— Ваша честь, — начинает Фишер, — этот процесс тянется так долго, что совершенно ясно: присяжные не смогут прийти к единому мнению. Я переговорил со своей подзащитной, и, если мистер Браун не возражает, мы бы хотели предоставить решать это дело вам, ваша честь, чтобы вы взвесили все улики и вынесли вердикт.
Что ж, Квентин ожидал чего угодно, только не этого. Он смотрит на адвоката защиты как на сумасшедшего. Никто, разумеется, не в восторге, когда присяжные не могут принять единогласного решения, но позволить судье единолично решать исход дела — значит строго придерживаться буквы закона: в данном случае это намного выгоднее обвинению, чем защите. Фишер Карринтон только что преподнес Квентину обвинительный приговор на блюдечке.
Судья пристально смотрит на прокурора:
— Мистер Браун, что скажет обвинение?
Квентин откашливается:
— Обвинение считает это абсолютно приемлемым, ваша честь.
— Отлично. В таком случае я должен распустить присяжных. Мне нужен час, чтобы еще раз изучить улики, и я вынесу свое решение.
Кивком головы судья отпускает их и начинает решать судьбу Нины Фрост.
Адриенна оказывается просто какой-то манной небесной. Она забирает у меня Натаниэля, выступая в роли гимнастического снаряда, когда мы с Калебом уже выжаты как лимон и не в силах продолжать игру. Натаниэль взбирается ей на спину, а потом соскальзывает по длинной голени.
— Если устанете от него, — говорит Калеб, — просто скажите, чтобы он прекратил.
— Дорогуша, я ждала этого всю свою жизнь. — Адриенна переворачивает Натаниэля вверх ногами, тот хохочет.
Я разрываюсь между желанием просто наблюдать за их игрой и желанием включиться в нее. Больше всего я боюсь, что если еще раз прикоснусь к сыну — никакой силой меня от него уже не оттянешь.
Раздается стук в дверь игровой комнаты, мы все поворачиваемся. На пороге неловко переминается Патрик. Я знаю, чего он хочет, и знаю, что он никогда об этом не попросит в присутствии моей семьи.
К моему удивлению, Калеб решает взять ситуацию в свои руки. Он кивает на Патрика и говорит мне:
— Иди.
Мы с Патриком молча идем по извилистым переходам первого этажа, держась на почтительном расстоянии друг от друга. Мы заходим так далеко, что я обнаруживаю, что понятия не имею, где мы находимся.
— Как ты могла! — наконец восклицает он. — Если бы ты предстала перед другими присяжными, у тебя был бы шанс на оправдательный приговор.
— И мне пришлось бы еще раз провести Натаниэля, Калеба, тебя и всех остальных через весь этот ужас. Патрик, это необходимо прекратить! Нужно заканчивать. Любой ценой.
Он останавливается и опирается о трубу отопления.
— Я никогда не думал, что ты сядешь в тюрьму.
— Я много чего не думала, — отвечаю я и робко улыбаюсь. — Будешь приносить мне хоть изредка китайский сыр?
— Нет. — Патрик смотрит в пол. — Меня здесь не будет, Нина.
— Что?
— Я переезжаю. На северо-западе появились вакансии, поеду посмотрю. — Он глубоко вздыхает. — Я всегда мечтал там побывать. Мне просто не хотелось ехать туда без тебя.
— Патрик…
С величайшей нежностью он целует меня в лоб.
— У тебя все будет хорошо, — негромко говорит он. — Где наша не пропадала!
Он дарит мне кривую улыбку, которая скользит в мой нагрудный карман. И выходит в коридор, оставляя меня одну искать дорогу назад.
Распахивается дверь туалета на первом этаже, и внезапно всего в метре от меня возникает Квентин Браун.
— Миссис Фрост… — бормочет он.
— После всего, что произошло, мне кажется, вы можете называть меня Ниной.
Он нарушает этические нормы, разговаривая со мной без Фишера, и мы оба это прекрасно знаем. Тем не менее после всего, что мы пережили, нарушение этого правила уже не кажется таким ужасным. Когда он продолжает молчать, я понимаю, что он считает по-другому, и пытаюсь обойти его.
— Прошу прощения, меня в игровой ждет семья.
— Должен признаться, — бросает Квентин мне в спину, — я был удивлен вашим решением.
Я оборачиваюсь:
— Предоставить все судье?
— Да. Не знаю, поступил бы я так же, будучи на вашем месте.
Я качаю головой:
— Квентин, как ни крути, но вас невозможно представить в роли подсудимого.
— А в роли отца?
