Время временно оставить камни в покое. Только тогда вернется утраченное было ощущение, что свой черед еще настанет и для стихов Ольги Седаковой. Недаром же она сама в стихотворении «Золотая труба. Ритм Заболоцкого» утверждает, что сегодня только и можно жить, что
Над просохшими крышамии среди луговой худобыв ожиданье неслышимойобъявляющей счастье трубы.
Библиография
Собрание сочинений в 2 т. / Предисл. С. С. Аверинцева. Т. 1. Стихи. 600 с. Т. 2. Проза. 900 с. М.: NFQ, 2001.
Путешествие волхвов. М.: Гносис, 2002. 264 с.
Старые песни. М.: Локус-пресс, 2003.
Из цикла «Начало книги»: Стихи. Слово после вручения премии // Континент. 2003. № 116.
Стихи номера // Критическая масса. 2004. № 4.
Стихи // Иностранная литература. 2005. № 4.
Как я превращалась. М.: ТимДизайн, 2006. 36 с.
Музыка. М.: Русскiй мiръ, 2006. 480 с. (Литературная премия Александра Солженицына).
Две книги: Старые песни; Тристан и Изольда. Стихотворения в исполнении автора. СПб.: Студия совр. искусства «АЗиЯ-Плюс»; Изд-во Сергея Ходова, 2008. 88 с. + CD.
Прощание // Дружба народов. 2008. № 10.
Всё, и сразу: Новая книга стихов. СПб.: Пушкинский фонд, 2009.
Стихи. Переводы. Poetica. Moralia. Собрание сочинений в 4 т. М.: Ун-т Дмитрия Пожарского, 2010.
Сад мирозданья. М.: Арт-Волхонка, 2014.
Андрей Сен-Сеньков
или
«Стихотворение – домик для прилагательных»
В памятном борхесовском рассказе «Сад расходящихся тропок» речь идет о нелинейном алгоритме передвижения по пространству, условно ограниченному некими рамками: стенами, межами, изгородями. Выбрать единый маршрут невозможно, все равно некоторые тропки останутся нехожеными. Андрей Сен-Сеньков с самого начала своего присутствия на карте современной поэзии возделывает достаточно отдаленный участок стихотворческого сада – в непосредственной близости от аллей визуального эксперимента и рифмованного афоризма на манер японских трех– и пятистиший.
Апелляция к визуальной изобразительности в его текстах встречается довольно часто, даже если они не сопровождены рисунками, чертежами, графическими схемами, что тоже не редкость.
восклицательный знак – след,оставленный подпрыгнувшей от счастья точкой
Гораздо интереснее случаи распространения принципов визуальной поэзии на смежные тематические области, когда роль картинки играет не рисунок, не схема, а лаконично обрисованная ситуация с итоговой сентенцией в финале:
в одном из писемчехов долго рассказываеткак накануне он освобождал мышейпопавших в мышеловкуотпуская ихон записывал на видеокамеру карандашалитературную формулу-1серых маленьких машинокс живыми дверцамиоткрывающимися в кровьа все его знаменитые чеховские рассказынаписаны так же случайнокак случайнозаписывают куски телепередач на кассету с любимым фильмом
(«Не пишите письма, их потом читают»)Зарисовки Сен-Сенькова демонстративно фрагментарны, они фиксируют мимолетное сходство вещей и событий, порою друг с другом никак не связанных. И в этой легкости усмотрения избирательного родства – самое главное свойство стихотворной речи поэта: все сходствует со всем, все входит во все без малейших изъятий. Я бы рассказал вам про цельность и целостность мира, если бы умел всматриваться в жизнь более пристально, а пока – довольствуйтесь тем, что доступно импровизации, моментальному снимку воображения.
Элемент парадокса и афористического пуанта в подобных миниатюрах обязательно присутствует, даже если он замаскирован под лингвистическую двусмысленность, рождающую далеко идущие выводы:
звонок на мобильный:«ты где сейчас?»«я в люблино»звучит как влюблено(не влюблён и не влюблена)как может быть влюбленотолько одиночество голыми руками
Ситуативная краткость описания нередко сопровождается у Андрея Сен-Сенькова развернутым пояснением к происходящему, иногда почти равным по объему «основному» тексту. Это пояснение может играть роль заглавия, а может быть оформлено как альтернативный текст самого стихотворения либо экспликация причин его появления на свет. Так, стихотворение «Аргентина – страна, потерянная в Восточной Европе»
…началось с тогочто днем я получил грустное письмо от знакомойу нее адрес HYPERLINK «mailto: [email protected]» [email protected]
Предметом для стихотворения может стать абсолютно любая картинка, в том числе представшая перед мысленным взором, как в цикле «Вымышленные виды спорта», вот один из примеров:
Смерть прячется в шкатулке среди иголок, пылии батареек. Предметы до сих пор живы. Что для смертиявляется абсолютным рекордом для закрытыхпомещений.
