появляются тушенка, сахар, масло… Господи, всего-то сколько! Когда уж и видели это. Немцы все разорили. В дверь заглядывает маленькая девочка, Нина, да-да, вот эта Нина Дмитриевна, которая теперь учит детей в Салогубовской школе. Тогда ей было всего пять лет. Но она знала: «Дядя Кузьма приехал…»
…«Племянница! Нинка! Ну иди сюда, на колени. Иди — не бойся».
«Иди, иди, это же дядя твой», — подталкивает бабушка.
И он берет девочку на колени.
Мать Анна Антоновна все никак не насмотрится на сына. Ее Кима вернулся. Недаром весть посылал. И вдруг недоумение или обида появляются на лице ее. Она смотрит на спутника Кима, майора Бондарева, потом на Кузьму и говорит:
«Кима… Как же так? Товарищ-то твой в орденах… А ты что ж, ни одного еще не имеешь?»
«Мам, они у меня в машине, я сейчас принесу».
Он выбегает из-за стола и через минуту возвращается. Лицо матери светлеет. Три ордена и медаль.
И мать снова ласково гладит сына по голове. Глаза у нее зоркие.
«Кима, да что ж это — седеть начал, ты ж совсем еще молодой…»
«Мама, война…»
Сцены эти, как видения, проносятся предо мной. И вот ранним утром — прощание. И дальше, дальше летит комета, оставляя огненный след за собой, и сгорает. И спустя четверть века я, повествуя о подвигах великих собратьев своих, иду по ее следу.
— А я еще вспомнила, — говорит сестра Гнедаша.
— Что же? — как бы очнувшись, спрашиваю я.
«…Кимушка, а это вам на дорогу…»
«Мама, зачем? Там же у нас много продуктов. Подожди, ты что завертываешь? А, лепешки твои… Ну, это возьму, они очень вкусные. А там нас ждет один товарищ…»
«Как зовут-то этого «товарища»?» — улыбаясь, спрашивает чуткая ко всему мать.
«Ее зовут Клара… Нет, не та, что приходила к тебе. Мария осталась в Остре. А Клара по-прежнему с нами. Прощай».
«Прощай, Кима! Не придется, верно, увидеться, не доживу до этого, стара стала».
«Мам, что ты? Уж недолго осталось. Вот кончится война…»
…А мое время летит. Надо еще зайти в школу, где он учился.
Глава XIII
ЗА ТРИ ЧАСА ДО РАССВЕТА
Из Киева в Слоним я ехал один. Мои спутники остались в Киеве. Валюшкевич вернулся к своим пчелам; Алексеев — на заводик с тонкой трубой; Булавин — к амбарным весам. Мария Хомяк, Михайленко, братья Науменко — все вернулись к своим делам. А мой путь лежал дальше, к той далекой землянке в Бронском лесу, где Ким и Клара провели три часа до рассвета и встретили смерть. И вот уже я мчусь по шоссе Минск — Барановичи. Много изъездил я в жизни своей дорог. Дороги-то разные. Ландшафты разные. И люди отличаются друг от друга — по оттенкам произношения, по цвету лиц, одежде, характерам. Но нигде, ни в ком не встречал я равнодушия к великому прошлому — Отечественной войне.
Для человека старше сорока лет война — веха в жизни, как бы пароль к его сердцу. Кого бы ни встретил, заговори с ним о прошедшей войне — и ты заметишь, как меняется взгляд человека, как становится суровей. Как тотчас разговор о повседневных делах и заботах сменится думами о непреходящем. В каждом сердце тлеют искры. Героизм павших зажигает сердца живых.
Теперь мне снова хотелось поспорить с майором Уколовым, отвергнуть его опасения, что, мол, вдруг я открою что-то не то. Каждый встреченный мной соратник героев открывал новые и новые их деяния.
…А вдоль шоссе мелькают белорусские деревеньки, городки небольшие — Шемыслино, Подгай, Фанистоль, Дзержинск, Столбцы, Негорелое… Вдоль этого вот шоссе, по территории, занятой гитлеровцами, двигался отряд Гнедаша. Шла Клара со своей рацией. О чем она думала? О чем говорили они на привалах? Или просто смотрели завороженно на костер… А в эфир летели радиограммы: «Танков… Орудий… Автомашин…» И командующий, приняв от штабного лейтенанта бумагу с грифом «по данным разведки», взвешивал расстановку сил. Так это было? Наверное, так…
Развилка. Барановичи остаются левее. Мы поворачиваем на Слоним. И пошла Слонимщина, с ее холмами, нагорьями, быстрыми реками, глухими лесами. Сюда Ким пришел из Пинских болот. Отсюда он уходил в Брест, Варшаву. Здесь его ранило. Здесь они с Кларой нашли место последнего успокоения.
Слоним — тихий зеленый городок среди лесов Западной Белоруссии. Он стоит в ложбине, где сливаются реки Исса и Шара, узкие, быстрые. Подъезжаешь к Слониму и верст за пять, наверное, видишь с пригорка два пикообразных шпиля католического костела и телемачту. На окраине стоят деревянные домики. Ближе к центру появляются каменные дома современной постройки в три-четыре этажа. Растут трубы. Мясокомбинат, бумажная, мебельная, текстильная фабрики, авторемонтный завод, — город обретает промышленный вид.
…И вот центр. Площадь Ленина. Районные учреждения, магазины, витрины кинотеатра. На улицах людно, особенно к вечеру. Наверное, в этих небольших, чистых домиках живут партизаны, воевавшие здесь тогда. Сейчас, конечно, они занимаются мирным трудом: работают учителями, в разных учреждениях, на комбинате, делают знаменитый слонимский домашний хлебный квас.
В Слонимском райкоме я рассказал о цели своего приезда. Райкомовцы отнеслись к моим поискам очень сочувственно. Но оказалось, что в самом Слониме нет ни одного человека, который был бы лично знаком с Гнедашем, хотя фамилия эта и здесь окружена всевозможными легендами. Вскоре после освобождения Западной Белоруссии от немецких захватчиков в Слоним на центральную площадь были перенесены и захоронены тела Кузьмы Гнедаша и Клары Давидюк. Сейчас там воздвигнут мраморный обелиск. Горит вечный огонь. Есть и улица имени Гнедаша. Но я искал живых свидетелей…
Наконец кто-то вспомнил, что километрах в тридцати от городка живет человек, который провел с Гнедашем последние
