l:href="#i_029.png">
– О чем ты только думал?
Я поднимаю усталый взгляд на маму, которая с раскрасневшимся от гнева лицом встречает меня у двери.
– Не знаю, – честно отвечаю я.
Единственный ответ, который я могу дать, бесполезен. Я не думал ни об условиях нашего контракта, ни о том, что на меня могут подать в суд, ни о том, к чему приведет в итоге мое отстаивание личных границ. Если бы я хорошенько все обдумал, я бы придерживался сценария и просто объявил о своих отношениях с Заком.
Вместо этого я все испортил. Уничтожил нас.
– Мне жаль, – говорю я.
– Ему жаль. Ты сожалеешь? Ты поднялся на сцену и безрассудно…
Ее слова превращаются в гудящий фоновый шум. Мои глаза пробегают мимо матери и осматривают гостиную, пока она истошно кричит. Пусто. Отца здесь нет. Не то чтобы он вмешался, если бы был рядом.
А кто бы мог это сделать?
Кто прикроет меня, если родители не станут этого делать? Если руководство не поможет? Если моих друзей не будет рядом?
Я снова перевожу взгляд на маму. Она насмехается надо мной, вскидывая руки вверх, и кричит так громко, что соседи наверняка слышат.
Слова бурлят в сознании.
А затем плотину прорывает.
– Прекрати! – ору я, снова сфокусировавшись. – Я знаю, ладно? Я понимаю, что совершил глупость, но это случилось! И это произошло не просто так!
– Ты стоишь здесь и смеешь…
– Мне не нужны твои крики, – я прерываю ее. – Прямо сейчас мне нужна твоя поддержка. Я не гребаный идиот. Я знаю, что случилось! И последнее, что мне сейчас нужно, это услышать все то же самое от тебя!
– Ну, знаешь что, Рубен, дело не только в тебе…
– Сегодня это так, – кричу я в ответ. – Я только что открылся миру, а мои менеджеры подали за это в суд! Это значит, что в этот раз все дело во мне.
– Так же, как и вся твоя жизнь, верно?
Одновременно меня поражают три вещи.
Во-первых, невероятное чувство того, что я, наверное, впервые в своей жизни сказал то, что действительно думаю, находясь в этой квартире.
Во-вторых, мой крик в ответ на ее нападки не усугубил ситуацию. Кажется, она едва заметила, что я сопротивляюсь. Комната не воспламеняется. Мама не собирается причинить мне физическую боль. Она просто кричит, как и всегда. Это ужасно, но не настолько, как тогда, когда я не мог постоять за себя.
В-третьих, я не обязан стоять здесь и выслушивать ее крики, если мне этого не хочется.
Поэтому я поворачиваюсь на пятках и выхожу обратно через входную дверь.
– Я иду гулять.
Я захлопываю перед ее лицом дверь, прежде чем она успевает что-либо возразить.
Некоторое время я сижу в парке, наблюдая за тем, как медленно садится солнце. С наступлением темноты страх начинает скрести в груди призрачными когтями. Может быть, мама не отреагировала на крик, потому что была потрясена. Может быть, я сделал еще хуже. Может быть, когда я вернусь обратно, она придумает то, что заставит меня пожалеть о содеянном.
Но даже если это так, я могу снова уйти. Могу пойти в отель, могу заглянуть к Джону, могу даже поехать к Заку в Портленд.
Уехать – совершенно нормально.
Поэтому, подбадривая себя этой мантрой, я возвращаюсь домой.
Когда я вхожу, родители сидят на диване и смотрят телевизор. Никаких криков. Мама смотрит на меня с помутневшим лицом, но вся краснота исчезла. Папа накрывает ее ладонь своей, никто из них ничего не говорит.
– Я хотел совершить каминг-аут с шестнадцати лет, – произношу вместо приветствия. – Chorus никогда не позволял мне этого. Всякий раз, когда я пытался воспротивиться, они отодвигали меня еще глубже на задний план в группе. Они заставляют меня одеваться неброско. Не дают мне хороших соло. Они никогда не хотели, чтобы я был слишком заметным, на тот случай, если люди заметят, кто я есть на самом деле. Когда мы попали за границу, все стало еще хуже. Они не разрешали нам выходить из отеля. Не разрешали принимать гостей или общаться с друзьями. Не давали времени, чтобы нормально поесть. Потом, когда случился наш с Заком инцидент, Chorus еще больше ополчился против нас. Руководство буквально сказало, что мы никогда не сможем открыто объявить об этом. Они лгали СМИ о нашей личной жизни и заставляли нас делать то же самое. Chorus разлучал нас на публике и наказывал, даже если мы случайно взглянули друг на друга на сцене.
Горло сжимается, и мне становится трудно выдавливать из себя слова. Обычно я проглатывал это ощущение и дышал, пока все не проходило. Но сейчас, впервые за долгое время, несмотря на то, что мои эмоции вырываются наружу комом гнева и тревоги, я не борюсь с ними.
– Я все равно решил открыться миру, – продолжаю я, слова выбиваются из контекста. – Это не противоречит условиям нашего контракта. Для меня было очень важно, что я больше не должен лгать о себе. Я хочу быть самим собой. Я хочу, чтобы мне разрешили встречаться с парнями, не скрывая наши отношения. А потом… Я… Начал… И они отключили мой микрофон.
Гнев исчезает с лица мамы. Папа кивает, но это жесткий кивок, суровый.
Наконец, слезы наворачиваются на глаза. И я не пытаюсь бороться с ними.
Впервые за очень долгое время я просто позволяю им бежать по лицу.
– Они выключили мой микрофон, – беспомощно повторяю я.
Мама поднимается на ноги и обхватывает меня руками. Я прижимаюсь к ее груди, и все вокруг кажется горячим и влажным. Слезы текут сильнее, и я рыдаю, когда она проводит ладонью по моей спине.
По крайней мере, мама перестала кричать на меня. Это был не последний раз, но хотя бы в этот момент мне не придется иметь дело с ее яростью в дополнение ко всему остальному. Сейчас я приму и это.
– Все будет хорошо, – бормочет она.
Не знаю, как ей поверить. Но я пытаюсь.
На следующий день мама Джона назначает всем нам встречу в квартире своей сестры в Ориндже.
Когда мы с мамой приезжаем, Зак со своей матерью Лорой уже там. Папа хотел пойти с нами, но ему нужно было работать, поэтому мама убедила его, что расскажет ему обо всем, когда вернется домой.
Я бросаюсь к Заку, как только мы выходим из частного лифта в коридор, примыкающий к жилой зоне. Мы обнимаемся, пока наши матери приветствуют друг друга, пусть и достаточно отстраненно. Они, конечно же, знают друг друга: женщины познакомились во время нашего выступления в лагере Hollow Rock много лет назад и с тех пор сидели вместе на многочисленных концертах и мероприятиях. Я подозреваю, что Лора не самая большая поклонница моей мамы. Подозреваю, что это связано с не совсем лестными высказываниями Зака о ней.
Миссис Брекстон
