ведь я по разрешению…
— Знаю, знаю, сам подписывал… Помнишь, Степаныч, у нас с тобой разговор был о Гнедаше? Еще ругались, что нас с тобой в той статье обошли? А?
— Как же… В моей захоронке и жил…
— Ну, вспомнил, слава богу! Сейчас есть, Степаныч, полная возможность прославиться нам с тобой. — Прокоп хитро подмигнул мне.
— А куда мне она, слава, председатель, я уж в могиле одной ногой, — усмехнулся Сидорик.
— Однако топор с собой носишь…
— Дрова-то надо заготовлять. Умру — другим достанутся…
— Потом, потом умирать будешь, Степаныч. Сейчас дело важное… Веди нас к землянке той… Далеко она?
— Недалече, с версту будет.
— А вы разве там не были ни разу? — спросил я Герасимчика, но он сделал вид, что не расслышал вопрос.
Мы идем в самые заросли. И на склоне лесного холма я вижу поросшую травой небольшую яму или даже, точней, углубление… Еще лет десять, и все сровняется. Так, значит, здесь… Среди этих высоких мачтовых сосен. И вновь они — Ким и Клара — встают предо мной.
…«Ким, они идут, они уже близко…»
«Что делать? Ребята не виноваты… От овчарок не скроешься. Стучи: «Согласно программе…» Выходим.
…Они отбрасывают ветви, которыми укрыта землянка. И вот уже глаза им слепит утро восходящего дня. Войска Рокоссовского всего в каких-нибудь пятидесяти километрах, а совсем рядом, в полусотне шагов трещат сучья и слышится чужая, немецкая речь. И время от времени крик: «Русс, здавайсь!»
«Это они не нам… Нас они не видят еще. Просто от страху», — шепотом говорит Ким и вскидывает автомат. У Клары в руках гранаты… Вдруг шорох и яростный лай: из кустов, оскалив пасть, выглядывает морда овчарки. Шерсть вздыблена. Нашла…
Это надвигается, это идет все ближе и ближе. Короткая автоматная перестрелка, разрывы гранат. И сотня карателей окружает Кима и Клару.
Но их уже нет. Нет!
За три часа до рассвета. За три часа до рассвета.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
…Как быстро летит время. Кажется, вчера только я вышел из той тихой комнаты, глаза болели от чтения мелкого почерка, а в мозгу теснились цифры, гипотезы, предположения. И ничего-то я тогда не знал толком, сочиняя первый очерк в газету. И мог ли предположить, что пройдет несколько месяцев и, по крайней мере, около ста оставшихся в живых соратников Кима и Клары отзовутся на их имена и откроют мне то, что было скрыто за короткими зашифрованными сообщениями.
Но вот прошло почти три года.
Я много ездил по Украине и Белоруссии, а потом снова шел в ту комнату, где хранились личные дела Кузьмы Гнедаша и Клары Давидюк. Архивные документы имеют ту особенность, что каждый раз ты открываешь что-то новое — фамилию или подтверждение факта, о котором лишь слышал. Так всплыло новое имя — капитана Николая Аврамовича Майдана — заместителя Кима по разведке. Капитан Майдан (Задорный), младший лейтенант Михаил Неретин (Наум) и радистка Мария Оболенская (Заря) были заброшены в центр на Слонимщину с 17-го на 18 мая 1944 года, то есть за месяц до гибели Кима и Клары. Одна из последних радиограмм, посланных Кларой уже из землянки, адресована капитану Майдану. Текста ее я не нашел — в личном деле ее копии нет, и это вполне возможно, если учесть, что питание рации подходило к концу. Примерный текст, как сообщил Николай Аврамович, был таков: «В случае моей гибели приказываю вам принять на себя командование центром». Капитан выполнил последний приказ резидента.
«Помню, когда уже после войны, в 1950 году, я прибыл в Сибирский военный округ для прохождения дальнейшей службы, я встретил в штабе Бондарева — того, кто меня направлял к Киму. Мы многое вспоминали из прошлой войны и, конечно, Кузьму», — писал мне Н. А. Майдан.
Много было писем, много. И дополнений, и исправлений… Так, например, я узнал из двух разных источников, что Клара была послана в Киев для подготовки взрыва Дарницкого моста; как и при каких обстоятельствах была арестована Надя Курочкина и еще многое. Но до черты, чтобы я мог сказать себе: теперь я все знаю о Киме и Кларе, их деяниях — я так и не дошел. Думаю, что если б я еще много лет посвятил исследованию жизни Кузьмы Гнедаша и его верной соратницы, я бы все равно не смог утверждать это. Ким и Клара реально существовали, и я не могу своей волей точно очертить круг их бытия в этом мире. Безгранична жизнь человеческая… О ней можно написать и газетный очерк, и повесть, и многотомную эпопею. Но три часа до рассвета уже прошли, и повесть моя кончилась. Но я бы хотел сказать о тех, кто помогал мне в работе над книгой. Много было помощников. Были такие, кто, загоревшись воспоминаниями, уделили им один вечер. А были и такие, как Алексей Булавин, человек очень скромный, которому, кажется, меньше всего досталось славы, но уже три года он собирает материалы о своем бывшем командире, сообщая мне каждый новый вспомнившийся ему эпизод или деталь.
Приезжая в Москву, он непременно заходит на Ново-Басманную, к матери Клары. А когда Екатерина Уваровна едет в Киев, непременно встречает ее, а затем провожает обратно в Москву…
В июне 1971 года в Ленинграде у меня на квартире произошла интересная встреча. Приехала дочь Гнедаша, Светлана Кузьминична Марьенко — она замужем и носит фамилию мужа. Еще в мае 1969 года, узнав из очерка в «Известиях» об обстоятельствах гибели К. С. Гнедаша, Светлана написала мне письмо.
«…Я никогда не видела отца. Знаю его лишь по рассказам родных и фотографиям, — писала Светлана, — и была очень потрясена тем, что прочла в газете. Потом я много думала об отце, о Кларе.
