- Вот же тварь, убёг... - стонет подъесаул, чуть не плача, опускает бесполезный автомат дулом к земле.
Но паук, оказывается, "не убёг". Он вдруг теряет резвость, движения его становятся вялыми. Потом лапы вообще перестают двигаться, и чудовище, ломая ветки своим весом, с шумом падает с дерева. Он ударяется о землю с тридцатиметровой высоты и раскалывается, как кокосовый орех, разбрызгивая по сторонам довольно неаппетитные свои внутренности.
- Отлично, парень! - хвалю я подъесаула. - Молодец, можешь рассчитывать на награду.
Он счастливо улыбается, но отвечает серьезно:
- Разве ж мы за награду...
- Ладно, ладно, награда для солдата тоже далеко не последняя вещь, - успокаиваю я своего зама, готовый расцеловать его - так у меня на душе сделалось хорошо.
- Ребята! Снимите меня отсюда, ради Бога! - жалостливым голосочком просит оживший рядовой Попугаев.
- Отряд! - радостно командует Бубнов. - Пирамиду - строй!
Шесть человек самых сильных, крепких ребят становятся в круг, сцепляют руки. К ним на плечи взбираются четверо ребят средней весовой категории. Третий ярус живой башни, карабкаясь по спинам товарищей, образуют двое удальцов в весе "пера". У одного из них сверкает десантный нож, который он держит по-пиратски, - зажав зубами. Приняв устойчивое положение, ребята хватают висящего товарища своего за ноги и тянут вниз, ловко перехватывают руками, подтягивают к себе. Одежда Попугаева трещит и рвется в некоторых местах. Он стонет и жалуется: "Ой, рученьки мои бедные, сейчас они оторвутся..." - "Терпи казак - атаманом будешь", - говорит Тихон Тимурович из толпы. И вот - висящий уже в объятиях товарищей. Чтобы не прилипнуть к паутине-веревке, "пират" одной рукой опирается о голову бедного Попугаева, надвинув кепку ему на нос, а другой рукой, вооруженной уже ножом, режет паучью стропу. Режет он чуть повыше стиснутых, побелевших кулаков спасаемого, режет долго: крепкие канаты делает этот паучок.
Однако ж вскоре паутина, лопнув, взвивается кверху освободившимся концом, а рядовой Попугаев обрушивается внутрь пирамиды, поддерживаемый заботливыми руками товарищей. Пирамида за ненадобностью распадается, но довольно ловко, по цирковому. Бойцы, кувыркнувшись через головы, становятся на ноги. Попугаев спасен. Его поздравляют с освобождением из ужасного плена, хлопают по плечам, подбадривают, тактично не реагируя на запах, исходивший от него. Запах пережитого ужаса.
Я благодарю рядового Попугаева за мужество и стойкость (висючесть), проявленные в боевой обстановке, а потом, ни к кому конкретно не обращаясь, тихим зловещим голосом обещаю посадить в карцер на 20 суток по прибытии домой любого, кто посмеет обидеть злой шуткой Александра Попугаева. Ребята понимающе кивают головами. Между тем, освобожденный так и не был до конца освобожден. Проклятая паутина-веревка намертво приклеилась к его ладоням и оторвать ее возможно было разве что вместе с кожей.
- Попробуйте отмочить ее спиртом, - советует топограф Сергей Охтин.
Идея оказывается плодотворной. Вскоре руки парня уже вновь свободны и на редкость чисты. Коварную веревочку сжигают на костре. Да, мы развели костры, потому что, оказывается, уже наступило время большого привала - с обедом и отдыхом.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Место нам нравится. Можно сказать, что мы его отвоевали. Враг убит, и, поскольку большинство животных - существа территориальные, можно надеяться, что другие хищники сюда не сунутся. Пока, во всяком случае.
Кстати, о враге. Я решаю взглянуть на него. Таких любопытствующих набирается целая команда. Они толпятся за спинами ученых, проводивших замеры убиенного чудовища. "Дмитрий Леопольдович, будьте добры, запишите, - говорит Бельтюков своему коллеге, зоологу Фокину, приставляя растянутый клеёнчатый метр к головогруди паука. - Длина цефалоторакса - пятьдесят восемь, объем... секундочку... эх, жаль, педипальпы сломаны... - Бельтюков вертит обломки передних лап без когтей, очевидно, очень чувствительных; ими паук трогал голову рядового Попугаева. - Ладно, измерим оставшиеся лапы. Запишите Дмитрий: средняя конечность - метр тридцать пять, конечность задняя ...
- Ну и здоровый же он!.. - уважительно шепчет Владлен, стоя у меня за спиной.
Как все женщины, Владлен ужасно боится пауков. Я поддеваю носком ботинка недвижную мохнатую лапу с какими-то гребешками на концах и договариваю то, что постеснялся сказать Влад: - И страшен, разбойник, как сто чертей...
- Да! Здоров, силен и страшен, - соглашается зоолог Фокин, - но чересчур уязвим. Достаточно одной дырочки на его теле, чтобы он почти полностью потерял подвижность и свою силу.
- Это почему же? - любопытствует кто-то.
- Потому что паук похож на баллон с жидкостью, закаченной под давлением. Небольшая потеря крови из-за раны для паука становится фатальной. Давление резко падает, суставы перестают сгибаться...
- И наступают кранты, - подсказывает один из казаков.
- Однако, братцы, челюсти у него!.. - восторгается другой казак, указывая пальцем на жуткие крючья, сочащиеся желтоватой жидкостью. - Смотреть страшно. Одним ударом, наверное, пробьет человека насквозь...
- Это не челюсти, молодой человек, - поясняет Иван Карлович, - это хелицеры - усики, преобразованные эволюцией в хватательные элементы... к тому же они ядовиты, так что вы, юноша, будьте любезны, держите-ка руки подальше.
- Хороши усики! Мне бы такие... - мечтательно вздыхает боец и заливается смехом, - девок щекотать!..
- Петька, а у тебя, оказывается, порочные наклонности Джека-потрошителя, - делает открытие его товарищ и, зацепив одним из своих хватательных элементов шею друга, решает испытать ее на прочность. - Ах ты, Джек-щекотало!..
Они, как дети, затевают неуместную возню, мешающую серьезным ученым, и тогда Фокин, с совершенно равнодушным лицом, растаскивает за шивороты этих шумливых, невоспитанных детинушек, потом перебрасывает их - одного на левое бедро, другого - на правое и, удерживая каждого словно бревна, спокойненько идет метров десять с брыкающейся ста пятидесятикилограммовой ношей под мышками. Потом разом резко разгружается прямо под ноги и грозные очи подъесаула Бубнова. Детинушки падают, кто удачно, кто менее и, как крабы, расползаются по сторонам, а Фокин поворачивается и так же невозмутимо возвращается к прерванной работе. Силен, думаю, о зоологе, а с виду не такой уж и геркулес.
