— Сейчас я лягу обратно в каталку, вы отвезете меня в какую-нибудь палату или кабинет, где нет камер, а потом дадите мне одежду врача, в которую я переоденусь, чтобы я смог смешаться с другими докторами и выследить преступника. Поняли?
— Э-э… Да.
Так и сделали. Верон боялся, что ему не поверят, ведь он страшный и ужасающий гераклид, да еще и форма ему немного жмет, но доктор и медсестра легко уверовали во все его сказки, хотя, видимо, они просто не видели другого выбора.
Он очередной раз переоделся в дурацкую, как ему казалось, одежду, смыл кровь и вышел из кабинета. Доктор с медсестрой даже выдали ему какие-то странные очки с подобием закрылок, почти полностью скрывающие его глаза. Верон спросил о линзах, но так как это был центр по протезированию, то глазного с его линзами здесь никогда не видели, хотя бы хирург, способный за пару часов сменить человеку глаза. Пришлось ходить в идиотских очках. Усатый доктор, как оказалось, не имел почти никакого отношения к протезам, а занимался исключительно проверкой состояния пациентов и наличия у оных отклонений, а потому даже представления не имел, сколько длится операция, подобная той, что должна проводится на мальчике. Верон еще раз строго-настрого запретил доктору и медсестре говорить о нем кому-либо, даже другим солдатам, ведь кто-то из них может невольно его выдать, а тогда преступник сбежит и совершит еще больше преступлений, чего никак нельзя допустить.
Верон вернулся обратно в лифт и спустился на первый этаж, пытаясь найти в лабиринтах коридоров ту самую операционную, где оставил мальчика. На это ушло минут пятнадцать, с учетом того, что больница кишела солдатами, контрастируя черной униформой на белых стенах. Они то и дело останавливали докторов и вглядывались в лица, иногда это были одни и те же лица, ведь у некоторых, как и у Верона, рот и нос закрывала маска. Верон думал, что будет хуже, но еще не вечер, еще не прибыл тот командир, который явно прикажет действовать жестче.
Камирутт быстро нашел способы избегать проверки: он либо забегал в какую-нибудь палату или кабинет, либо делал трюк, который видел в кино — закатав рукава, держал руки перед лицом, а когда его пытались остановить и проверить, он раздраженно заявлял, что его ждут на срочной операции и уходил. Проблема была лишь в том, что различить между собой солдат в одинаковой форме в лабиринте коридоров было еще труднее, чем докторов.
Когда Верон все же нашел нужную ему дверь, она оказалась закрытой. Проходящий мимо доктор, которого он спросил об этом, с подозрением его оглядел и довольно высокопарно заявил, что чтобы увидеть операцию, ему необходимо подняться на второй этаж, где находится смотровая площадка. Верону предстояло пройти лабиринт заново, попутно стараясь избегать солдат патруля.
Было очевидно, что операция не из простых, но все же Верон надеялся, что современная медицина работает намного быстрее, чем можно было представить, но надежды не оправдались. Из широкого окна смотровой площадки было видно тело мальчика, точнее то, что от него осталось. Не было ни рук, ни ног, причем отсутствовали даже намеки на них; места, откуда должны были начинаться конечности, выглядели как простые красноватые круги, к которым были прикреплены прозрачные пластмассовые чуть сплюснутые полусферы с торчащими из них трубками, будто рук и ног там никогда и не было. Однако легкость повреждений портила другая картина: живот мальчика был разрезан посередине, ребра стояли торчком, открывая внутренности, которые быстро, но аккуратно вынимали из тела, тут же заменяя их другими, выглядящими довольно натурально с того места, где стоял Верон, но он знал, что они искусственные. Вынимаемые органы по одному перекладывали в небольшие тары, тоже сделанные как будто из пластмассы, которые тут же закрывались, после чего одним из докторов на панели вводилась некая комбинация цифр, ящичек запечатывался и уносился в другую комнату. Со стороны казалось, будто мальца попросту нещадно раздирают на органы, но будь это так, столько бы персонала не потребовалось.
Прямо под окном Верона на столе в прозрачных ящиках, похожих на те, куда клали органы, были видны две пары конечностей. С виду их было невозможно отличить от настоящих, выдавал лишь металл на месте суставов. Солдата, которого использовали как донора крови, как и кровати, на которой он лежал, в операционной уже не было, зато над столом висело два пакета с явно свежей кровью, хотя рядом была другая пара с уже какой-то желтоватой жидкостью. Докторов, медсестер и даже медбратов было столько, что Верон никак не мог их сосчитать. И работали они так слаженно, что трудно было поверить, что они не муравьи, переодевшиеся в белые халаты. Гераклид твердо решил, что все равно перечислит на счет больницы всю необходимую для операции сумму, не помешало бы еще заполнить «левые» документы, чтобы у доктора не было проблем и его не уволили.