И еще одно важное последствие вольностей, допустимых для фланирующего по жизни поэта-наблюдателя: реальный масштаб наблюдаемых явлений может быть искажен и тем самым, по Сен-Сенькову, как раз приближен к истинному. Любое наблюдение оказывается мотивированным внутренним состоянием человека, это очень похоже на шокировавшие читателей послевоенного времени стилистические особенности экзистенциалистской прозы Камю. Человеческим существованием слова и вещи не могут быть измерены без существенного смыслового остатка; отдаться прихотям собственного зрения – значит ступить на зыбкую почву сомнения в связности мира и полновесности его реальных очертаний и этических устоев.
Впрочем, в отличие от экзистенциалистов (и еще более дальних предшественников – мастеров импрессионизма в живописи), Сен-Сеньков никогда не пытается свои частные впечатления абсолютизировать, сделать хоть в малой мере обязательными для окружающих. Из относительности наблюдений за жизнью легко вывести основания для бесперспективного релятивизма любого зрения – как духовного, так и физического. Сен-Сеньков оставляет свои мини-открытия обязательными только для себя, никогда не останавливающегося в своем движении по магическому саду расходящихся тропок.
Я помнюкак флейтист vermicelli orchestraразминал губы перед своим концертом в «оги»перед моей поездкой в турциюэто запомнилось больше самой музыкибольше самой поездкипамять –это брак по расчету или брак по любви?
(«Смотреть в Турцию – как смотреть в окно.Стекло, мешает стекло»)Он почти никогда не говорит всерьез, этот легкомысленный фланер, даже выбранный псевдоним слишком уж явно свидетельствует о двусмысленной апелляции к французским наименованиям святых. Ну разве что вот этот пассаж из цикла «Я» преисполнен серьезности и раздумчивой рассудительности:
мои стихиэто дождьслегка повернутыйвокруг своейоси
Вам не показалось?
Библиография
Танец с женщиной, которая немного выше. Стихи, проза, визуальная поэзия. М.: АРГО-РИСК; Тверь: Колонна, 2001.
Звезды русской провинции. Стихи участников II Московского междунар. фестиваля поэтов, // Уральская новь. 2001. № 11.
Пять стихотворений // Вавилон: Вестник молодой литературы. М.: АРГО-РИСК – Тверь: Колонна, 2001. Вып.8.
Царапина около Ромео // НЛО. 2003. № 62.
Три текста // Авторник: Альманах литературного клуба. М.: АРГО-РИСК – Тверь: Колонна, 2003. Сезон 2002/2003 г., вып. 11.
Четыре стихотворения // Авторник: Альманах литературного клуба. М.: АРГО-РИСК – Тверь: Колонна, 2004. Сезон 2003/2004 г., вып. 3 (15).
Дырочки сопротивляются. М.: АРГО-РИСК – Тверь: Колонна, 2006.
Заостренный баскетбольный мяч. Челябинск: Энциклопедия, 2006. 208 с.
Рисунки на футбольном мяче // НЛО. 2006. № 80.
Наша поэтическая антология // Новый берег. 2007. № 18.
Нежная стрельба в 1990 год // НЛО. 2007. № 83.
Слэш (совместно с А. Цветковым). М.: АРГО-РИСК, 2008.
Хичкок: чуть-чуть не доживший до московской олимпиады // Новый берег. 2008. № 19.
Бог, страдающий астрофилией. М.: НЛО, 2010.
Александр Скидан
или
«…речь, уходящая за грань произношенья…»
Да, и Александр Скидан тоже говорит свою правду; правда, – не очень-то допуская право на существование прочих правд. Он здесь стоит, и не могу иначе. Поскольку и правда эта словно бы не его самого, а общая правда, и другой нет, а четвертой не быти, потому что на самом-то деле распалась связь времен и поэта прежнего нет, и меня, значит, тоже нет, критика, и тебя, наш общий читатель. И все это, надо сказать, чистая правда…
Скидан, ранее писавший достаточно пространные тексты, сосредоточил внимание на вещах минималистских, ритмизованных фрагментах в книге «Красное смещение», на которой приходится сделать особый акцент, если говорить о траектории его рассуждений на протяжении минувшего десятилетия. Александр Скидан, в сущности, говорит одну очень простую вещь: после поэзии холокост невозможен – как немыслимо и не реализуемо более никакое движение, окрашенное преступным или благочестивым порывом. И ведь получается так, что именно растворение поэзии (не «умирание искусства», не «смерть автора»!) в абсолютной буржуазной конвертируемости всего во всё, именно это незаметное растворение искусства и служит лакмусом абсолютного выравнивания, сглаживания антропоморфного пейзажа, некогда пересеченного берегами и оврагами, а ныне – гладкого и плоского, как плоскость. Поэзия в этой логике гибнет никем не замеченная – так тонет упавший с небес Икар на картине Брейгеля: в дальнем углу полотна, не докричавшийся до медлительного и спокойного пахаря, как раз заложившего очередной сочный вираж парной борозды на возделываемом поле. А утонул-то Икарушка у самого бережка, почти на пляже у самого синего моря, – оглянуться бы пахарю да сделать лишний шаг-другой, и глядишь…
