Никто не ждал, что Инголдо-финве, верховный король Нолдор, отправится сюда один. Он научился владеть собой – когда-то именно это делало его в собственных глазах выше порывистого и яростного Феанаро. Он надеялся, что отец думает так же. В глубине сердца гордился тем, что в его лице не дрогнул ни один мускул, когда, во власти белого гнева, Феанаро приставил к его груди острие меча. Сталь легко пропорола тонкое полотно рубахи, и из крошечной ранки выступила капля крови… Так же внешне спокоен был Нолофинве, когда небо над далеким берегом Эндорэ вспороли ярые сполохи пожара, хотя первым понял – горят корабли. И в бесконечную ночь Великого Исхода Нолдор во льдах Хэлкараксэ ни разу не дал он стону сорваться с губ. Даже когда умирала Эленве, и Тургон распростерся над ее телом, содрогаясь от глухих рыданий. Она не проронила ни слова упрека – только смотрела печально, большеглазая умирающая птица, смотрела – даже мертвая… Слова были не нужны: виновен был он, предводитель. Но он не повернул назад… Ее могила – там, во льдах. Некому было оплакать ее – не было сил. Холод выжег слезы. Он стискивал зубы и шел вперед, а над его головой зловеще-праздничными знаменами колыхались полотнища ледяного огня. Не позволял себе думать ни о чем, кроме одного: выжить. Выжить, чтобы отомстить.
Лишь один раз он дал волю чувствам – когда стоял над телом отца, и слезы, кровавые в отблесках факелов, текли по лицу, и все, все видели это… Он не стыдился своего горя, но гордость заставляла ненавидеть за это Врага едва ли меньше, чем за гибель отца. И когда Феанаро выкрикнул слова клятвы, меч Нолофинве первым взлетел к небу. Он не клялся вместе с сыновьями Феанаро: он молчал. Но в тот час боль и ненависть пересилили затаенную неприязнь к старшему брату…
…Дробный перестук копыт – на север, на север, на север… Серебряная звезда в колдовском сумраке – Инголдо-финве. Король Инголдо-финве – какая насмешка! король без королевства, король, чье слово – пепел на ветру… Он не надеялся победить бессмертного Валу; но лучше пасть в бою, чем ждать, пока псы – Моргота затравят его, как красного зверя. Ярость, ледяная ярость – холоднее льдов Хэлкараксэ: на север, на север, на север… Конь споткнулся – дурная примета; но король лишь стиснул зубы – вперед… Только кружит в тяжело нависшем над Ард-гален свинцовом небе – огромный орел, Свидетель Манве.
Всадник резко осадил коня, спешился – холодный чистый звук боевого рога разорвал мертвую тишину, эхо подхватило слова:
– Я вызываю тебя на бой, раб Валар, повелитель рабов!
Он не слишком надеялся на честный бой; глупо было бы верить в благородство Врага. А потому, когда навстречу ему вышел медленно и спокойно – один, король еще успел удивиться, прежде чем услышал:
– Что тебе нужно от меня, Нолдо?
Вала говорил спокойно и горько; какая-то усталость чудилась за этими словами – бесконечная усталость Бессмертного.
Финголфин ответил не сразу. Словно, выкрикнув слова вызова, растратил весь свой гнев – внезапно он ощутил безразличное спокойствие, и даже мысль о предстоящем поединке не вызывала в нем более прежней радости – жгучей отчаянной радости обреченного. Все осталось позади, в другой, прошедшей жизни – смерть отца, кровь Алквалондэ, ледяной оскал Хэлкараксэ, победы и поражения, радость и отчаянье; все, что было – бесполезный ненужный сор, пепел под ногами. Нет больше ничего: только он – и Враг. Последний бой, последний подвиг – да и подвиг ли? и – что проку в посмертной славе?..
– Ты бросил мне вызов – я здесь. Чего же тебе нужно от меня?
С тем же горьким спокойствием:
– Я пришел взять виру за смерть моего отца. И ты заплатишь мне, Моргот – своей кровью.
– Мне не нужна твоя смерть.
Король коротко усмехнулся:
– Сначала нужно убить меня.
– Ты думаешь, мне это не под силу?.. Но я о другом: разве ты не желаешь мира для своего народа… Инголдо-финве?
– Я ненавижу тебя, – ровно и устало. – Ты убил моего отца. Я пришел мстить.
– Мои ученики были казнены по слову Финве. И Гэлторн умер на моих руках – помнишь его? И все же…
– Разве твой прихвостень не передал тебе мое слово? – снова усмешка. – Думаю, у него хватило времени.
– Тебе не следовало так говорить, – глухо молвил Вала. Взвесил на руке черный щит, резким движением отшвырнул его в сторону – слишком тяжел для больных рук:
– Ты хотел поединка?
Финголфин молча поднял меч.
Силы были равны. Почти равны. Если бы не наручники, не обожженные ладони… Впрочем, Вала старался забыть об этом.
«Если он думает, что я стану играть в благородство и брошу щит – он ошибся, – угрюмо думал Финголфин. – Не время и не место для таких игр».
Черный меч рассек кольчугу короля как тонкую ткань; Финголфин невольно дернулся, словно хотел схватиться за раненое плечо – и внезапно увидел, как Враг повторяет его движение. Нолдо не стерпит насмешки ни от кого – тем паче, гордый до безумия король Инголдо-финве; гнев ожег его, как удар плети, и с яростным криком Эльф рванулся вперед…
На мгновение Валу охватило болезненное недоумение: «Что это? Почему – со мной – так?..» Резкая боль – боль чужой раны – заставила его невольно дернуться, словно он хотел схватиться за плечо; в следующее мгновенье он едва успел отклонить удар, нацеленный в его сердце.
Эльф рассмеялся, увидев, как расплывается на черных одеждах Валы кровавое пятно. «Его все же можно ранить. Можно. Может, можно и убить…» Теперь он бился яростно и уверено, словно больше не ощущал боли от ран, наносимых врагом. Ее ощущал Вала.
– Я еще отмечу тебя… так, что ты… нескоро забудешь… эту встречу! – с гневной радостью выкрикнул Финголфин.
Вала не ответил. Теперь Эльф метил в лицо и в горло; длинная рана рассекла правую руку Валы от локтя до запястья, до тяжелого железного браслета – он с трудом удерживал меч. Семь ран нанес ему Финголфин, хотя и сам был не раз ранен; Вала терял кровь – терял силы – и, чувствуя это, впервые крикнул страшно и яростно. Король отшатнулся – и, оступившись, упал навзничь.
Вала встал над ним, поставил ногу на грудь поверженному врагу. Близко-близко – ледяные светлые глаза; слова тяжелы и горьки:
– Я не убью тебя, сын Финве…
Он не договорил: дотянувшись до меча, король вслепую нанес удар. Клинок рассек связки, распорол ногу длинной рваной раной – Вала скрипнул зубами и пошатнулся, но смолчал. Кровь его капала на Эльфа, и внезапно король почувствовал ожог. Один… Второй… Кровь Мелькора жгла его, как расплавленный металл, боль впивалась в тело, как когти орлов. И тогда Эльф закричал…
Последнее, что он услышал – словно издалека доносящийся голос Мелькора:
– …и не будет ни жизни, ни смерти духу твоему. И не будет покоя тебе ни в свете, ни во тьме…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
