аппаратчик. Между тем посвященные ей рифмы вспоминались чаще, взывая на крутящее баранку божество жалобными взглядами посматривать.
Наконец сгусток невыразимой боли захлестнул взбаламученный разум. Анжела, точно дикарка, схватила себя за волосы и возопила:
– Ну скажи мне, скажи: чем я ее хуже?!
Виктор Викторович ошалело повернулся, не в силах взять в толк, кто это «она». По закону инерции он все еще обретался на трибуне «наградной церемонии», не выходя из образа.
– Я ведь намного моложе и в сто крат умнее! – подбросила наводящих эпитетов Анжела, вновь не потрудившись указать адресат.
Посол трусливо покосился, будто вопрошая.
– Твоей коровы! – назвала, казалось ей, виновника своей ссылки Анжела.
Виктор Викторович судорожно распахнул рот, точно от нехватки воздуха. Где та женственная, бесконечно тактичная Анжела, поразившая в самое сердце? Не послышалось ли ему? Отозваться тем не менее не смог, катясь кубарем с горки напускного официоза в шокирующие утробным воем пампасы.
– Мы ведь созданы друг для друга, слепец! – перевернула пластинку сцены Анжела с заезженной с незапамятных времен стороны.
Посувалюк, словно зябко ему, нервно передернул плечами.
– Молчишь, шкодливый кот, сказать нечего?! Я ведь умру без тебя … – брызнула слезами пассия и повалилась всем телом на руль.
Виктор Викторович резко крутанул вправо, должно быть, в импульсивном порыве уйти с проезжей полосы.
Он услышал глухой удар о корпус автомобиля. Боковое зрение выхватило нечто, напоминающее взмах больших крыльев. Оттолкнув от руля Анжелу, отчаянно замотал головой, пытаясь понять, что случилось. Тут его пронзило: выпад Анжелы и последовавший за ним звуко-визуальный эффект – фантазии слетевшего со всех подпорок сознания, расшатанного тайной связью. Оттого самое разумное отдышаться, став на прикол.
Машина у бордюра, но легче не стало – ощущение душевного дискомфорта лишь нарастает. Между тем раздражитель – не Анжела, безутешно рыдающая. Нечто тянет обернуться, фатально, неумолимо. Вновь взмах крыльев, на исходе движения преобразившихся в человеческие руки и, наконец, непереносимое, точно удавка, прозрение: он кого-то сбил.
Взглянул украдкой в зеркало, но чего-либо указывающего на наезд не разглядел. Темно, ни одного фонаря на дороге. Опасливо обернулся и стал всматриваться в окрестности. В ста метрах – «Ауди» с потушенными фарами, дверь водителя распахнута настежь. Сразу же ему до безумия захотелось одного – чтобы дверь как можно скорее захлопнулась. Но ощущение вымершего пространства не предвещало поблажек.
Спустя некоторое время он обнаружил себя понуро бредущим к безлюдной легковушке – ватные ноги, пересохшее горло. Теплится при этом надежда: водитель, быть может, отошел по малой нужде. Место-то подходящее – одни пустыри. И тут, на полпути к «Ауди», чуть отклонившись вправо, увидел позади авто, в метрах пятнадцати, безжизненную ногу, очерчиваемую лунным светом. Остановился, увлекаемый, казалось бы, третьестепенной, не отвечающей диктату момента мыслью: что заставило водителя в полночь спешиться почти в чистом поле? Неужели впрямь облегчиться?
