суетливое приноравливание к событию, огревшему обухом. Но тут Талызин заметил, что безучастно глядя на него, рейнджеры между делом раскрывают украдкой свои ладони. В них будто бы маленькие желтые капсулы. По крайней мере, у двоих он рассмотрел четко. И вскоре постиг: гвоздь происшествия – не бронетранспортеры, просматриваемые из зала, а эти капсулы, на каждого – одна. Именно они – кратчайший мостик между гаммой чувств, сей момент стократно обострившихся, и смертью, постучавшей в их дверь. Так что войны не будет, а будет провизорский, строго по рецепту, перевод в небытие – как из класса в класс, при общей анестезии…
– Мне не давай! – осадил Талызин «Корриду», увидев, что тот отвинчивает крышку пластмассового пузырька. Смягчив тон, продолжил: – АКМ лучше дай …
– АКМ – это что?.. – недоумевал один из рейнджеров.
– «Калашников», – неохотно ответил шеф команды, запрограммированной при сбое на самоликвидацию.
– Куда ему, канцелярской крысе… – фыркнул спросивший и в который раз раскрыл ладонь.
– Сдавайтесь, всем гарантируется жизнь! До штурма – три минуты! – напомнил о капсулах матюгальник.
Синхронно взглянув на часы, рейнджеры забросили капсулы за десна и перепроверили оружие. «Коррида», с постным, бесстрастным лицом, несколькими фразами и жестами произвел расстановку – кому где какую позицию занять. В мгновение ока те распределились. Двое рванули на второй этаж, остальные – обосновались у окон на первом. Затем командир закинул в рот капсулу и себе, после чего обратил взор на Семена Петровича. Тот заново переваривал действо, казалось ему прежде, израсходовавшее все запятые.
– Что, не нашлось мне вакансии? – спросил Талызин, как только «Коррида» шагнул в его сторону.
– Путаться под ногами? Посуди сам… – рассеянно, витая в своем, ответил «Коррида».
– Значит, убьешь?
– Зачем так много слов? И предлагал я тебе…
– Тогда… Не в затылок!
– Затылок? – задумался командир, будто подыскивая альтернативу. Приобнял общника и напряженно, не в пример недавней отрешенности, нечто взвешивал. Так и не выказав причины заминки, осмотрелся по сторонам и… нанес Талызину страшной силы удар – прямо в лоб.
Пролетев метра полтора, Семен Петрович шмякнулся затылком о стену и упал замертво. Кроме стука черепной коробки о штукатурку, не издал ни звука. Прежде чем захлопнулась дверца его разума, на сотую долю мгновения мелькнули девочка и мальчик, бегущие навстречу друг к другу по горячему вязкому песку.
***
Час спустя г. Багдад ул. Аль-Мутанаби 605, посольство СССР
Стрельба и взрывы гранат, гремевшие в километре севернее посольства, утихли в одночасье, точно аккумулятор боя выбрал свой ресурс. Разбежавшиеся кто куда ополченцы вскоре вылезли из своих углов, чтобы обнаружить: посол, Тимофеев и Хромов, облачившись в робы, споро роют во дворе яму. Причем самый энергичный – Виктор Викторович.
– А, прогульщики! – возрадовался свежей рабсиле посол, после чего разъяснил обстановку: – Не та это война! Для той же, что с дня на день, нужно убежище, так что окапываемся!
Сгруппировавшись, он выпрыгнул из заложенного им укрытия. Передал лопату Сурену Папикяну, повару, ближайшему из подкрепления, и удалился со словами: «В МИД позвоню. Надеюсь, объяснят, кто стрелял…»
За час до «плановых учений» – как нарек яростную перестрелку в «Аль-Мансуре» иракский МИД – включили воду. Тем самым, словно намекнули: те, кого ошибочно выкуривали из посольства, локализованы. Разумеется, гипотеза обозначилась лишь, когда застрекотали автоматы, но была та столь умозрительной («Корриду» сотоварищи посол представлял более, чем смутно), что ничего вразумительного не завязалось. Только подумалось ему: «Интересно, а где сейчас Талызин? Пусть, по факту, он предатель, но не дешевка, это точно».
