Ксандра. Может, он и тварь, которую оставили по недомыслию, но он верен нам. Он глядел на нее. И поклялся, что не видит ни тьмы, ни одержимости. Впрочем, я сам провел все известные ритуалы. А она позволила провести, кроткая и смиренная, хотя в том мне виделось издевательство. Ни подтверждения. Ни даже сомнений. Но и уверенности в обратном нет. Еще Ксандр нужен, чтобы присмотреть за Ричардом. Я не знаю, что она сделала, но мой сын меня избегает. А когда смотрит, я вижу в его глазах ненависть. И если прежде я еще пытался преодолеть её, то весьма скоро понял, сколь бесполезно это».
– Я его не ненавидел… или ненавидел? Проклятье!
– Успокойся. Ты все вспомнишь. Если и вправду…
«Деревню мне тоже пришлось перенести. Я отправил людей к побережью. И староста понял. Многие вовсе, сколь знаю, предпочли покинуть мои земли. И не могу винить, ибо неизвестность и тихая смерть пугают куда больше обычной нежити. Я поднял Легионы, призвал их в Замок, чего не делали никогда-то прежде. Признаться, воцарившаяся тишина сводила меня с ума. А она заболела»
– Я помню болезнь, – признался Ричард. – Только тоже смутно… я приходил к матушке. Она лежала в постели. Лежала и смотрела в окно. И не говорила. Почему я решил, что виноват именно отец?
Демоница не ответила.
«Тогда-то я убедился, что был прав. И мне бы решиться. Мне бы избавить её от мучений. Но в её покоях почти всегда был Ричард. Часто один, хотя я приказал Ксандру не оставлять их наедине, но раз за разом, возвращаясь, я видел, что его нет. А проклятый сам не мог объяснить, отчего ушел. Как бы то ни было, мне просто не хватило решимости убить её. Она же, глядя мне в глаза, повторяла, что любит. Что именно любовь и есть причина всему».
Бледное лицо.
Бледные руки.
– Подойди, Ричард. Пожалуйста.
Её голос подобен шепоту ветра. И Ричард подходит.
– Ксандр, скажи ему, чтобы оставил нас… тебя он не ослушается.
И Ричард подходит к Ксандру. И глядит в глаза.
– Уйди.
Приказ. И Тьма повторяет его, заставляя неживого пятится.
– Уйди и забудь.
Жесткий приказ. Ему нельзя не подчиниться. А отец будет зол. Он почему-то не хочет, чтобы Ричард был рядом с матушкой. Но она так слаба… почему он не позовет целителя.
– Ты такой красивый… и так не похож на него, – у матушки холодные руки и Ричард берет их в свои, пытаясь согреть дыханием. – Скоро меня не станет. Он убивает меня. Но не сердись. Это не со зла. Он просто не понимает…
«В тот день я вернулся раньше обычного. И застал её над телом сына. Ксандр лежал у дверей. Он был почти мертв, если так можно сказать о мертвеце. Впрочем, и мой сын едва дышал. Её же лицо налилось красками. Тогда я понял, что если и дальше проявлю неподобающую слабость, то потеряю и сына».
Страниц осталось немного.
«Она улыбалась, когда клинок вошел в её сердце. Она улыбалась и повторяла, что любит меня. И что эта любовь сильнее смерти. Что она вернется. И клянусь, тогда я испугался. Но она сказала и умерла. Я несколько дней провел рядом с телом, пока оно не стало разлагаться»
– Это…
– Если человек перерождается, – вынужден был пояснить Ричард. – То тело его тоже. Оно не подвержено разложению. Как у Ксандра, к примеру.
– То есть… она не была нежитью?
– Она не стала нежитью. А вот в остальном… я не знаю, кем она была.
Глава 41
В которой случается неудачный разговор и еще более неудачная встреча
«Беда исходит от того, что девы юные, взыскующие любви, спешат. И сердца их готовы воспламениться едва ли не от любого слова ласкового. Сие известно многим, но лишь подлецы да негодяи станут использовать свойство этое, вести речи прельстивые и многими похвальбами убеждать деву в страсти своей. Оттого родителям нужно проявлять немалое внимание и терпение, а лучше вовсе нанять женщину строгую да опытную, чтобы она повсюду сопровождала юную особу и словом терпеливым разъясняла ей очевидное»
«Обращение к родителям, желающим счастия личного для детей своих», писанное многомудрою свахой, за годы работы обретшей немалые способности к прозреванию коварных замыслов мужских.
Никас сидел на корточках.
Нет, его не отправили в подземелье, как Брунгильда опасалась. Не из жалости, отнюдь, но самой спускаться в здешнее подземелье ей было бы страшновато.
Не пришлось.
Лестница.
Вниз, но не так, чтобы вовсе глубоко.
Коридор.
Нынешний темен и нет в нем ни гобеленов, ни ковров, ни вовсе каких бы то ни было украшений. Разве что старое оружие зарастает пылью. Брунгильда остановилась, чтобы потрогать.
Точно.
Пыль.
И еще ржавчина на острие клинка. Кто ж так с оружием обращается? За ним уход надобен. Она укоризненно покачала головой, а Легионер в ответ лишь руками развел. Мол, не он виноват.
Вот ведь.
Он довел до двери.
Указал.
После на себя. И снова на дверь.
– Наедине не оставишь?
Легионер покачал головой. Не оставит. И пускай.
Дверь открылась. Тогда-то Брунгильда и увидела человека, который… которого… любила? Нет, это не было любовью, хотя могло бы стать. Ведь и вправду могло.
Он больше не казался ей слабым. Да и…
– Пришла? – мрачно осведомился Никас.
Комната, в которой его заперли, была невелика. Кому она принадлежала прежде? Явно человеку. И человек этот оставил многое. Ладно, кровать, но вот было на ней цветастое покрывало. А на спинке висело полотенчико, расшитое васильками. И пусть нитки поблекли, и ткань казалась серой, но ведь… было.
Оно.
Ковер на полу.
Тапочки, стоптанные на одну сторону. Стеганый халат, который Никас накинул поверх камзола. А тот бросил на пол.
– Пришла, – спокойно ответила Брунгильда, чувствуя, как закипает в душе обида. А ведь… ведь могло бы сложиться. Даже если не здесь, то… он ведь сам рассказывал, сколь велик мир. И они могли бы отправиться, что на север, что на юг. Корабль-то отец отдал. В приданое. Правда, старый, но все одно хороший.
И команда была.
Эти не бросили бы.
– Зачем? – Никас провел по волосам дрожащею рукой.
– Поговорить.
– Еще не наговорилась? – в его голосе звучало раздражение и немалое.
– Нет, – Брунгильда все же переступила порог.
А вот темная фигура Легионера в дверях и замерла. Он просто стоял, и одно это присутствие успокаивало.
Жаль, что мертвый.
За мертвеца замуж не выйдешь… странная мысль.
– Ты все слышала, – Никас дернул плечом. – Или мало?