С миной легкого недоумения посол великой страны глядел на асфальт. Мало-помалу до него дошло: ломать голову, откуда взялся бедолага, то же самое, что веником разгонять туман. Беда, ужасающая и неумолимая, не в аварии и не в сбитом автомобилисте, а в нем самом. В том, что вымученная ежедневными лишениями и унижениями карьера, возбуждающая слюнки у сонма завистников, из-за одной-единственной оплошности рухнула в небытие, словно знаменитого арабиста под фамилией Посувалюк на планете не существовало. И совершенно неважно, выжила жертва или преставилась. Он не только навеки исчезнет из рядов дипсообщества, в ближайший год его имя вымарают из всех, включая научные, анналов. Где это видано: посол не только волочила, а и виновник тяжкого дорожно-транспортного преступления! Причем полпред не узаконившей наркотики Голландии, а цитадели воинствующего пуританства. Так что дома не только вышибут из всех табелей о рангах, но и устроят показательную порку.
Он ощущал себя ничтожной букашкой с выдернутыми лапками, окруженной стаей гиен. Мир сузился к драгоценнейшему «я», поруганному злым роком и умаленному до примитива. В ушах гремел траурный марш собственных похорон, перемежаемый улюлюканьем скоморохов. И как-то напрочь ушло в песок, что в нескольких десятках метров, должно быть, испускает дух ни в чем не повинный, случайно подвернувшийся под раздачу мутных страстей человек. Посол сколько раз штурмовал горы в альпинистской связке, но перед лицом краха судьбы протянуть руку ближнему, им искалеченному, спасовал.
Что ж, продукт общества, пытавшегося скрыть Чернобыль, мог ли поступить иначе? Системы, ни одной ценности, кроме мундира, не создавшей…
Вскоре они умчались с места происшествия, так и не решившись на жертву хотя бы взглянуть. Виктор Викторович по пути домой каждую минуту оглядывался, тем временем спутница не переставала плакать. На сей раз сквозь слезы кляла раззяву-автомобилиста, выскочившего на дорогу как черт из табакерки. И как это ни трудно представить, что с ним, ее совершенно не интересовало. Важно было лишь ее горе – крушение единственной, впившейся неодолимой зависимостью любви.
Но назавтра, когда все местные газеты запестрели заголовками о гибели в ДТП родственника султана, ощущение реальности к Анжеле вернулось. Впрочем, ни к ней одной, дикое похмелье наступило и у посла. От самоубийства его удерживало лишь то, что, по тону публикаций, очевидцев наезда не выявлено, в чем он сам почти не сомневался. Искать же правонарушителя среди иностранных дипломатов – кому такое придет в голову?
Ну а Анжела нацелилась сдаться оманским властям, беря на себя вину за аварию. Впрямь, кто, кроме нее?..
Посувалюк, призвав все красноречие, едва ее отговорил. Явка с повинной ничего не меняет – его дисквалифицируют по-любому, ибо скрыть свою вовлеченность в аварию не удастся – следователи дожмут.
Однако решающим противовесом послужило иное. В пылкой сцене прощания Виктор Викторович заверил Анжелу в верности их чувству до скончания дней. При первой же возможности (в обход цензуры) – весточка, а ближайший отпуск – кровь из носа вдвоем.
И не покривил душой. Оставшись наедине со своей жуткой, не выговариваемой тайной, Посувалюк навеки потерял покой. Единственной отдушиной, удерживавшей щеколду умопомешательства от падения, была переписка с Анжелой, как нетрудно предположить, в один конец – от него к ней. Полная нежности, трепета, новых и новых посвящений, два года поддерживавшая у адресата огонек надежды соединиться с любимым. Но, когда из-за вторжения Ирака в Кувейт сорвался его второй отпуск (отпуск 1989 г. поломала супруга – памятуя о сосланной, утащила Виктора Викторовича мимо Москвы в Австрию), обезумевшая Анжела решила искать свое счастье в коридорах советского правопорядка. Подспудно надеялась хотя бы на процессе встретиться со своим божеством, будь он там в качестве свидетеля или соучастника – вряд ли отдавала себе в этом отчет.
– Виктор Викторович, за нами хвост, – потревожил водитель пассажира, взмыленного душным диалогом с самим собой.
Посувалюк нахмурился, казалось, слов не расслышав.
«Чайка» приближалась к арке из гигантских сабель, единственной, на взгляд посла, достопримечательности