Между тем, со смыканием клещей осады, Посувалюка испытал резкое смещение приоритетов. Личная драма, скатавшись в холодный шарик, укатила на периферию умонастроения и напоминала о себе лишь изредка. Помыслы заполонило дело, суровое, неумолимое, и чувство долга, возрожденное форс-мажором и осознанием вины – не согреши он некогда, не угодили бы подопечные в унизительную темную. В итоге он перестал копаться в подоплеке подкопа – где «Мухабарат», а где заговорщики и кто у кого на хвосте. Видел одну границу отчизны и самозабвенно тот форпост защищал: нес караульную службу, жег секретную часть архива и даже дал ополченцам концерт. Словом, жил жизнью прифронтовой полосы.
И впервые по-настоящему себе нравился. За то, что состоялся как лидер и достоинство своей страны отстоял. Льстили ему и восхищенные взгляды подчиненных и случайно подслушанная фраза «Виктор Викторович, наверное, последний советский человек».
Продиктованная обстоятельствами забота о персонале, дважды взятого в заложники – близкой войной и антииракским заговором – казалась ему ныне божьим снисхождением. Будто дарован штрафной круг искупления. Выведи только коллег из-под удара – и на божьем суде, как минимум, зачтется, а смотришь, и помилуют. Причем то было не задабривание молоха возмездия, а органичный зов естества емкого душой, рожденного общественником (в самом благородном, незатасканном смысле этого слова) человека.
Между тем часом ранее, когда неподалеку вспыхнула настоящая баталия, большая часть ополченцев бросилась в рассыпную – курс молодого бойца, проведенный накануне, – как коту под хвост. Посувалюк было кинулся собирать беглецов, но в последний момент передумал. Воззваниями-то от бомб не заслонишь. Стало быть, мобилизуй не ополчение, а стройбат. Бомбоубежище – вот злоба дня. Это единственное, что удержит белых воротничков от дезертирства.
Посувалюк принимал в пищеблоке душ, слегка фыркая от удовольствия. Мало-помалу азарт начинания, столь непредсказуемо воплотившегося, но, в общем-то, напрашивавшегося давно, иссяк, и посол задумался о распорядке дня, примечательного не одной памятной датой и перестрелкой, которая пробуждает какие-то смутные ассоциации. Сегодня – не много не мало встреча с Саддамом Хусейном. Аудиенция, о которой, помимо считанных лиц в Москве, знают только Буш и Бейкер. Последний шанс остановить состав войны, какими только ноу-хау разрушения не напичканный. Рандеву, исчерпывающее миротворческое посредничество СССР, увы, никогда не воспринимавшееся Посувалюком всерьез. Хотя бы потому, что посредник и обе стороны – представители трех радикально отличных не стыкуемых культур. В некоем образном осмыслении: толмач, прежде практиковавшийся на одних ультиматумах, зацикленный на потребительских ценностях барин, снявший джек-пот схватки за мировое господство, и сотканный из одного коварства тиран, для которого обещание – часто одноразовая салфетка.
Но это так – кухня феномена, хоть и чреватая несварением. Камнем же преткновения был сам Саддам, фигура беспримерной воли и дерзости, вывих человеческого начала, зверь без страха и упрека. Мнить себя звездой властного Олимпа ему не приходилось – еще взбираясь на трон, он ей уже был.
Часто контактируя, Посувалюк президента Ирака за последних два года хорошо изучил. Тот опыт подсказывал: Саддам из Кувейта не отступит – хоть усей весь Персидский залив ядерными подлодками. Он не внемлет угрозам. Помимо своей верховной предначертанности, осознанной с младых лет, он не столько бесстрашен, сколько нем к боли. Болевого центра в его мозгу попросту нет.
Тем самым свой визит в президентский
