это не смущало, ведь этот человек считался почти богом.
В возрасте двадцати пяти лет одну из них приносили в жертву. Это тоже казалось нормальным. Многие даже завидовали девушке, чья жизнь закончится так красиво – с пением целого хора и множеством цветов.
Он никогда не считал себя тираном, и не думал, что будет осуждать кого-то за выбор пути. Но сама мысль, что после посвящения у неё не будет пути назад – приводила его в состояние то злости, то апатии, то ревности. Никогда ещё он не переживал так из-за девчонки, если не считать его сестру.
Олег старался не думать о том, что случилось. Просто отвлечься и всё. "Это не моя битва, – сказал он себе. – Не моё дело". Но каждый час становился невероятно долгим. Его раздражало всё вокруг. Каждый шаг, каждый звук эхом отдавался в голове. Любой человек казался подозрительным и странным.
А воздух слишком тяжёлым, становилось трудно дышать. Оставалось слишком мало времени…
Олег не мог ни есть, ни спать. Это сводило его с ума. Он хотел лишь одного – чтобы этого не было. Чтобы он не знал её. Или чтоб их последние встречи оказались сном.
Парень говорил себе, что не придёт на обряд посвящения в Храм на Белом холме, хотя прекрасно знал, что сделает это. Страх и тревога холодной волной протекали по коже. Он чувствовал себя идиотом. Как можно говорить кому-то, что его религия плохая и неправильная? Как можно запрещать верить во что-то?
И это даже красиво звучит – умереть за веру… Но не сейчас, не с ней.
Быть может, в нём кипело другое воспитание. И жизнь для него была важнее всего прочего, даже религии. Всё происходящее не укладывалось в голове.
А ещё Олега терзало понимание того, что в чём-то Рина была права. Он не знал своего предназначения, своей цели в жизни. А она знала. И он почти завидовал её убеждённости.
Ему невероятно хотелось подраться, выплеснуть злость. Никогда ещё он не чувствовал в себе столько агрессии. Руки сами чесались и просились в бой. Всё его хвалёное благоразумие растворилось в дымке вместе с закатом.
Парень брёл по улице, натолкнулся на каких-то прохожих и заорал на них. Они поспешно перешли на другую сторону улицы и торопливо продолжили путь. Пару раз оглянулись в недоумении.
Ему хотелось разрушить какой-нибудь храм. Вытолкать людей и разнести всё. В нём кипело столько злости, что он мог окончательно потерять контроль над собой.
А потом все силы разом покинули его. Апатия надолго забрала его душу. Краски потемнели, всё исчезло. Олег забился в угол книжного магазина и какое-то время просидел неподвижно. Близняшки-продавщицы принесли ему чай и не задавали никаких вопросов. Дали побыть ему одному, за что он был вполне благодарен.
«Я постараюсь смириться с этим, – прошептал он. – Я должен».
Вечер постепенно окутывал, усыплял город, загорались первые звёзды – яркие и прекрасные. А в таверне на самой окраине столицы стало многолюдно.
Было сумрачно, горело множество свечей. Эндра стояла у дверей и наблюдала, затаив дыхание, как два человека в конце зала пили вино и о чём-то общались. Она легко узнала одного из них, но надеялась, что ошибается. Он был в полутьме и всё же его профиль, и голос она узнала бы всегда.
Ей стало холодно. «Что-то должно случиться», – промелькнуло в её голове.
Фейн и его люди тоже были здесь, они рассредоточились по залу и слились с толпой, но краем глаза следили за тем, что происходит в том конце таверны.
Ей хотелось не видеть этого, но она не могла отвести взгляд. Здесь проходила встреча контрабандистов.
В какой-то момент двое мужчин за столом встали и обменялись бумагами, достали сумку с чем-то тяжёлым. Наступил тот самый момент, когда надо было действовать. Фейн обнажил меч и громко объявил, что эти двое должны задержаться и ответить на несколько вопросов. Она знала, что произойдёт дальше… Один из задержанных парней что-то швырнул на пол, раздался щелчок и с пола повалил густой белый дым. За несколько мгновений он заполнил всё помещение. Стал раздаваться шум падающей мебели и битой посуды. Люди с криками и кашлем поспешили к выходу, расталкивая друг друга.
Женщина успела заметить, как Харлон выскочил в дверь и исчез за поворотом. Она последовала за ним. Ей казалось, что не было выбора, но с каждым шагом она всё больше понимала, что выбор есть… Она позволила себе тень улыбки. Уйти от целой толпы так ловко умел только он. Эндра знала, что Харлон не был трусом, он прекрасно владел мечом, но чаще предпочитал исчезнуть, прихватив всё ценное, что можно.
Они преодолели несколько улиц, пока не оказались в каком-то переулке.
–Стой! – резко закричала она.
Харлон обернулся. Он цепко держал сумку с золотом и бумаги, но был без оружия.
–Эндра, детка, – сказал он. – Мне надо уйти.
–Мой долг – задержать тебя, – ответила она безжизненно.
Женщина мгновенно вытащила длинный охотничий нож, что купила недавно. Холодная рукоять была приятна на ощупь, оружие никогда не подводило её, в отличие от людей. Этот нож не казался красивым и элегантным, зато был острым и прочным, он мог лишить жизни за одно мгновение. В её глазах застыли холод и решительность, мужчина отпрянул назад.
–Это ведь я научил тебя обращаться с оружием! – выпалил он.
–Да. И поэтому ты знаешь, что я оказалась способной, – ответила Эндра очень холодно и позволила себе тень улыбки. – Но пожалуй, ты прав, я не убью тебя. Это и правда будет некрасиво. Я могу просто крикнуть – и все будут здесь.
Харлон тяжело дышал, а драгоценные мгновения текли мимо; солдаты могли появиться здесь в любой момент и теперь будет намного сложнее сбежать. Эндра почувствовала власть над ним. Впервые. И это было странное упоительное чувство, оно опустошало её.
–Этот мешок не даёт тебе бежать быстро, – сказала она с некой заботой в голосе, – но ты ведь не бросишь его, не так ли? Алчность погубит тебя.
–Эндра! – он позвал её по имени… совсем как раньше, когда они оставались наедине.
Она боялась проявить слабость, поддаться влечению, но уже ничего не могла поделать… Женщина сжала рукоятку до боли в руках. Внимательно посмотрела на нож, несколько мгновений любовалась им, как предметом искусства, – даже в таком простом оружии была своя красота. Эндра прижала лезвие к своим губам и даже не вздрогнула, когда на коже выступила кровь.
–Уходи. Я скажу, что ты ударил меня, – прошептала она, вглядываясь
