в Вильне. Залмана допрашивали в Тайной экспедиции, где рассматривались дела по государственным преступлениям. Ему был предъявлен ряд обвинений: в создании вредной религиозной секты, изменившей порядок богослужения у евреев, в распространении превратных религиозных идей, в собирании денег для посылки на какие-то тайные надобности в Палестину. В допросе сквозило подозрение в политической неблагонадежности узника, в принадлежности его к тайной масонской организации с революционною программой. Обвиняемый дал на все вопросы обстоятельный письменный ответ на еврейском языке. Переведенный на русский язык, ответ Залмана произвел в Петербурге благоприятное впечатление. На основании доклада генерал-прокурора царю Павлу I обо «всех обстоятельствах, оказавшихся при исследовании», последовало повеление: Залмана и прочих арестованных главарей секты освободить, но иметь за ними «строгое наблюдение, нет ли и не будет ли от них каких потаенных сношений или переписок с развратно толкующими о правительстве и образе правления». В конце 1798 г. Залман был освобожден.
Теперь наступила очередь хасидов мстить своим гонителям. Так как виновниками гонений были старшины Виленского кагала, то хасиды решили свергнуть их и поставить на их место своих единомышленников. При помощи денег виленским хасидам удалось привлечь на свою сторону губернскую администрацию. В начале 1799 года они подали местным властям жалобу на кагальных старшин, обвиняя их в злоупотреблениях и растрате общественных денег. Вследствие этого несколько старшин было арестовано и на их место были назначены новые из среды хасидов или их друзей. Виленская община раскололась. Одни стояли за отрешенных старшин, другие — за новых: враждующие партии посылали друг на друга жалобы и доносы в Петербург. Язва доносительства, не случайно развившаяся именно в первые годы русского владычества в Литве, выдвинула на сцену одну уродливую личность: доносчика-раввина Авигдора Хаимовича из Пинска. Бывший раввин Пинского округа, лишившийся своей должности вследствие происков враждебной ему хасидской части общины, Авигдор больше всего скорбел о потерянных доходах. Долгое время развенчанный пастырь тягался с своей бывшей паствой по разным судам; ничего не добившись, он решил отомстить главарям секты, которой был обязан своим разорением. В начале 1800 г. Авигдор подал на имя Павла I обширное прошение, в котором изобразил секту хасидов, как «вредную и опасную» организацию, продолжающую дело прежних мессианистов-саббатианцев; ловкими толкованиями цитат из хасидских книг доносчик старался доказать, что учители секты внушают своим адептам бояться только Бога, а не людей («Бойтесь Творца, а не твари»), следовательно — не бояться начальства и даже царя. Доносу был дан ход. В ноябре того же года рабби Залман снова был арестован в Лиозне и отвезен двумя сенатскими курьерами в Петербург. Здесь заключенный в крепости цадик, после допроса, имел очную ставку с своим обвинителем Авигдором. На предъявленные ему 19 обвинительных пунктов Залман и теперь ответил письменно, решительно отвергая обвинения в непризнании власти правительства, в безнравственности, в сборе денег и устройстве собраний для тайных целей. После допроса Залман был освобожден из-под ареста, но без права выезда из Петербурга до рассмотрения его дела, переданного из Тайной экспедиции в Сенат. Пока в Сенате готовились к разбору дела, произошел мартовский дворцовый переворот 1801 года. На престол вступил Александр I, повеяло новым духом, и 29 марта 1801 г. Залман, по царскому повелению, был отпущен из Петербурга. С тех пор он официально стоял во главе белорусских хасидов до своей смерти в 1813 году.
Убедившись в безвредности еврейского религиозного раскола с государственной точки зрения, правительство узаконило его. Одним из пунктов «Положения» 1804 г. было разрешено сектантам в каждой общине устраивать свои особые синагоги и выбирать своих раввинов, с тем только, чтобы кагальное управление было общее для всех частей общины. Закон санкционировал то, что уже вошло в жизнь. Религиозный раскол давно стал совершившимся фактом, и междоусобица 1796—1801 гг. была только его заключительным актом. Но для кагальной организации, и без того потрясенной политическими переворотами, эта схизма имела печальные последствия. Кагалы, ослабленные внутренней борьбой, деморализованные доносами и вмешательством правительства, не могли дружно действовать в первые годы александровского царствования, когда правительство проводило свой план «преобразования евреев» и привлекало кагальных деятелей к участию в этом деле. Общины юго-западного края, находившиеся всецело под мистическим гипнозом хасидизма, очень слабо реагировали на тогдашний социальный кризис. Еврейские депутаты, дававшие свои отзывы на вопросы правительства в 1803 и 1807 гг., являлись преимущественно из белорусских и литовских губерний, где еще не совсем заглохла в еврейском обществе чуткость к реальным политическим интересам.
§ 52. Раввинизм и торжествующий хасидизм
В эпоху, когда в Западной Европе происходило крушение старых форм еврейской жизни, густые еврейские массы Восточной Европы оставались культурно неподвижными. Обе силы, управлявшие их духовною жизнью, раввинизм и хасидизм, ревностно охраняли все устои старого быта. Неизменною осталась традиционная система воспитания; старая школа — хедер и иешива — с ее исключительно талмудическим образованием давала питомцам большой запас умственной энергии, но не подготовляла к практической жизни: женщины совершенно оставались вне школы. Прочно держался патриархальный строй семьи с ранними браками (в возрасте 13—16 лет), с многолетним кормлением женатых младенцев в доме родителей, с подавляющим многочадием при обычной бедности, с ограничением физических потребностей до пределов истощения и вырождения. Эта патриархальная масса боялась всяких просветительных «новшеств», всякой попытки расширения ее умственного кругозора. Еще не столкнулись между собою религиозная и светская культуры. Борьба между хасидизмом и раввинизмом была глубоко захватывающей борьбой только за тип верующего внутри патриархальных общин; старая дисциплина книжно-обрядового типа боролась с волною восторженного мистицизма и слепым культом святых.
Оживился ли застывший раввинизм в этой горячей борьбе? В ту эпоху мы не видим ярких следов оживления, хотя заметны попытки обновления чисто теоретического. Введенный рабби Илией Гаоном метод анализа текстов и изучения Талмуда, взамен сумбурной схоластики «пилпула», все более распространялся в иешивах Литвы. Вскоре после смерти Гаона его ученик Хаим Воложинер основал в городке Воложине (Виленской губернии) «большую иешиву», высший талмудический институт, где практиковался новый метод (1803). Однако и обновление метода не могло изменить ни казуистическую природу талмудизма, ни его отношения к соперничающим течениям просвещения и хасидизма. Сам Гаон, допускавший еще занятие «безвредными» науками, вроде математики и медицины, боялся философии и даже про великого Маймонида сказал, что «проклятая философия свела его с пути», — тем более не мог он и его последователи спокойно взирать на распространение нового «берлинского» вольнодумства. Хасидизм же внушал раввинам опасения с другой стороны. Эти опасения ясно высказал в своей полемике с хасидизмом Хаим Воложинер («Nefesch ha’chaim», посмертное издание 1824 г.). Хасидизм, говорит
