дворец Посувалюк воспринимал, как формальность, с одним, правда, существенным обременением: доклад в Москву – неизбежен, не позднее 17:00. И ничего не оставалось, как задействовать открытую, прослушиваемую связь, объяснив при этом, почему. То есть, хочешь не хочешь, сообщи начальству о ЧП с антеннами, одновременно выдавая «Мухабарату» свою причастность, пусть гипотетическую, к антииракскому заговору. Там-то ведомо, что диверсия не их рук дело. Оттого посол отказался от вызова ремонтников – дабы в яму с рвущими себя в клочья волками, на бровке которой едва балансирует, раньше времени не свалиться. Зря надеялся, что война все спишет, перестарались молодчики с антеннами, прямо противоположный эффект породив, одеваясь, корил где себя, а где заговорщиков Виктор Викторович.
Вскоре посол перебрался в свой кабинет. Минуту-другую он настраивался на рабочую волну, успокаивая нервы, вновь, спустя сутки, разгулявшиеся. Наконец решительно потянулся к телефону, но, приподняв трубку, застыл. Какая разница, кто стрелял – затихло ведь, не задев посольство ни так ни эдак, сбила его с курса мысль. И звонить в МИД он передумал.
Обратился к рабочей тетради, куда вносил, пользуясь личным шифром, все актуалии. Полистал. Однако, ничего полезного, выводящего на повестку дня, ограниченную утилитарным выживанием, не нашел. Прислушался: звон лопат и возбужденные голоса сослуживцев, но громче всех – вновь прибывшие. Ухмыльнулся от скабрезности, внезапно посетившей: «Кооператив – в полном сборе. Лишь заикнись – и на опалубку из кровных скинутся. Коль для державы мы естественная убыль…»
Он взглянул на часы – 10:30. До аудиенции у Саддама, которую, в силу предсказуемости итога, и дипэтикетом и не назовешь, – четыре часа. Стоило ради моциона от дела первостатейной важности отрываться? Но… в МИД звонить все же нужно: пусть, уже сегодня, состыкуют с подрядчиком по бетону. Завтра может быть поздно. Какие-то сутки – и добро пожаловать в ад. Резон американцам откладывать?
Тут на посла снизошло какое-то слюнявое, из смутных предчувствий и аллюзий, состояние. Будто проснулся аппетит, но чего душе угодно, не разобрать. Между тем деликатесы не проявлялись, а напоминали о себе события, один другого тревожнее: декабрьская контругроза Ирака обрушить на Израиль свой химический потенциал, прогнозы некоторых обозревателей – упади на Тель-Авив хоть одна боеголовка с зарином, симметричный ответ, химический, а то и ядерный – неизбежен, меловые лица подопечных, бросившихся, как только запахло жаренным, наутек…
Посувалюк судорожно протер глаза, после чего прикусил большой палец, будто ухватившись за некую нить.
– Какое на хрен бомбоубежище… – изумленно зашептал он, медленно поднимаясь на ноги. – Пару дней – и Багдад необъятный могильник. По-иному-то израильтянам не вырулить. И вдохновители заговора, сто пудов, они. Идиот, не врубился…
Посол распахнул верхний ящик стола, стал перебирать содержимое. Ничем не поживившись, захлопнул и выдвинул второй. Но, будто опомнившись, медленно задвинул обратно. Повернулся к сейфу и, судя по нахмуренному лбу, прикидывал: не там ли? Наконец озарился и вскоре раскладывал на столе лоскутное письмо-инструкцию заговорщиков.
Между тем, состыковав фрагменты сюжетно, он обратился не к началу текста, а к его последней трети – «Памятке по эксплуатации изделия». Первоначально посол ее лишь бегло просмотрел и то наполовину. Не то чтобы стресс его сморил, авантюра – явно не его жанр. Я все еще дипломат, а не детективщик, подумалось ему тогда.
При всем том технология запуска изделия Виктора Викторовича сей момент не интересовала. Он искал то, что прежде успел прочитать, но истолковал, казалось ему ныне, неверно. И та ошибка может дорого стоить – в нынешней, только что обозначившейся призме: ковровые бомбардировки – самая благоприятная перспектива войны. Не быть ей конвенциональной.
Надобный абзац наконец найден, но изучал его Виктор Викторович крайне медленно, причем тремя заходами, беря для осмысления перерыв. В конце концов он откинулся на спинку кресла и добрых полчаса, казалось, приноравливался к истине, при чтении приоткрывшейся. После чего проштудировал памятку до конца, правда, единожды. Встал из-за стола и принялся прохаживаться по кабинету, транслируя собранность, дисциплину мысли и чувств.
В эти минуты, впервые с момента визита Талызина, Виктор Викторович реально взвешивал свое участие в заговоре, только не уступая диктату, а переосмыслив акценты иракского конфликта. На его обновленный взгляд, до сегодняшнего дня Израиль – как самый уязвимый сектор будущей войны – никем не воспринимался. Странами ислама, примкнувшими к коалиции – по причине неприятия еврейского государства как такового. Американцы же дальше кувейтских нефтевышек особо не смотрели…
В гремучую смесь наспех сколоченного антииракского блока Израиль не вписывался, посему и был переведен Вашингтоном на карантин под гарантии зонтика безопасности. Был тот не столь дырявым, как, по большей мере, декларативным. На Потомаке не то чтобы игнорировали своего вассала, не верили в серьезность угрозы Хусейна превратить Израиль в гигантский Освенцим. Суицидальных черт в портрете тирана янки не находили, предполагая, что от первого же щелбана тот пойдет на попятную.
На самом же деле, вдруг обрушилось на Виктора Викторовича, Хусейн приведет в действие антиизраильскую угрозу, и глазом не моргнув. Ведь совсем недавно, усмиряя мятеж, он затравил насмерть собственную деревню, две трети которой – беззащитные старики, женщины, младенцы. Так что убежище – как мертвому припарка, запасайся журавликами…
Тут между тем напрашивается: что мешало Посувалюку, многоопытному дипломату и носителю уникальных наблюдений, осмыслить все ответвления драмы раньше – как только в конце декабря угроза была озвучена? Ведь на политической сцене с тех пор, помимо накала риторики, ничего не изменилось. Все верно. Только в утренней сводке новостей посол первым делом отслеживал намеки о своем разоблачении, а не флуктуации кризиса. Тем самым, был обречен видеть ближневосточный пасьянс усеченно. Лишь прознав, что его жуткая тайная обнажена и он обращен в валюту беспринципного закулисья, из порочного круга самоедства вывалился.
И новая, разверзшаяся горькой истинной явь гласила: дабы себя и подопечных из лап мучительной смерти вызволить, нейтрализация Саддама Хусейна – единственный выход. Так что заколка, определился он, отнюдь не мутант ближневосточного террария, а механизм, преследующий сугубо гуманистические цели. При этом никаких симпатий к Израилю он не испытывал, считая его страной, некогда перспективной, но скатившейся к средневековой племенной междоусобице. Не двигал им и мотив прослыть спасителем человечества, ибо как продукт системы тотальной унификации частью мира себя не ощущал.
Между тем столь радикальный переворот во взглядах – от отрицания авантюры до признания ее правомерности – одно переосмысление анамнеза конфликта породить не могло. По большому счету, Посувалюку ничего не стоило рвануть с персоналом подальше от Багдада, главной мишени коалиции, и где-нибудь отсидеться, благо, транспорта в посольстве хоть отбавляй. Катализатором прозрения послужило иное. Посол, с явной задержкой, допетрил: инструкция не врет, подчеркивая безвредный для жизни характер излучения. Было бы оно смертельным, тогда