Я удивлена:
— Тоже. Не знала, что у вас есть семья.
— Мальчик. Шестнадцать лет. — Он засовывает руки в карманы. — Знаю, знаю. Вы так часто представляли меня безжалостным негодяем, что сейчас трудно поверить, что я могу испытывать хоть толику сострадания.
— Ну, возможно, не таким уж безжалостным негодяем… — пожимаю я плечами.
— Тогда козлом?
— Это ваши слова, не мои, — отвечаю я, и мы оба улыбаемся.
— С другой стороны, люди не перестают меня удивлять, — размышляет он. — Например, окружной прокурор совершает убийство. А помощник генерального прокурора проезжает мимо дома подсудимой только для того, чтобы удостовериться, что с ней все в порядке.
Я фыркаю:
— Если вы и проезжали мимо моего дома, то только для того, чтобы убедиться, что я не сбежала.
— Нина, а вы никогда не задумывались, кто из конторы прислал вам отчет с результатами экспертизы белья?
У меня приоткрывается рот.
— Моего сына зовут Гидеон, — говорит Квентин.
Он кивает мне и, посвистывая, взбегает по лестнице.
В зале суда так тихо, что я слышу дыхание сидящего за моей спиной Калеба. Слышу слова, которые он произнес за секунду до того, как мы вошли в зал, чтобы выслушать приговор суда: «Я горжусь тобой».
Судья О’Нил откашливается и начинает зачитывать:
— Улики по данному делу ясно свидетельствуют о том, что тридцатого октября две тысячи первого года подсудимая Нина Фрост вышла из здания суда, купила пистолет, спрятала его и пронесла в зал окружного суда Биддефорда. Еще улики указывают на то, что она подошла к отцу Шишинскому, намеренно и осознанно выстрелила ему четыре раза в голову, в результате чего он умер. Улики также указывают на то, что в момент совершения этих деяний Нина Фрост находилась под ошибочным впечатлением, что отец Шишинский изнасиловал ее пятилетнего сына.
Я склоняю голову — каждое слово словно удар.
— Чего же эти улики не подтверждают? — задает судья риторический вопрос. — А именно, утверждения подсудимой о том, что в момент выстрела она не ведала, что делает. Свидетели показали, что она действовала осознанно и методично, решив лишить жизни человека, который, по ее убеждению, обидел ее сына. В тот момент подсудимая вела себя как опытный, практикующий помощник окружного прокурора, который отлично знал, что любой человек, обвиняемый в преступлении, включая и отца Шишинского, невиновен, пока суд не докажет обратное. Другими словами, суд полагает, что Нина Фрост столько лет проработала прокурором, столько повидала, что, прежде чем нарушить закон, она бы хорошенько все обдумала.
Он поднимает голову и поправляет на носу очки.
— Таким образом, я отклоняю ходатайство защиты о невменяемости подсудимой.
Слева от меня ерзает Квентин Браун.
— Тем не менее…
Квентин замирает.
— …в законодательстве этого штата существует еще одна причина, которой можно оправдать убийство, а именно: если подсудимый находился под влиянием обоснованного страха или злости, имеющих достаточные основания. Нина Фрост как прокурор не имела причин бояться или сердиться утром тридцатого октября… однако у матери Натаниэля такие причины были. Попытка ее сына назвать обидчика, непредсказуемость анализа ДНК, глубокое знание подсудимой всех тонкостей системы правосудия по отношению к свидетелю — все вместе, по мнению суда, и является достаточным основанием по закону.
Я перестала дышать. Это не может быть правдой!
— Подсудимая, встаньте.
Только когда Фишер тянет меня за руку и рывком ставит на ноги, я вспоминаю, что подсудимая — это я.
— Нина Фрост, вы признаетесь невиновной в совершении умышленного убийства. Вы признаны виновной в лишении человека жизни — на основании статьи 17-А, часть 203, пункт 1(б) Судебного уложения штата Мэн. Согласна ли подсудимая выслушать заключение суда и приступить к исполнению приговора уже сегодня?
— Да, ваша честь, — бормочет Фишер.
Судья впервые за сегодняшнее утро смотрит на меня.
— Я приговариваю вас к двадцати годам лишения свободы с зачетом срока предварительного заключения с отбыванием наказания в окружной тюрьме штата Мэн. — Он выдерживает паузу. — Оставшийся срок из этих двадцати лет будет считаться условным, и вы будете освобождены от наказания условно-досрочно. Вам необходимо отметиться у дежурного, прежде чем покинуть сегодня зал суда, и потом, миссис Фрост, вы свободны.
