у Ариции, до вершины парика, украшенного цветными перышками и живыми розами.
Ари… Ари никогда такой не станет.
Она шла через сад, не особо задумываясь, куда идет. И… и в какой-то момент обиды стало так много, что Ариция не сумела с ней справиться. Внутри словно огонек загорелся. А потом он сделался большим-большим. И выплеснулся.
Она даже задохнулась от боли, пусть короткой, но все же.
И встала, вцепившись в ствол дерева. А потом… потом земля вдруг задрожала, мелко так… и из травы высунулось что-то белое, походившее… тогда она не сразу поняла, что это.
А поняв, испугалась.
Не руки, нет. Мертвец, который деловито выкапывался из земли, как раз не испугал. Почему-то Ариция знала, что с ним справится. Что ему достаточно приказать, и он вернется. Но продолжала стоять…
Вот из какой-то кучи выбралась дохлая мышь. Выглядела она отвратительно, а за нею – и облепленный грязью, палой листвой, кот. Кот был еще более мерзким, до того, что мелькнула занятная мысль, а не отправить ли его к сестрице.
Вот она бы завизжала.
Но там, то ли во сне, то ли в прошлом, она махнула рукой и велела:
– Возвращайтесь.
Они и вернулись. Все.
Надо же…
Она все так хорошо помнит… правда, глупое воспоминание. Воскрешение и не первое, честно говоря. Но почему-то оно запомнилось больше всего. Может, этой самой глупостью? И вся её жизнь такая же, несуразная. А ведь она потом, позже, возвращалась. Нет, не туда, но в разные части сада.
Возвращалась и… пробовала.
Потихоньку.
Боясь, что кто-то заметит, но постепенно… постепенно страх уходил. Оказалось, что никому-то особо дела не было до нее, Ариции, второй и не самой прекрасной из принцесс.
Зачем это?
Здесь и сейчас? Во сне обычно не задают вопросов. Но сон этот… очень уж зыбкий. И странный. Парк… будто и не парк. Нет, дерева, кусты… но незнакомые. Ариция никогда таких не видела.
Дорожка.
Беседка.
И в ней женщина в старинных одеяниях. Красивая… в руке женщины зеркальце.
– Хочешь посмотреться? – спросила она.
Сон.
И посмотреться тянет.
– Это особое зеркало. Оно может сделать так, что ты станешь красивой. Самой красивой…
– Красивее сестры?
– Легко, – женщина улыбается.
А ведь лицо у неё обычное. И нос великоват. И глаза какие-то не такие. А губы тонки. Но все равно она кажется красивой. Слишком красивой.
– Спасибо, но нет.
– Почему? – её волосы не уложены в башню, они рассыпаны по обнаженным плечам. И платье… разве такие прилично носить? Прямое, чуть прихваченное под грудью широким поясом, опускающееся мягкими складками, в которых так легко угадать очертания тела. – Разве ты не хочешь быть красивой?
– Нет.
– Врешь. Врать не хорошо. Я знаю правду.
– Кто ты? Демоница?
– А я похожа на демоницу? – женщина медленно повернулась вокруг себя, позволяя разглядеть. – Разве есть у меня рога? Или хвост? Или когти?
Она протянула руку с тонкими пальчиками и жемчужными ноготками. На каждом переливался драгоценный камень.
– На фею-крестную ты тоже не слишком тянешь, – проворчала Ариция, отступая.
Сон ей не нравился.
В этом месте, в этом Замке не может быть обыкновенных снов. А вот и Замок. Точно. Нависает мрачною громадиной.
– Чего ты от меня хочешь?
– Освободи меня.
– Как?
– Возьми, – ей снова протянули зеркало. Но Ариция спрятала руки за спину. Может, она и не красавица, но и не дура. Трогать странные вещи в странном сне не будет. А то ведь… как в сказке, коснешься не того и навек останешься.
– Нет.
– Хорошо, – женщина убрала зеркало за спиной. – Тогда идем… я покажу… они меня убили, но умереть не вышло. Я и не хочу умирать. Верни меня. Ты можешь.
– Поднять мертвеца?
– Дать ему жизнь, глупая.
Сама она… глупая.
Даже отец признавал, что Ариция умна. А он вовсе не относился к женщинам серьезно, к другим, кроме мамы.
– А в чем разница?
Женщина шла.
Быстро так.
И Ариция за ней. И вот уже пришлось почти бежать, подхвативши юбки. В юбках бегать дико неудобно, этак и вправду впору, как островитянка, на брюки переходить. Хотя… в брюках неприлично. В монастыре запереть могут за такое. С другой стороны их и…
Замок распахнулся каменной пастью. И сомкнулся, а Ариция оказалась внутри.
– Запоминай, – женщина повернулась к ней. Теперь её лицо было бледно, словно мрамор. – Запоминай путь!
Коридор.
Поворот.
Еще один коридор. И лестница. Она разворачивает спираль за спиралью, и ступеньки сами ложатся под ноги, как возможно лишь во сне.
Ариция ждет.
И все-таки… в чем разница? Ей бы дотянуться до той, которая рядом, но в то же время невообразимо далека.
Но вот еще дверь.
И пещера.
– Там, – она вытягивает руку, указывая в темноту. – Они заперли меня там!
– И что мне делать?
– Позови… твой дар… ты можешь вернуть меня. И любого. Ты не некромант. Ты та, что возвращает к жизни.
– А разница в чем? – Ариция поглядела за спину.
Темнота.
И в ней будто… будто проступает что-то. То ли столы, то ли саркофаги. Она может сделать шаг и оказаться внутри.
Во сне.
Или это уже не сон.
– В чем разница?!
А лицо незнакомки плывет. Оно больше не кажется красивым.
– Глупая. Некромант возвращает плоть. И та всецело в его воле пребывает.
Разве у Ариции иначе?
Или… все-таки иначе. Она… она ведь не приказывала. Тогда. И страшный мертвый кот даже сбежал, а она потом его искала, дрожа при мысли о том, что кто-то наткнется на это чудовище раньше, чем Ариция его отпустит.
– Ты же… ты просто способна сделать мертвое живым.
Просто?
Ничего не бывает просто.
– Почему я должна это сделать?
Ариция выпрямилась, потому что показалось вдруг, что эта женщина… существо, что оно нападет. Оно вдруг стало больше. И шире. Прозрачнее. Она почти утратила сходство с человеком, но… вернулась. И улыбнулась этак, снисходительно.
– Ты же хочешь выжить, девочка?
Да.
– Не только ты… все они обречены. Ты уже знаешь. Я смотрю за вами. Давно. Но я могу помочь тебе. Остальные… отдай их. Ей нужен ключ. Нужна свобода. И ты можешь дать её. Дать и остаться в живых.
Ариция стиснула зубы.
Это сон.
Просто…
– Нет, – тихо сказала она, сжав кулаки.
Надо проснуться.
Надо… как?
– Глупая упрямая девочка… я тоже такой была, – сказала женщина, глядя с печалью. – Я тоже думала, что если быть хорошей девочкой, то это оценят. Но правда в том, что хорошие девочки умирают первыми.
– Пускай.
– Что ж… – в руках незнакомки появилось зеркало, в которое она уставилась. – Тогда… тогда мне жаль, что