Верон так увлекся разглядыванием операции, что не заметил, как в комнате оказался еще один Человек.
— Интересное зрелище?
Верон от неожиданности подскочил на месте, оглядываясь, но тут же повернулся обратно, чтобы Человек сзади не разглядел его глаза.
— Да, очень познавательно, — ответил камирутт, неосознанно пытаясь говорить не своим голосом. Как успел заметить Верон, это был солдат, но не рядовой, принадлежащий к расе джигударго. Некоторые из них довольно умелые бойцы.
— Какое интересное у вас приспособление, что это? — поинтересовался он, указывая на его очки.
— Эм… У меня не очень хорошее зрение, поэтому я его и ношу.
— Понятно, но я спросил не зачем вы его носите, а как оно называется.
— Глазоскоп, — ответил Верон, абсолютно не представляя, есть ли такая штука на самом деле, а если есть, то она ли это у него на носу. И надеясь, что его собеседник и правда не знает, что это. Патрульные вообще редко разбираются в чем-то, кроме своего солдатского дела. В этом плане Верон не сильно их опережал.
— Глазоскоп? Да, в медицине редко встретишь название, которое сразу понятно простому обывателю. — Джигударго подошел ближе, как будто даже не обращая на камирутта внимание, полностью сосредоточившись на операции. — И с его помощью действительно можно лучше видеть? — вновь спросил он, поравнявшись с Вероном по левую руку.
— Ну, для меня да.
Если бы не «глазоскоп», Верон смог бы увернуться, но эта штука слишком ограничивала обзор. Удар пришелся в левый глаз, да с такой силой, что гераклида отбросило назад, он упал на пол и еще проехался на спине до самой стены, ударившись о нее темечком.
— Не пристало врачу не знать названия медицинских приборов, — послышался спокойный голос джигударго. — Думается мне, купили вы свой диплом… «доктор».
Верон сорвал неудобную штуку с головы вместе с колпаком и почувствовал, как его левый глаз заливаете кровью. Прислонив ладонь к лицу, он нащупал в надбровной дуге и под глазом осколки, впившиеся в кожу. Он встал, держась одной рукой за стену, а второй за лицо, голова слегка кружилась. Верон не успел поднять головы, как его со всей силы впечатали в стену, ломая ребра.
— Хм, а я думал, гераклиды более выносливые и сильные.
— Если бы ты решил драться честно… — тихо прохрипел Верон, отплевывая кровь. Незнакомец отпустил его, и он грузно рухнул ничком на пол.
— То-то и оно, что мне наговорили, будто ваше племя настолько сильное, что драться честно — прямой путь на тот свет, вот я и решил, что если ударю исподтишка, то у меня будет хоть какой-то шанс, но, как оказалось, шансов у меня куда больше, чем я мог мечтать. Даже остальных солдат на помощь звать не пришлось. Верон поднялся на четвереньки, тяжело опираясь на руки.
— Так может дашь мне небольшую передышку?
— О, нет-нет, я слишком боюсь, что слухи о тебе окажутся правдой, и ты меня растерзаешь. Предпочту действовать не честно, зато эффективно, ведь у меня есть приказ, и я должен его выполнить. Может, как-нибудь в другой раз. Если он у нас будет.
Мощная нога обрушилась Верону на голову и впечатала в пол. Перед тем, как отключиться, он услышал хруст, но не смог понять, была это плитка пола или его череп.
Верон очнулся прикованным обеими руками к дырявой стенке корабля, к такой же, к какой недавно приковал пилота. Он не знал, в том же корабле он находится, в каком устроил побоище — они все одинаковые, — или нет, но ни крови, ни тел вокруг не было. Голова слегка болела и кружилась, во рту чувствовался привкус крови, ребра ныли.
— Я как чувствовал, — послышался знакомый голос командира, которого он встретил на Уусмаа, — как чувствовал. Не зря я отправил один из отрядов за тобой вслед, знал ведь, что тебе нельзя доверять. Правда, я все же не ожидал, что ты устроишь бойню и жестоко убьешь моих подчиненных, думал, просто сбежишь или в крайнем случае вырубишь их. А ты взял и убил, весь тот корабль кровью залил. Видать, это правда, что о тебя говорят. — Он цокнул языком и укоризненно покачал головой, словно отец, недовольный поведением своего ребенка. На погибших солдат ему явно было плевать.
