Нахман, - девушка медленно двинулась наверх, - вы не Мессия, и никогда им не станете. Но у вас, -
Ханеле повернулась, - будет много хасидов. Очень, много».
Она закрыла глаза и увидела толпы людей, свечи, окружающие саркофаг, услышала гул голосов.
Ханеле добавила: «Вы навсегда останетесь их цадиком, рав Нахман. Весь мир, это как один узкий
мост. Надо пройти по нему и ничего не бояться».
-Как я могу подумать, что обману ее? - спросил себя Нахман. «Она же пророк, словно в старые
времена».
На вершине холма он остановился: «Спасибо вам. Я не боюсь, нет. А вы…- юноша замялся, - вы
разве не знаете, выйдете вы замуж, или нет? Ведь если вы видите все о других…»
-Не все, - поправила его Ханеле.
-Бывает, что и не вижу, рав Нахман. А про себя, - она усмехнулась, - вы, этого, наверное, не
читали. Я читала, хоть и запрещено. «Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно,
тогда же лицом к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно, как я познан - у нее был
низкий, скорбный голос. Нахман, пораженно, спросил: «Откуда это?»
-Неважно, - отмахнулась девушка.
-Как сквозь тусклое стекло, - повторила она. «Господь мудр, рав Нахман - если бы я увидела все, я
бы, наверное, не захотела больше жить. А так, - она развела руками, - когда придет Мессия - я
познаю. Но тогда уже будет не надо, - она весело, звонко рассмеялась.
- Бен-Азай глянул - и умер; Бен-Зома глянул - и повредился в уме…- пробормотал Нахман. Она все
улыбалась - легко, мимолетно:
-Я там была. В Пардесе. И дед мой был, и еще несколько человек. Но вам ничего не расскажу, это
запрещено. Пойдемте, - она вздохнула, - мне еще надо папе обед в ешиву отнести.
Он шел за ней, потрясенно глядя на стройную спину, на высоко поднятую, укрытую шалью голову, -
косы разметало ветром. Нахман сказал: «Вы, наверное, Шхина, Божественное присутствие на
земле. Наш сын мог бы стать Мессией, Хана».
Девушка повернулась. Подняв руки, она выставила вперед ладони:
-Я не Шхина. Вы не Мессия. А наш сын…., - она не закончила. Потянувшись, - он был выше, -
погладив его по щеке, Ханеле шепнула: «Мир судится по благости, рав Нахман. Не надо делать
того, что принесет страдания другим».
-Не будет страданий, - уверенно отозвался Нахман. Обняв ее, он поцеловал прохладные, сухие
губы: «Не будет».
Ханеле лежала, вытянувшись на узкой кровати, глядя в беленый потолок своей комнаты.
-Не надо, Господи, - попросила она, помотав головой. Она слышала детский плач, видела
изможденную, старую женщину, что сидела, прислонившись к стене, слышала плеск воды.
Поежившись, обхватив плечи руками, девушка шепнула: «Холодно, Господи, как холодно. И
глубоко. Нет спасения, нет». Ханеле перевернулась на бок и,- сама того не ожидая, - улыбнулась:
«Хоть братик мой будет счастлив».
Она вспомнила, как Моше, прислушался к шагам за стеной: «Мама на рынок пошла. Ты только не
говори родителям, я их как-нибудь…- юноша помолчал, - подготовлю».
-Не скажу, конечно, - Ханеле закрыла том Талмуда и покусала перо: «Ты не боишься? Вы один раз
виделись всего. И то, когда детьми были. Вдруг она изменилась?»
Моше уверенно положил ладонь на связку писем:
-Элишева самая лучшая. У нас все будет хорошо. Ее родители согласны. Хотя, конечно, они сначала
не хотели, чтобы мы на Святой Земле жили. Но она их переупрямила. Дядя Иосиф, сама знаешь,
майор во французской армии. Еврей, - со значением прибавил Моше, - и офицер. Может быть, он
генералом станет. У нас тоже, - он повел рукой в сторону двора, - будет своя армия, еврейская.
-Будет, - рассеянно согласилась Ханеле. «Не сейчас, конечно. Мы с тобой этого не увидим».
Моше помолчал: «Никогда тебя об этом не просил….»
Ханеле усмехнулась. Вставая, убирая Талмуд, девушка поцеловала его рыжую голову. «У вас все
будет в порядке, мой милый».
-А у папы с мамой? - Моше посмотрел на нее.
Она не ответила. Прибрав на столе, Ханеле посмотрела на часы: «Пойдем, провожу тебя до
ешивы, и заодно папе поесть отнесу».
-Хорошо, - повторила Ханеле. Девушка насторожилась - в ставню ударил камешек. Она спустилась
вниз, как была, в одних чулках, и подняла засов.
На нее пахнуло морозным воздухом. Нахман оглянулся: «Они все там за столом. Еще часа два
просидят, а то и больше. Не бойся, не бойся, пожалуйста…, - он стал целовать ее. Ханеле,
прижавшись к нему, потянув его в переднюю, - захлопнула дверь.
