просил за него попрощаться.
Лили никак не могла справиться с тугим узлом, и фрау Кребс, достав из кармана фартука армейский нож, проворно перерезала ленту, чем огорчила девушек, которые собирались вплести ее в волосы Лили, за время пребывания в клинике отросшие ниже плеч.
В большой коробке, набитой папиросной бумагой, Лили обнаружила двойную серебряную рамку для фотографий. В первом овале было заключено фото Лили, лежащей в высокой траве на берегу Эльбы; снимала, по всей видимости, Грета, так как Лили никогда не ходила к реке с профессором. Со второго снимка на нее смотрел щуплый мужчина в шляпе: глаза – темные, глубокие, кожа – такая белая, что почти светится, из воротничка выглядывает тонкая шея.
Со своего места на стуле с веревочным сиденьем Лили видела эту двойную рамку, стоявшую на книжной полке. Слышала шорох карандашного грифеля по холсту. Ее волосы, разделенные пробором, спускались по плечам на грудь. Шею облегали янтарные бусы, золотая застежка холодила кожу. Перед глазами Лили встал образ коренастой женщины с толстыми икрами и мозолистыми пальцами, которая носила бусы до нее. Женщину эту, разумеется, Лили не знала, но представляла ее посреди сфагнового болота: на ногах – резиновые сапоги, янтарные бусы спускаются в ложбинку между грудями.
Лили что-то помнила, а что-то – нет, и это ее нисколько не тревожило. Она знала, что большая часть ее жизни – прежней жизни – похожа на книгу, прочитанную в детстве, сохранившуюся в памяти и забытую одновременно. Она припоминала сфагновое болото, слякотное по весне и изрытое норами, проделанными семейством лис. Помнила широкое ржавое лезвие мотыги, вгрызающееся в слой торфа, и сухое щелканье янтарных бус, свисающих с шеи. Помнила силуэт рослого мальчика с крупной головой, идущего по краю сфагновых угодий. Кто это, Лили не знала, но помнила, что когда-то давно была маленьким испуганным ребенком, который не отрывал глаз от этого силуэта, черного и плоского на горизонте болота. В ее груди возникало смутное волнение, когда силуэт приближался и его рука приподнимала шляпу, – вот что она знала. Лили помнила, как признавалась себе в том, что – ах да – она влюблена.
– Ты что-то разрумянилась, – сказала Грета из-за мольберта.
– Да? – Шея Лили вспыхнула жаром, вдоль линии роста волос моментально выступил пот. – Ума не приложу с чего.
Но тут она лукавила. Около двух недель назад Лили шла в «Ландмандсбанк» положить на хранение в сейфовую ячейку подарок Греты, брошь с бриллиантами и жемчугом. Перед банком она зашла в небольшой, расположенный в подвальном помещении магазин, чтобы купить для Греты две щетинные кисти. Продавец, старик с пухлыми розовыми костяшками пальцев, в это время тянулся к верхней полке за скипидаром – обслуживал другого покупателя, мужчину с шапкой тугих кудрявых волос, закрывавших уши. Лица покупателя Лили не видела. Она злилась, что тому потребовалась самая большая жестянка скипидара на самой высокой полке.
– Схожу за перчатками, – сказал покупатель продавцу, который все еще балансировал на стремянке. – Сейчас вернусь. – Он прошел мимо Лили, бросив на ходу: – Прошу прощения, фрёкен.
Лили вжалась в стеллаж позади себя и замерла. Волосы мужчины слегка задели ее щеку, она уловила легкий зерновой запах.
– Простите, – повторил он.
И тут Лили его узнала. Она низко опустила подбородок, сама не зная, какого поворота событий ждет дальше. Забеспокоилась о том, как выглядит: лицо, наверное, покраснело от ветра. Уткнулась взглядом в нижнюю полку, где лежали детские наборы акварельных красок в жестяных коробках на петлях. Присела, чтобы поближе рассмотреть ценник на одной из коробок – красной, на двенадцать цветов. Поспешно прикрыла лицо волосами.
В это мгновение Хенрик ее увидел, его рука легла ей на плечо.
– Лили? Это ты?
Они вышли на улицу, в руке Хенрика болталась сумка с банкой скипидара. Он постарел, кожа вокруг глаз сделалась тонкой и голубоватой. Потемневшие волосы приобрели оттенок мореного дуба, почти без блеска. Шея, как и запястья, стали толще. Его уже нельзя было назвать симпатичным: он стал красавцем.
Они решили выпить кофе и сели за столик в кафе за углом. Хенрик рассказал Лили о себе: о своих морских пейзажах, которые в Нью-Йорке продавались лучше, чем в Дании; об автомобильной аварии на Лонг-Айленде, едва не стоившей ему жизни, когда запасное спицевое колесо его «Золотого жука»[105] сорвалось с борта и влетело Хенрику в лоб; о своей невесте, девушке с высокими скулами из Саттон-Плейс[106], которая бросила его не ради кого-то или чего-то, а просто потому что разлюбила.
– Я забыла, – вдруг пробормотала Лили. – Я забыла купить кисти для Греты.
Хенрик проводил ее обратно, однако магазин уже закрылся. Они стояли посреди улицы, а магазинная вывеска раскачивалась на железном кронштейне.
– У меня в студии есть лишние, – сказал Хенрик. – Если хочешь, можем за ними сходить.
Его глаза по форме напоминали капли; Лили уже и забыла эти короткие и колючие ресницы. Она снова почувствовала слабый зерновой запах, как от пшеничной мякины.
– Я немного волнуюсь из-за всего этого, – сказала Лили, когда Хенрик приблизил лицо к ее лицу.
– Не надо, – сказал он. – Прошу, не волнуйся насчет меня.
Магазинная вывеска продолжала с лязгом раскачиваться. Лили и Хенрик отправились к нему в студию, расположенную на другой стороне Индерхавна, где позже – после того как он угостил ее красным вином и клубникой и показал морские пейзажи – они поцеловались.
– Ты еще больше раскраснелась, – заметила Грета. Она включила лампу и принялась ополаскивать кисти в банке. – Может, тебе дать таблетку? Ты хорошо себя чувствуешь?
