— Я помню тебя, Вебер. Немецкая тварь… Ты догадываешься, о чем я тебя хочу спросить?
— Да, — сдавленно сказал Вебер, вжимаясь в кресло.
— Я знаю, ты догадываешься, — тонкие бледные губы скривились в презрительной усмешке, — Ты же помнишь такого заключенного — RF-14/17? Это мой старый приятель, ты его знаешь. Но успокойся, я не буду тебя спрашивать об Андрее. Но только если…
— Что — если? — не удержался Вебер, которого колотила крупная дрожь.
Он-то знал, какие методы у этого подонка для добычи сведений…
— Если ты окажешь мне маленькую услугу. Ты всего лишь скажешь, где ты последний раз видел Гордона Фримана. И если ты это сделаешь, тебе ничего не будет. Заманчиво?
Вебер сейчас всеми силами крепился. На силы уходили с каждой секундой…
— Нет… Я не скажу…
— Ты все скажешь, — заверил его Станислав, — А я тебе помогу.
И он, словно клещами, схватил кисть Вебера и резко рванул ее на себя. Хрустнул раздробленный сустав, и Вебер со сдавленным криком прижал безвольно повисшую кисть к груди. Боль была невыносимой… Еще никогда ему не было так больно…больно… больно…
— Нет, — простонал он.
— Ты же хочешь сказать, только боишься, — с издевкой сказал надзиратель, — Я могу снова помочь.
И он схватил вторую кисть несчастного заключенного. Нервы, натянутые, словно канаты, не выдержали. Вскрикнув, Вебер попытался вырвать руку из мощной хватки надзирателя и сдавленно выкрикнул:
— Нет, не делай этого!.. Я скажу… Фриман был в блоке В2… Отпусти…
Надзиратель выпустил его руку и вышел. Вслед за ним вышли и оба солдата. Послышался звук надеваемого респиратора и жесткий голос:
— Вы слышали? Немедленно организуйте мне связь с Цитаделью! Нужно отправлять отряд Элиты Альянса в блок В2…
— А что делать с этим пленным?
— Потащим до пункта связи с собой, он может еще пригодиться. Потом — прикончим. Быстрее, шевелитесь!..
…Вперед пошли молча. Повторять прошлую ошибку не было никакого желания. К ним почти сразу же присоединилось трое муравьиных львов, но особой радости это не прибавило. Андрей презрительно пинал их ногой, когда они подбегали близко. Он все еще не мог отвязаться от мысли, что бедного Вебера растерзали по ошибке эти твари… Фриман тоже не был в восторге от такой компании. Эти существа не признавали никакой тайной охоты, кидались в бой напролом, под пули. В такой компании глупо было бы рассчитывать на внезапную атаку. Муравьиные львы за километр выдавали их своим шипением. И, когда они наткнулись на явно поджидающий их отряд, они не удивились, а открыто приняли бой. После пережитого, эта перестрелка плыла как бы где-то в стороне. Они жали на спусковые крючки, кидали гранаты, кричали — но сами в это время были где-то далеко. Все это звучало, словно из-под воды. Все вокруг было словно в тумане. Точность стрельбы стала полезным и доведенным до автоматизма рефлексом. Тактика и стратегия стали их кодексами выживания, принципом жизни. Муравьиные львы открыто и безрассудно кидались в атаку, прикрывая их от пуль и заодно указывая на цель. Гордон, метая одной рукой изредка ферроподы, чтобы поточнее направлять атаки насекомых, стрелял со второй руки, забыв о боли. Как же все это ему надоело…
Они с боем пробирались на третий этаж. Вторым и третьим этажами служили традиционные для тюрем помосты по периметру помещения, вдоль которых располагались ряды камер. Фриман сразу заметил на третьем этаже комнату охраны — и ринулся туда. Андрей поспешил за ним, прикрывая его с тыла. Нужно было во что б это ни стало добраться туда. А иначе — смерть… Любое попадание в грудь — и все.
Внезапно гул кипящего боя прорезал громкий голос, казалось, звучащий отовсюду:
— Меня попросили сказать несколько слов в адрес трансчеловеческого отдела Патруля Сектора Семнадцать по поводу недавнего задержания участников повстанческой Научной группировки…
В грохоте битвы голос Уоллеса Брина звучал особенно издевательски. Фриман поморщился, выпуская еще несколько пуль. Делая еще несколько шагов… Брин никогда не поймет, сидя там, наверху, каково его подчиненным приходится тут, где жизнь почти ничего не стоит…
— Позволю себе сказать напрямую, что я сожалею о необходимости омрачить искренние поздравления большой долей разочарования. Но, как Администратор, я обязан ознакомить вас с посланием, которое я получил от наших Покровителей.