-Так вот как это бывает, - подумала она, очутившись в своей спальне, опускаясь на кровать. Ставни
были закрыты, в кромешной темноте колебался крохотный, слабый огонек свечи.
-Я вернусь, - слышала она шепот Нахмана. «Вернусь в следующем году, обязательно…, Разведусь с
женой. Мы еще детьми поженились, мы друг друга никогда не любили…, Вернусь и женюсь на
тебе, Ханеле, моя Ханеле…, И всегда, всегда, буду гордиться тобой».
Она плыла, пытаясь вынырнуть из тусклой воды, пытаясь разглядеть - что перед ней, задыхаясь.
Потом вокруг нее забили молнии, вода стала ясной - на единое мгновение. Ханеле, увидев,
закричав: «Нет!», почувствовала на губах соленый вкус.
-Ты плачешь…- раздался нежный голос. Он целовал ее, - тихо, взволнованно дыша, едва касаясь ее
губ. «Спасибо тебе, спасибо…»
Ханеле чуть двинулась. Ощутив легкую боль, оправив платье, девушка устроила растрепанную
голову на его руке.
-Расскажу тебе что-то, - сказала она, и начала - таинственным, низким голосом:
- Это история про царя, у которого были шесть сыновей и одна дочь. Дорога была ему эта дочь,
он очень любил ее и часто играл с ней. Как-то раз были они вдвоем, и рассердился он на нее.
И вырвалось у отца: «Ах, чтоб нечистый тебя забрал!». Ушла вечером дочь в свою комнату, а
утром не могли ее нигде найти. Повсюду искал ее отец и крепко опечалился из-за того, что она
пропала. Тогда первый министр царя, увидев, что тот в большом горе, попросил, чтобы дали
ему слугу, коня и денег на расходы, и отправился искать царевну…
Она говорила. Нахман, гладя ее по голове, целуя влажные глаза, слушая о странствиях министра,
улыбнулся: «Это про Шхину и еврейский народ».
Ханеле ласково провела рукой по его лицу :
-У меня их много, я сижу с детьми бедняков, веселю их, сказки сами собой складываются.
Она поднялась и достала из сундучка стопку тетрадей:
-Возьми. Я их все равно никогда не издам, а тебе, может быть, удастся. Называется «Спрятанная
книга», но ты можешь дать свое имя, конечно.
Он приложил ее ладонь к щеке: «А я ведь еще что-то напечатаю, да?»
Ханеле кивнула: «Напечатаешь. И сожжешь - тоже. Я иногда пишу кое-что, и сразу же сжигаю.
Просто потому, что еще время не пришло».
Нахман поднялся. Обняв ее, он почувствовал на ее груди, под платьем - пронзительный жар
металла.
-Это с тех пор, как я тебя увидела, - просто сказала Ханеле. «Никогда еще такого не было…- она
хотела продолжить, но, осеклась: «Неважно». Нахман положил руку туда, где висел амулет, и
услышал ее шепот: «Ты придешь завтра?»
-Приду, - ответил он, вставая на колени, прижимаясь головой к ее ногам. Они молчали, не
отрываясь друг от друга, слушая свист зимнего ветра за окнами маленького дома.
Часть пятая
Святая Земля, лето 1798 года
Теплый ветер завивал пыль, высокое, ясное небо простиралось над Иерусалимом. Кладбище
уходило вдаль - рядами бесконечных, серых камней. Аарон посмотрел на чистую, прибранную
могилу. «Ева, дочь Александра Горовица, - он мог бы и с закрытыми глазами написать эти
прихотливые, изогнутые буквы. Он перевел глаза на яму, что была вырыта рядом, и почувствовал,
как кто-то трогает его за плечо: «Рав Горовиц…»
-Да, - сказал Аарон. «Да, конечно».
Он откашлялся и начал читать кадиш. Тело лежало на носилках, скрытое саваном.
-Маленькая, какая маленькая, - подумал он. На холсте уже виднелась легкая пелена мелкого песка.
Он читал и вспоминал ее лихорадочный, измученный шепот: «Аарон…., Позаботься о девочках, я
прошу тебя…, Дай, дай мне его…, С ним все хорошо?»
-Да, - кивнул Аарон, не желая вспоминать синеватое, крохотное тельце и то, как акушерка развела
руками: «Не дышит, рав Горовиц. Да и дышал всего мгновение». Дина с усилием улыбнулась.
Рухнув на постель, женщина потеряла сознание.
-Мальчик, - пронеслось у него в голове. «Она так хотела мальчика. Он там, - Аарон взглянул на
носилки, - вместе с ней».
Он вспомнил, как, вернувшись из Америки, они с женой сидели под гранатовым деревом.
Батшева Батшева бойко ковыляла за собакой. Дина рассмеялась, и положила его руку себе на
живот:
-На нашей хупе Ханеле мне напророчила, что у нас будет семеро детей, рав Горовиц.
Она лукаво подняла бровь. Аарон, потянувшись, поцеловал ее: «Когда?»
