многочисленных ножек, он готовит войска к водной переправе. Пора вторгнуться в соседние области. Глутаматчики в плавающих бронетранспортерах, нейромедиаторы на грани эксайтотоксичности. «Свобода или апоптоз!» – вот девиз клеток Гольджи в этой войне.
Через десять минут с начала битвы рептильный мозг наконец-то освобожден. Андрей испытывает первобытное удовлетворение. Ему нужно больше энергии. Задействовав норадреналиновое депо в «голубом пятне», он врубает форсаж – сердце стучит сильнее, дыхание становится свистящим. Нахлынувшее чувство тревоги заставляет тело сжаться, как пружина – еще чуть-чуть, и он провалится в фазу парадоксального сна, но в последнюю секунду вытаскивает себя на серотонине. «Бей или беги!» – вопят древние центры. Бить некого, бежать некуда, поэтому он ползет вперед, переведя гипоталамус на ручное управление и надсаживая надпочечники ради выброса убойных доз адреналина. Симпатическая нервная система звенит, как натянутая струна, – того гляди лопнет. Туннельным зрением, сузившим обзор до размеров «желтого пятна», он видит – конец трапа близко.
Все в нем кипит от гнева – они исподтишка дрессировали его дофаминовым пряником, день за днем записывая в него свои энграмы, пока те не стали безусловными императивами. Он чувствует свой мозг оскверненным. Ничего – кто бы они ни были, они еще поплатятся.
Сделав прилегающее ядро ставкой главнокомандующего, он читает сводки с фронтов – глутаминовые гонцы прибывают с донесениями из вентральной зоны и префронтальной коры. Поведенческие программы ждут его отмашки вместо того, чтобы включаться напрямую. Когда Андрей доползает до верхней ступеньки, он почти владеет своим неокортексом – за исключением корковых зон основных анализаторов. В них еще гнездится захватчик, искажая экстероцептивные данные и продолжая кормить его сбивающей с толку лажей. Теперь резервный штаб располагается в гиппокампе. Он называет его деревней Тарутино, а себя Кутузовым – Андрей по-прежнему наполовину слеп. Контрлатеральный и ипсилатеральный каналы правого глаза ему не принадлежат – нейробонапарт, захвативший его мозг, использует их для отступления – как Старую Смоленскую дорогу.
Еще рывок, и задняя ассоциативная область избавлена от враждебного вмешательства. Ложные образы стерты, нужные эфференты инициированы. Третичные поля, отвечающие за высшее мышление, усеяны трупами пирамидальных клеток Бетца. Внутренняя речь – венец рассудочной деятельности – наконец-то свободна. Ни единого шума или искажения. Теперь видят оба глаза. Битва за мозг выиграна. Пошатываясь от усталости и острой гипогликемии, Андрей поднимается и входит в рубку – победителем.
Старший помощник капитана подхватывает его до того, как он падает на пол, и передает в руки корабельному врачу. В ходовой рубке размещают раненых. Уцелевшие члены экипажа приходят с донесениями и уходят с поручениями. Кругом крики, ругань, стоны.
– Жив, Ефим Петрович. Мы-то думали, в роботе сгорел, – говорит старпом.
– Как наши дела? – спрашивает Андрей.
– О реакторах беспокоишься? – Его принимают за Ефима, а тот – начальник смены на Блочном Пульте Управления.
– В целом.
– Хреново, – вздыхает моряк. – Всех, кто на мостике был, – в пепел. Внешний корпус с левого бока, ледовый пояс, ширстрек – как слизнуло. Цистерны с ГСМ взорвались. От форпика – одни ошметки. Половину клинкерных дверей заклинило. На твиндеке горит груз. В трюме течи от гидроудара.
– А реакторы?
– Правый РИТМ в порядке, а вот левому отмахнуло обстройку вместе с гермопроходками. Сама бочка выдержала. С БПУ сообщают, что часть шкафов ТПТС и пультов испарились вместе с дежурными. В левом РИТМе падает давление второго контура. Пока закачивают резервный дистиллят, но если протечки не устранят, придется глушить.
– А другие корабли?
– «Вилькицкого» вдоль располовинило. Газовоз по боку чиркнуло, а «Якутск», «Щербин» и «Тольятти» вообще не задело – в изгибе канала стояли.
«Вилькицкий» – ловит Андрей знакомое название. «Чудо-девушка Маша» – вспоминаются слова Ефима. Брату сейчас лучше не говорить – потом.