Андрей, перезаряжая автомат, на всякий случай еще раз сжал ферропод, чтобы его не постигла участь бедного Вебера. Консул… Администратор… Этими словами заключенный давно пользовался лишь для оскорбления… Брин проник везде, он был словно умелым богом, следящим за всем сверху, вездесущим и пронзительно опасным… Этому Андрей научился еще в первые дни после Семичасовой Войны. Верить Консулу нельзя ни на слово.
— Без сомнения, захват Илая Вэнса является событием значительной важности. И хотя вполне очевидно, что мы без особого труда могли бы схватить его в последние несколько лет, то, как он был пленен, может неожиданно сыграть нам на руку.
Фриман вздрогнул. Илай… Значит, он все еще жив… Глаза Гордона налились яростью, когда он ударам приклада раз за разом бил по голове охранника. Но не на него он был так зол. Брин… Как он мог?! После стольких лет работы с Илаем в "Черной Мезе" он все еще может поступать так низко? Унизить и уничтожить планету — дело одно. Унизить и уничтожить друзей — дело совсем другое…
— Тот факт, что захват доктора Вэнса произошел после того, как он предоставил убежище Гордону Фриману, не мог остаться незамеченным участниками Сопротивления. Смею предположить, теперь любой подумает дважды, прежде чем укрыть у себя доктора Фримана. Некоторые усомнятся в его преданности, другие отвернутся от него или даже выдадут его нам.
Или он не расчетливый бог? Или он — всего лишь марионетка в чьих-то сильных руках. В руках кого-то высшего. Нет. Не бога. Дьявола. Как он был жалок! Эта отчаянная попытка прикрыть собственную оплошность так нелепа! Ты ошибаешься, Брин. Фриман никогда не будет выдан повстанцами. Они только еще больше укрепили свою веру в него.
— Разумеется, не стоит на это слишком рассчитывать. Репутация Фримена такова, что другие закоренелые изменники даруют ему полную свободу в деле распространения повсеместного террора и хаоса.
Укрывшись от пуль солдата и послав к нему муравьиных львов, Фриман прижался к стене. Да, это гнусное отродье человечества всегда было таким. Еще в года работы в "Черной Мезе" он говорил так же. Спокойно, с настойчивой манерой, укрывая опасные факты и раздувая случайные успехи. Робинс тогда нацарапал в трубе не только свое мнение об Администраторе. И оно было пророческим. Вряд ли еще когда-нибудь был такой момент, когда столько людей на планете ненавидели это имя…
— И это наводит меня на мысль о недовольстве наших Покровителей, которое я должен до вас донести. Конечно, не в моей юрисдикции опекать или критиковать специальные подразделения Патруля, но это не освобождает меня от ответственности за их недавние промахи и откровенные ошибки. С меня строго спросили за эти недостатки в работе, а теперь ваш черед отвечать на вопросы…
Андрей вздрогнул. Он знал людей. И вдруг понял, хотя и испугался этой мысли — а ведь Консул может быть и прав. Люди не изменились со времен "Черной Мезы", все такие же — мелкие, расчетливые, трясущиеся лишь за свою шкуру… Многим пришлось туго. Многих обидела жизнь. Многие уже давно ходят по краю. И нервы многих могут не выдержать… Гордон Фриман — такая заманчивая разменная монета! Ключ к нормальной, здоровой жизни. Свой дом, нет проблем с патрулями, а может быть и место при самом Консуле. И всегда сыт, здоров, весел… Многие могут сорваться… И действительно сдать Фримана Альянсу… Но тогда… тогда это означает падение человека в самую глубокую пропасть, которую только можно представить…
— Как одному человеку раз за разом удавалось ускользать из-под вашего носа? — голос Брина разносился по всем этажам, и редко грохот выстрелов мог перекрыть его, — Каким образом? И это притом, что данный человек не агент-провокатор и не наемный убийца-профессионал. Гордон Фриман — всего лишь физик-теоретик, которого едва хватило на то, чтобы получить докторскую степень во времена инцидента в "Черной Мезе"…
Фриман, перебежав еще на три метра ближе к комнате охраны, злобно огляделся, не зная даже, куда стрелять, чтобы заткнуть этот голос раз и навсегда! Как может Брин так отзываться о его научных способностях? Сам Уоллес тоже был доктором, не более! Гордон, как это ни нелепо было сейчас, почувствовал, насколько уязвлено его самолюбие как ученого. Сколько он сидел над своей диссертацией! Сколько лет трудов, опытов, экспериментов, тонны проштудированной литературы, знакомство и с физикой солитонов, и с уравнением синус-Гордона, обновление в памяти пространственно-временных учений Эйнштейна, изучение эффекта прохождения высокополяризованного лазерного луча через кристаллы различных типов… Всего и не перечесть! И теперь этот подонок, который уничтожает его как свободного человека, теперь принялся и за его научную карьеру!
