А мать вышла замуж вновь. Родила ещё троих, обо мне всё реже вспоминала, кажется видеть меня ей и сейчас неприятно… думаю, что это напоминание о более счастливой жизни, когда отец был ещё жив.
***
С момента того разговора прошло три дня, и мы снова сидим у небольшого костра, чуть в стороне от дорожного тракта. На костре булькает гороховая похлёбка с солониной и в принципе настроение у всех сносное. Один только я чувствую себя не в своей тарелке. Последние дни были очень уж тёмными, в прямом смысле этого слова, солнце появлялось лишь на пару часов днём, и то, серые тучи не давали ему развернуться в полную силу, и осветить округу как подобает… и эти два часа очень скоро заканчивались и наш небольшой отряд вновь оказывался в темноте. На кобыле Яра, сбоку, висел небольшой дорожный фонарь, он погрузил туда светоч, и это было единственное наше освещение. При этом дул не то, что ветер, а настоящий ураган, срывающий с крон деревьев ветви, и они конечно же летели прямо на нас, не редко попадая в лицо. В этом плане везло только рыцарю, и очень быстро фонарь оказался на его лошади и он поехал впереди, бренча ударами веток о броню… но света было мало, непривычно мало, я ощущал себя как слепая мышь, а ведь я могу видеть в темноте, могу превратить весь мир в кроваво-бордовый, и тогда даже крошечный пучок света будет для меня сиять как солнце, но я не могу этого сделать… ведь Яр уже несколько раз спрашивал чем это таким скверным пахнет от меня, и вечером на привале разговор у нас сильно не задался...
***
— Тодд, ты что-то скрываешь от меня? — Яр сидел рядом с Тоддом, и смотрел в костёр, а не на товарища.
Тодд же оглянулся на друга.
— Что ты имеешь ввиду?
— Ну… от тебя то и дело тащит тьмой, и пусть настоятель Фенрих говорил, что вам пришлось сразиться с тёмными тварями, и на тебя попала их кровь… однако, сколько времени прошло? Любые эманации тьмы рядом со мной должны были уже рассеяться. Так в чём дело, Тодд?
Рыцарь сидел напротив, в шлеме, и молчал. Однако ощущалось, что всё его внимание сосредоточенно в этот момент на Тодде. И ведь рыцарь всё знает, но и слова не произнёс.
А у Яра напряглось лицо, он всматривается в костёр, сквозь котелок похлёбки так, словно этот костёр убил всю его семью и надругался над будущей невестой… в руке Яр сжимает свой металлический жезл, усеянный серебряными перстнями с рунами. Тодд невольно снова засмотрелся на конденсатор силы юного клирика. А ведь это очень мощный усилитель, и накопитель маны, и каждое серебряное кольцо с рунной надписью – это одно заклинание из школы света. Всего их на жезле семь, и Тодд очень хотел спросить, что из себя представляет каждое заклинание… но было некое предчувствие, что Яр не ответит. И скорее всего даже обидится.
— ТОДД, ОТВЕЧАЙ УЖЕ, ХВАТИТ МОЛЧАТЬ! — рявкнул в костёр Яр. На Тодда, сидящего буквально в локте от него, он даже не взглянул.
Тодд тяжко вздохнул.
И стянул с шеи амулет покойного Пракия, что ныне чернел прокажённым серебром. Сам Тодд не знал каковы эффекты амулеты, кроме одного – амулет без сомнения скрывал его тёмное нутро от окружающих священников, и давал понять холодом и жаром, что его пытаются прочувствовать.
Стоило ему только вытянуть амулет изо ворота, как Яр вскочил на ноги, и наконец-то посмотрел на Тодда, посмотрел бешено, как загнанный в ловушку зверь. Жезл направил на амулет, наконечник жезла неприятно так засветился, как и одно из колец на рукояти, но Яр не торопился спускать заклинание. Он явно ждал объяснений.
— Амулет, он… усиливает меня, я знаю, что это тёмный амулет, но…
— НО?! Постой-постой… постой… — Яр замотал головой, словно старался вытряхнуть из ушей какой-то мусор. — Ты что, притащил эту мерзость в храм Светлоликого в Прамонде?
Вопрос был очевидным и тем непонятнее было как на него отвечать.
Он вроде, как и не требовал ответа, ведь ответ был известен, ведь раз Тодд был в храме в Прамонде, значит и амулет, который Тодд носит на своей шее, тоже был там. А с другой стороны – вопрос был задан так, словно Яру необходимо было услышать ответ…
Но Тодд промолчал. В этот миг в его голове прокручивалось:
«Ты серьёзно будешь сейчас обвинять меня из-за одного амулета, который никому ничем не навредил, и просто помогал мне всё это время выживать?» — мысль была так сильна, что Тодд сам не заметил, как озвучил её вслух, и понял он, что натворил, лишь когда лицо Яра перекосилось в ненавистной гримасе, и почти сразу разгладилось…
Яр смотрел на Тодда уже с жалостью и заметным разочарованием.
— Ладно… ты, возможно, не знал, хотя это не отнимает твоей вины… просто, не делай больше так никогда, любые вещи тёмного племени – это зараза, которую необходимо искоренить огнём, заточенным железом, и светлым заклятием. И делать исключения нельзя! В следующем же храме я попрошу, чтобы над тобой провели церемонию очищения, и сам приму в ней участие… после чего мы срежем часть кожи с твоей груди, и сожжём одежду, которой касалась эта погань. Надеюсь, ты меня услышал и понял… не переживай, я не буду сильно гневаться на тебя, а сейчас, дай мне эту проклятую мерзость, и я выжгу из неё тьму! — тон был требовательный, не терпящий никаких сомнений и возражений со стороны Тодда, выполни сейчас же, подчинись, и никак иначе.
В этот миг Тодд смотрел на протянутую в его сторону худощавую ладонь с элегантными длинными пальцами. Смотрел в тёмные глаза, что при дневном освещении были цвета луговой травы, такие ярко-ярко зелёные, а сейчас совсем почернели...
В этот миг Тодд испытал в душе сильное разочарование:
«Как я мог вновь довериться кому-то? Хотя о чём это я… он напоминал мне Чака, когда тот был двенадцатилетним мальчишкой, такой резвый, болтливый, любознательный… удивительно чистый и красивый. Мне казалось, что, общаясь с Яром я становлюсь немного ближе к свету. А по итогу… я скрывал себя как только мог. И так хочется отдать ему амулет… но в следующем же храме, на церемонии очищения со мной случится что-нибудь неприятное. Скорее всего я просто сгорю в благодатном светлом пламени…»
— Ну же. Я не буду больше
